Во снах твоих жажда любить

Он снится тебе каждую ночь. Каждую ночь ты в красках, во всех возможных измерениях чувств, представляешь, как делаешь то, что должен был сделать тогда, давно. Спасаешь. Тебе снилось, как ты поднимаешь любимого над пропитанной кровью землёй, всего побитого и сломленного... Ты смотрел в его полуприкрытые от слабости, прекрасные, чудесные глаза цвета южного солнца. Ловил губами неслышное дыхание. Держал хлипкое, истощенное тело, нежно, чтобы ни один кудрявый волос не упал с его головы... И просыпался. На твою грудь во мгновение ока налетали тысячи, сотни тысяч стрел. Ты не мог дышать. И до боли под ушами, сжимал дорогую ткань наволочки зубами. Тело горело, и чувствовал, как кипят изнутри скул слёзы. Они не подарят отрезвляющий холодок лицу, не избавят от тяжкого груза, если получат свободу. От них заболят зажмуренные глаза, а в соленой пелене будет только Его образ. Ты бросишься, в захлестнувшей сознание, параноидальной, надежде, что ощутишь под своими аккуратными пальцами знакомые, крепко запечатанные в памяти изорванные и окровавленные шёлковые одежды. Что взглянешь на любимое лицо и сожмёшь в объятиях. Но ты падаешь. В пропасть, жуткую, пугающую, трясину, на пол между широкой кроватью и стеной. Боль в боку не перебьёт немую истерику в голове. Вновь, осознание, изо дня в день, из десятилетия в десятилетие, из столетия в столетие... Его нет. Любящий и несчастный, ты невольно стал похожим на своих врагов: тоже стал хвататься за осколки его империи. Только они дрались за римское наследство. А ты за память о нём... Ты рвал на части любого, кто преградил бы тебе путь. Ты готов был порвать самого Убийцу. Что бы.. Что?.. Не лги себе, Иван. Признай, что ты не Норд. Ты не такой холодный прагмат, каким пытаешься казаться. Он тоже был таким... И ты надеялся: вернуть его возможно. Но чем больше воды проходило через Босфор, чем древнее становился торф в твоих многочисленных болотах... Тем сильнее над твоими чувствами верх брал разум. Ты пытался разлюбить. Потому что никто не любит страдать. И ты тоже. Окружил себя женщинами, мужчинами, наконец, дал шанс тем, кто готов был тебя полюбить... Но в каждом ты искал Его очертания. Выслушивал в чужом голосе знакомый. Глубокий и чувственный... Он пел во время службы в своей любимой Софии. И пел для тебя. Позже, ты с нежностью слушал хоры в своих церквях, вспоминая золотой взгляд, устремленный на юного возлюбленного, когда ты пришёл, не предупредив, на служение. ...И сколь был счастлив ты, любуясь Церковью Святой Екатерины. Гордый, стоя на земле, когда-то принадлежавшей Ему. И в Тавриде ты видел Его. Потом наступил вечер. Ты стоял на краю причала, обдуваемый осенним морским ветром, зябко натягивая на шею овчину на вороте пальто. И наблюдал, как мерцали звёзды на небесном своде, на их задорных сестричек-близняшек, плескающихся в злой воде Черного моря. Тебе снилось, как ты вытаскиваешь из холодных волн утопленника. В глазах его нет испуга. Только любовь и золото... В то раннее утро опять плачешь.

***

Ты встретил новое тысячелетие потрясенным и слабым, но вот, спустя почти 23 года, под твоими ботинками неохотно проминается песок. Дикий, чистый скалистый пляж неподалёку от Твоего Севастополя. Его Херсонеса. Но на сей раз ты просто горд. Как горд человек, принесший в дом благую весть. Как страна, обретшая кусок уверенности. Щуришься, вглядываясь в отсвет восхода. Тонкая линия, след от солнца, мечтающая стать лавой. Преуспевшая, выжигает глаза так, что ты не веришь им, когда видишь неподалёку тёмный силуэт. Некто склонился над водой. Слышишь громкий, судорожный кашель и бросаешься на помощь. Хмуришь брови, преодолевая давление воды, мешающей делать шаги. Но вскоре хватаешь человека за плечи. —Вам плохо? Он поднимает голову. И совсем неестественно, магически, в свете огненного зарева переливается величайший металл глаз мужчины. Мокрые, окоченевшие от соли и прилипшие к окровавленной коже, кудрявые волосы. Ты смотришь неверяще, так же как и Он на тебя. Транс рвет очередной отблеск—по Его щеке течёт слеза. Не теряешь времени, поднимаешь пошатнувшегося возлюбленного над болючей для открытых ран, соленой водой. Ты чувствуешь, как бессильно, сладко и нежно руки ложатся на плечи и поворачиваешь голову навстречу горячим губам. —Иоаннушка.. —имя тонет в любви, с которой Он прижимается к тебе, вынуждая стоять по бедро в воде. И разорвать сердцем грудную клетку, в невообразимом: это Он...

***

Вы лежите на широкой кровати. Его голова на твоих коленях и оба абсолютно голые, разве что прикрыты тонким одеялом. Ты не веришь, но с наслаждением во взгляде рассматриваешь каждый изгиб его тела, усыпанного шрамами и татуировками. А Он всегда любил видеть тебя нагим. Да и.. Ты ему запомнился худеньким и нескладным юнцом с пугливыми фиалковыми глазками. И сейчас грек имеет полное право видеть тебя во всей красе. Следишь, как его взгляд перемещается от твоего рельефного живота до исполосованной длинными рубцами груди. Не робеешь, нет. Ты прожил слишком много, чтобы быть по-юношески неуверенным в себе. И знаешь, что красив. Он смотрит на твой подбородок и, на мгновение пересеклись с тобою взглядами, резко возвращается к груди. Смущение вспыхивает на светлом для грека лице и тот мило улыбается. Ты ласково растягиваешь губы. Гордый, что умудрился вогнать древнее государство в краску. И смеёшься, поглаживая и глубже зарываясь рукой в каштановую кудрявую копну волос, наблюдая, как ярче загорается его румянец. —Юстиниан мой! Ты поднимаешь его аккуратно, обхватив спину широко раскрытой пятернёй. Раны ещё не до конца зажили, но их обрабатывают каждый день, поэтому совсем скоро Он почувствует твою любовь в полной мере. А пока вы путаетесь в сладком сплетении наслаждения. Его руки обнимают за плечи и ты чувствуешь непривычный жар в груди. Приятный и нежный. Тебе всё же иногда доводится просыпаться по ночам от кошмаров. Но теперь ты не плачешь. Не мечешься в поисках Его, ломая рёбра от падений с кровати. Лишь прижимаешься к возлюбленному и вновь засыпаешь, вслушиваясь в нежность его дыхания..