***
Чарли вправляют ребра. Желательно, конечно, еще вправить его обдолбанный благородием мозг — но таких операций мастера Кингсмен не делают. Эггзи надеется, временно. — Сильно? — спрашивает он от порога, одетый в сухую чистую майку. После катакомб, где пришлось рылом месить грязь, это просто роскошь. — Какой прогноз? Чарли на мгновение хмурится, но потом вскидывает нос к потолку. Нервно трепещут ноздри. — Через неделю буду в состоянии сломать тебе что-нибудь, — взгляд острый: он так защищается. — Как там минет? Эггзи пожимает плечами. Мерлин перестал нежничать после учебки, но не привыкать. Хотя с парой ласковых было бы проще. Они ведь справились. — Отобрали взрывающиеся штучки, навесили отчетов. В поле за нас теперь работает Рокси. Чарли, похожий на мумию, проводит ладонью по бинтам. — Аминь. Эггзи смотрит на его бледные фаланги, на дрожащие кончики пальцев. Это как-то неправильно — то, что между ними спокойно. То, что они даже в состоянии поддерживать диалог. Именно так выглядит взрослость? Чарли косится на него из-под отросшей вьющейся челки: — Печатать отчеты будешь один, — узкие губы растягивает ухмылка. Эггзи не без удовольствия бросает: — Ну ты и сучка, — и немного улыбается в ответ.***
Эггзи навещает Чарли. Неделю (растянувшуюся на две) в лазарете, потом дома. Привозит книги из его комнаты в поместье (Хескет любит русских классиков, и это так по-снобски) и два дешевых батончика. Последнее — для позлить, но Чарли под препаратами откровенно похуй. Он съедает все с жадностью голодающего, рвет обертку и складывает мелкими квадратиками. Эггзи не нужны слова, чтобы понять, насколько ему плохо. На следующий вечер он притаскивает коробку Твикс. И кучу домашней еды, приготовленной мамой. — Спасибо за сахарный диабет, малорослик, — шоколадными губами щерится Чарли, но даже не думает делиться, вот дрянь. — И за остальное... тоже спасибо. Он ползает по кухне со скоростью накаченной герычем черепахи, едва доставая до подвесных полок и отводя глаза. Пытается заварить что-то похожее на чай, но скоро сдается. Садится за барную стойку. Саркастически спрашивает: — Как поживает идея фикс? — явно пытаясь переключить внимание. Конечно, речь про Мерлина и окологейские шуточки. Эггзи вздыхает и смотрит на него с сочувствием. Хочется сказать что-то в духе: протри глаза. А потом весомо прибавить: блять. Но он просто встает и насыпает еды в миску Лорду. И заваривает свежий чай. Чарли наблюдает за происходящим с нечитаемым выражением лица.***
Чарли постепенно начинает становиться лучше. Он ползает по хате увереннее, больше похожий на таракана. Худющего, мощно укуренного таракана, но по сравнению с черепахой пойдет. Теперь Эггзи не приходится отдирать его от пола после падений с кровати, но он все еще ловит его, когда Чарли с трудом вписывается в дверной поворот. Эггзи по-прежнему пишет отчеты за них обоих. Сжалившийся Мерлин уменьшает их количественный объем, но подкидывает старых дел, написанных черт пойми как. Такая себе ракировочка. Они долго сидят за ними на кухне, пока у Чарли не бегут перед глазами круги. Потом Эггзи откупоривает для себя пиво, и жить становится проще. Где-то на периферии маячит мысль о возможном алкоголизме. Во втором часу ночи, как обычно, собираются отсыпаться: Чарли на втором этаже, Эггзи дома, на другом конце города. После напряженной работы над бумагами это звучит почти как невыполнимая миссия: втиснуться в кроссы, упасть в метро, а после выползти на свет где-то задалеко отсюда. Эггзи с огрехами пытается претворить замысел в жизнь. Судя по Чарли, с богобоязненным видом наблюдающего, как он ломает задники кроссовок, выходит не очень. — Не думаю, что это хорошая идея, — говорит он со скептицизмом, а потом несильным, но точным ударом выбивает левый кросс у него из-под ног. — Постелю на диване. И не звучит как компромисс. Скорее — как ультиматум. Но не то чтобы Эггзи был сильно против.***
По итогу смотрят Блондинку в законе. Фильмец, который Эггзи считал паршивым и сознательно бойкотировал в детстве, на поверку оказывается добротной комедией. Даже со смыслом. И розовый очень к лицу героине Риз Уизерспун. Они умиляются ее успехам, стараясь не смотреть друг на друга (потому что это немного неловко). А потом, на титрах, Чарли кладет ладонь на его колено. Даже сквозь джинсу чужое тепло обжигает. Заставляет моментально высохнуть слюну во рту, а мозг — растерять связные мысли. Эггзи таращится на чужие (все еще бледные, но это нестрашно) пальцы, осторожно массирующие кость, пробирающиеся все выше и выше, миллиметр за миллиметром. Тепло расползается от них в разные стороны, вырубает предохранители, вгоняет в ступор. — Ты... че? — сил хватает на что-то растрепанно-растерянное и на короткий взгляд. Чарли выглядит голодно. Не очень уверенно, но голодно — точно. — Оплачиваю долг, недомерок, — говорит он, и слова хрупко-ломкие, низкие, зовущие. Будто Чарли выкрутил параметр сирены на максимум. Будто чувствует, что Эггзи это сводит с ума. Ему нужны все шпионские навыки, чтобы не дать этому произойти до конца. Не здесь. Не... сейчас. Эггзи жмурится, выдыхает. Накрывает чужую ладонь, уже слишком близко подобравшуюся к ширинке, своей. Он знает, что будет жалеть. А еще знает, что так правильно. В их взрослом мире он не хочет необдуманных решений и быстрого траха на одну ночь. Он хочет — по-разному. Размеренно. Долго. Стабильно (произносит лишь про себя, но все равно боится до дрожи). Чтобы не стесняться. Чтобы кормить чужую собаку и заваривать чай стало привычкой. Чтобы запах Чарли можно было почувствовать не только в бешеной гонке через размашистые кусты. — Остановись, — Эггзи сжимает прохладные пальцы. С усилием отцепляет от себя и только тогда решается посмотреть: без утайки, прямо. В неверном свете торшера глаза Чарли темнее, чем они есть. И растеряннее. Эггзи слегка усмехается, надеясь приободрить. Если честно, он и сам напуган до усрачки. — Я хочу... — выталкивать слова по сухому горлу трудно, но Эггзи старается. А еще старается не моргать, словно потерять зрительный контакт означает потерять все шансы. — Но без долга. Знаешь, как у нормальных людей, — тут они оба нервно хихикают, — просто по желанию. Чарли недовольно корчит брови, не привыкший к отказам. Но собирается — как обычно — молниеносно. Поводит плечами (не убирая руки), хмыкает. Его голос звучит стандартно, когда он произносит: — Без проблем, — и они оба знают: проблемами быть. — Хорошо. Потому что как у нормальных — не про их работу. Не про их характеры. Но во взрослом мире... может, есть путь? Немного молчат. Чарли убирает руку, впиваясь в свои домашние брюки, разглаживая их до последней существующей складки. — Правда хорошо? Чарли смотрит на него косо. И закатывает глаза: — Будет. Если ты меня хотя бы поцелуешь, идиот. Напыщенный самодовольный аристократичный нарциссический такой бесподобный придурок. Эггзи целует его со всем восхищением.