первая и последняя –время–
Всё когда-то сбудется Кем мы будем без тебя? Кто мы с тобой? Кто мы сейчас? /Сироткин/
Пожелтевший разлинеенный лист — не от старости, а просто так было изначально задумано на заводе, шуршит в руках. Чернила растекаются по бумаге из-за вечернего дождя.«совершенно обыденные вещи, которые раньше казались вымыслом и домыслом»
Джисон сидит у моря: чувствует ледяной ветер, треплющий русые волосы и щёки, ощущает потрескивание костра в паре метров — ближе к поребрику, и отсчитывает секунды до кончины дня. Шесть.«первая. жизнь — первый пункт в списке сук, но её надо любить, ценить и жевать, как жвачку, потому что иначе жевать она будет тебя; и вертеть на у.ю. — тоже.»
Где-то возле деревянного магазинчика-лавки кричат Хёнджин и Минхо, купившие устриц по скидке — бедное студенчество бьёт по карманам, но море — лучшее, что Хан мог позволить себе на свой день рождения. Друзья еле слышно бегают по песку. Джисон чувствует свою отстранённость чуть сильнее, чем это было ранее, но весёлые разговоры, доносящиеся из-за спины, не дают стержню сломаться. Он не видит, но прекрасно слышит, как Бан Чан разливает на себя крепкое пиво, как Чанбин — случайно, сносит локтем со стола древнее радио, работающее на честном слове, и как Феликс совершенно чудесно мурлычет себе под нос песни cavetown. Они молоды, беспечны и бесконечно сумасшедшие, потому что носиться босиком по холодному песку, когда вот-вот подступит полночь — не обыкновенное занятие обыкновенных людей. Пять.«вторая.
весна — не прекрасное время года, после которого будут каникулы, а зима — не ужасна из-за снега и сессии.»
Феликс кубарем скатывается по небольшому склону, тянет за собой Чанбина и Сынмина, превращаясь в огромный человеческий клубок — перекати-поле. Они громко смеются, распугивая редких людей, гуляющих вдоль пляжа. Жизнь настолько скоротечна, что отказывать себе не позволительно ни в чём. Джисон присоединяется к ним, не выдержав такого давления со стороны грудины: он валится в медвежьи объятия Феликса, получает локтем под рёбра от Хёнджина, не контролирующего свои длинные конечности, и кидает Чану просьбу переключить заунывные треки на что-то «не траурное». Он готов сжечь свою юность на самом ярком костре, лишь бы снова почувствовать эту свободу. Четыре.«третья.
быть не в порядке — не в порядке, если ничего не делать для избавления от этого. и ходить к психиатрам, дробящим мозги — не выход, и жевать стекло, всучиваемое тебе в руки — не выход тоже.»
Минхо разнимает их, как котят, впившихся друг в друга от резвой игры, и слёзно просит поесть хоть что-нибудь, пока всё не остыло — или не попало в лапы Чанбину. Джисон оттряхивается от песка, пробравшегося даже в глазницы, треплет волосы, чтобы хоть как-то избавиться от крупиц, а потом чувствует чужие пальцы на своих. И ему кажется, что мир вот-вот схлопнется, вывернется наизнанку или разорвётся на такие же мелкие кусочки, потому что Ли Минхо слишком бережно гладит по голове, слишком тепло улыбается — и греет получше любых тепловентиляторов. Джисон просит время остановиться, но оно неумолимо продолжает торопить оставшиеся секунды поскорее закончить этот день. Три.«четвертая.
мечты рушатся так же быстро, как строятся — в одно мгновение, как удар ножа в грудину или пуля на вылет в висок.»
— Если бы ты чаще слушал меня и не прогуливал пары — не пришлось бы всё лето торчать в городе за учебниками и конспектами, — Феликс размахивает деревянными палочками из стороны в сторону, всё же выкидывает их из рук, а потом сокрушается из-за того, что такой растяпа. Хёнджин хохочет громче всех — падает с деревянной лавки, хватает Чанбина за капюшон олимпийки и стягивает за собой ещё и Чонина, сидевшего рядом. Неуклюжесть течёт по венам. — Вы пока не поубиваетесь — не успокоитесь? Чан — самый старший, самый рассудительны и самый неуклюжий из них всех, почему-то любит напоминать о своём возрасте именно таким способом, после чего недовольно бубнит из-за шуточек друзей. — Мы тебя пытаемся догнать, — серьёзно отвечает Сынмин, делая глоток горького кофе. Два.«пятая.
строчки «теперь я точно не доживу до двадцати» щитов больше не откликаются в моём сердце.»
Джисон готов вывернуть своё сердце наизнанку, потому что Чонин слишком крепко обнимает каждый раз, стоит только заунывно начать напевать «tell me why i’m forced to live in this skin| i’m an alien, i’m just an alien». Феликс же наоборот — подхватывает тихие нашёптывания, вскакивает на деревянную лавочку и начинает расхаживать по ней из стороны в сторону; вот-вот упадёт. Чанбин палочками отбивает о край стола ненавязчивую мелодию, мычит под нос знакомые слова и искоса поглядывает на Хёнджина, размахивающего пустыми пластиковыми тарелками из стороны в сторону. Сынмин опирается плечом о плечо Бан Чана, устало прикрывает глаза и, наверняка, представляет бесконечное покрывало звёзд — которые не видны даже за городом. Какие же они все чудесные. Один.«шестая.
любовь спасёт мир. кто бы что ни говорил.»
— С Днём рождения, дурак, — раздаётся рядом с ухом, и в мгновение висок прожигает лёгкий поцелуй. Ли Минхо улыбается мягко, словно довольный кот, и тихо-тихо смеётся, глядя на Джисона, прижимающего ладони к горящим щекам. — Хочешь лапшу? Внезапно так сильно захотелось, — Минхо продолжает смеяться, усаживается рядом с Джисоном, касаясь плечом плеча, и позволяет пальцам переплестись. — Хочу, — отвечает Джисон, не отрывая глаз от успокоившегося моря. — И провести с тобой вечность хочу тоже. Джисону двадцать. Мир кажется огромной непосильной головоломкой, которую предстоит решать все годы, предначертанные ему судьбой, вселенной, кем-то свыше — дядькой с длинной бородой, получается; и он готов попробовать пару раз ошибиться в судоку, чтобы найти ту истину, которую так давно ищет. Как хорошо, что пара ключей уже хранятся в его карманах.