Tender Regret

      Куджо никогда бы не признался даже самым близким людям, что его до сих пор грызёт совесть. Но с другой стороны — в этом нет его вины, что обстоятельства так сложились. И вроде всё логично, но подсознание и чувство отчуждённости поглотили мужчину. Он чувствовал, что чего-то не хватает в его жизни. Кого-то. Не хватало тепла, которое было от его жены. Не то, чтобы от этого у Джотаро было одно равнодушие. Конечно, эта забота и искренность грела. Однако грело, словно солнце зимой — вроде и солнечно, а почему-то лёд не тает. Тоже самое было с тревогой, нарастающей внутри с каждым годом узлом, который не распутывался никак. Как бы Куджо не старался тянуть эти воспоминания и чувства во все стороны и пытаться их обрезать с помощью препаратов — у него никогда не получалось, да и не получится больше, той непрерывной шелковой нити, из которой было связано изысканное и такое кропотливое, но объявшее все нейроны кружево. Но сейчас это искусство было больше похоже на рваную тряпку. Сложно было сказать, что чувствовал мужчина, учитывая то, как много каких деталей от решил не раскрывать психиатру, не смотря на второй год сеансов.       Не понятно было только то, почему же такие дорогущие медикаменты, от специалиста первой категории, не помогали? Не помогали ни от расстройства, а от этих сновидений и спокойного режима. Но в этот раз, всё было очень иначе…

***

      Медленно открыв глаза, в очередной раз это ощущение: морской бриз, трепавший чёрные вьющиеся пряди Куджо под белой кепкой; крик чаек в далеке и шум бирюзовых как лазурь волн. Горизонт догорал последними поблекшими красками, нежных пастельных тонов.       Джотаро тяжко вздохнул, словно в легких была тяжёлая туча с каменным градом. Его брови слабо нахмурились и ясные, но такие усталые глаза смотрели далеко на скрывающиеся солнце в серовытые и перестые, как кусочки ваты, облака.       — Джотаро. — Окликнул мужчину, до боли знакомый голос.       Больно. Однако стоит терпеть. Ты не маленький мальчик, молча прокрутил в голове Куджо, медленно переводя взгляд на того, кого он видел здесь, в своих сновидениях не в первый раз.       — Я ждал тебя здесь. — Произнёс Нориаки. Его сиреневые нежные глаза, смотрели на Куджо с такой надеждой и пониманием, однако не жалостью. Почти как раньше. И от этого сжималось сердце, ровно колотящиесе в такт появления волн.       Джотаро ничего не ответил. Его усталые глаза смотрели в пустошь, пытаясь найти выход из всего происходящего. Он не хотел осознанный сон, но это случилось. Что ему говорить хоть сейчас? И есть ли в этом смысл вообще?       Какёин осторожно приблизился к парню, пока холодный песок под ногами слегка продавливался под шагами. Его подол тёмно-зелёной формы слабо задирался от ветра, который дул с моря на берег, ударяясь об крупные камни.       — Ты совсем потух в последние дни. — Подметил Нори, пока продолжал стоять рука об руку с Джотаро, но глаза Нориаки всё ещё были прикованы к Куджо. Тот в свою очередь продолжил сдавленно молчать, пока воспоминания вспышкой били по его сознанию. Каждая деталь наносила свой коварный удар на наболевшее.       И всё-таки Куджо поднял свои глаза на Какёина. Этот взгляд был таким усталым и пустым. Не таким как раньше. Нориаки казалось, что глаза его любимого человека стали тускнее, однако Какёин решил воздержаться от такого комментария, чтобы не испортить ситуацию ещё больше.       Нежно-бирюзовые, но одновременно яркие глаза Куджо смотрели на юношу. Всё рвалось внутри, а рана, не зажившая в душе, кровоточила сильнее и больнее чем в первый раз, когда была нанесена.       — Почему ты всё ещё преследуешь меня? — Почти шёпотом спросил Джотаро, разрывая молчание, прежде чем тихо вздохнуть. Он редко задавал вопросы, однако ему хотелось знать, что же не так и почему не терапия, не таблетки не помогают.       — Я не смогу уйти, пока ты не отпустишь меня. — Нориаки слегка кивнул, переводя взгляд на угсающие солнце на горизонте, чьи последние лучи падали, разбиваясь о волны и воду спокойного моря.       Куджо снова замолк. Он не знал что сказать. Ему просто хотелось, чтобы это перестало длиться. Но с другой — лучше навсегда остаться здесь. С тем, кого он горячо любил и любит. Он нуждался в нём, потому что любил. Но не потому, что он любил, так как нуждался.       — Я просто хочу, чтобы ты меня оставил наконец.       — Но ты же говорил, чтобы я не уходил?       Джотаро затих опять, слабо прикрывая глаза, которые блестели как стекло в последних лучах бледно, тусклого заката. Голос едва дрожал, а кулаки сжимались и расслабились снова и снова.       — Говорил. Но я не могу оставить всё так. Я устал просыпаться с пустотой и чувством неполноценности в этом мире.       — Из-за чего?       — Ты будто не знаешь… Из-за тебя, конечно.       Куджо выдохнул сухой морской воздух, пока его голос оставался сиплым. Ком в горле рвался наружу и хотелось разрыдаться как десятилетний мальчик, который расшиб коленку до крови. Но было бы лучше, чтобы единственной болью в этой жизни — была бы только разбитая коленка или легкий ушиб на лбу. Чтобы другой боли не было место в жизни Джотаро больше. Хотя, этого стоило желать раньше… Значительно раньше. Но что сейчас сделаешь?       Какое-то мгновение взгляд Куджо ещё задержался на своём любимом человеке, пока звук, разбивающихся о валуны волн, прерывисто грохотал где-то рядом.       — Я не смогу отпустить тебя.       Наконец он признал это. Джотаро больше не смотрел на Какёина. Куджо не хотелось, чтобы тот видел, как блестит, так называемый хрусталь в его глазах.       Нориаки отвернул тёмно-вишнёвую голову в сторону, некоторое время обдумывая, что сказать дальше, слабо теребя пальцами белую, муслиновую, полупрозрачную шаль, висевшую у него, как накидка на плечах.       — Пойми, мне тоже больно, что я вижу тебя здесь. Но… — Он вновь обратил лицо к Куджо. — Если ты не отпустишь тоску обо мне, то и я не смогу быть свободным.. Моя душа не найдёт покой сама, пока ты не перестанешь плакать обо мне каждый вечер после работы. Я чувствую твою утрату и сожаление через собственное сердце. Пускай я и не здесь.       Джотаро лишь молча слушал, однако звук собственного бьющегося сердца в груди оглушал и делал другие источники шума менее восприимчивыми для слуха.       Нориаки всё ещё смотрел на него, надеясь, что тот действительно понимает. Он не сомневался, просто молчание немного напрягало всю ситуацию сейчас. Какёин сделал один шаг, осторожно кладя руки, которые, на этот раз, не проходили сквозь острые плечи Куджо, ощущая кожей ткань белого блейзера под собой.       — Милый… — Шепнул ему Нориаки, кладя голову на бок, на собственные ладони, покоившиеся на плече у мужчины. — Я не жалею тебя, знаю... Понимаю как тебе горько от этих мыслей. Я знаю, что ты безумно тоскуешь и винишь всё ещё себя. Но пойми — это всё не твоя вина. Нисколько не твоя…       — Я знаю. — Кратко прервал его Куджо. Он довольно резко это сказал, но тон его был сдержанный настолько, насколько это было возможно. Джотарь спрятал дрожащие ладони в карманы брюк, опустив немного голову. Козырёк от белой кепкой закрыл часть его лица, но даже в тени Какёин мог слабо заметить, как слезились глаза у такого стойкого человека. Нори был убеждён, что даже сильные люди ломаются и не раз говорил это Джотаро. И это было правдой. Но тот всегда хотел отрицать свою слабость, ибо боялся выглядеть глупо или жалко в глазах смотрящего.       Какёин опустил глаза, немного вздохнув, прежде чем убрать руки от мужчины и воздух наполнил легкий немного тяжёлой, но покалывающей грустью.       В этот раз они оба молчали. Нориаки было очень неудобно, так как он не знал, что сказать своему любимому человеку для утешения. Но он просто смотрел себе под ноги, пока тёмно-бордовые ресницы немного содрогались каждый раз, когда парень моргал. Джотаро не смел смотреть в сторону Нориаки, плотно закрыв глаза, но несумев не выронить одну единственную слезу, которая плавно стекла по его, побледневшей за эти года, коже.       — Джоджо… — Снова тихо позвал его и отвлёк из мыслей Какёин, чьи всё ещё тёплые пальцы смахнули слёзы с лица мужчины. На этот голос Куджо всё же поднял свои яркие глазами из-под кепки.       Юноша опустил, а затем слабо зацепился пальцами за манжеты мужчины, немного дергая их, давая понять Джотаро идти за ним. Куджо решил не задавать вопросов покойному и молча следовал за Нориаки, пока песок, то и дело попадал в обувь и проваливался, издавая иногда скрип об материю кожи.       Вечно тёплый и нежный ветер дул в лицо Какёину, пока полупрозрачная белая шаль, что как раньше и сейчас была накинута на его плечах, немного болталась и трепалась на ветру, ловя песчинки бело-серого побережья.       Нориаки остановился, садясь на остывшую от солнца землю, близко к волнам, но они не задевали их двоих. Куджо тоже опустился на колени рядом с юношей, пока бриз играл в его вишневых волосах.       — Помнишь... Море обнимало берег. Это было чудное время, когда мы с тобой встретились… — Начал Какёин после минуты молчания, переводя взгляд на Джотаро.       — Однако нам пора расстаться. Ты знаешь это прекрасно… — Он присел ближе, немного наклоняясь ближе, пока серёжки-вишенки слегка беспокойно колыхались от его движений и шаль перевалилась с его плеч, на плечо Джотаро из-за ветра.       — Просто пообещай мне… — Нори поднял сиреневые глаза на мужчину, не отдаляясь, а лишь склоняясь, как тяжёлая далия на тонком стебле, лишь ближе к нему — Не винить себя и перестать тосковать по мне. Тяжело, не спорю. Но все что мог - ты уже совершил. Ничего уже не вернёшь. У тебя другая жизнь, другая семья.. Береги её. Укрой её от того, что случилось тогда. Не позволь этому повториться. Никогда. — Сказал он в твёрдом, однако в спокойном и обнадёживающем тоне и в ту же секунду взгляд Нориаки опустился.       Джотаро долго молчал, смотря куда угодно, но только не любимого человека, который был запретным плодом всё время. Это шанс, первый и последний.       — Может это и не правильно, но просто позволь мне, хотябы один раз. Мы же больше не увидимся, верно ведь? Можно я оставлю это чувство...тепла кожи на коже, хотя бы сейчас, когда я проснусь…       Нори тихо усмехнулся и его губы едва коснулись кожи мужчины.       — Скажи прямо, дурачок…       — Агх, просто заткнись.       И как тогда — сильные руки грубо и жадно хватают талию юноши, сжимая её, но не до боли, однако крепко. Чужие, но такие желанные губы, которые последний раз можно оставить как невозвратимое воспоминание. Как можно жёстче и резче, пропитывая воздух жаром и кожу этой пылкой страстью и тоской, укрытую пол белой полупрозрачной вуалью — шалью. Абсолютно бесстыдно оставлять укусы на коже того, по кому так сходил с ума и больше не сможешь увидеть. Оставляя красные следы от своих деяний и снова накрывая чужие губы с ещё более ярким огнём и желанием, словно внутри горит звезда, которая мчится на большой скорости чтобы разбиться. И Иерофант, который держит эту звезду на ладони, указывая ей путь, останавливая от смертельного падения. И странно, однако в тот момент плечо с родимым алым пятном заболело и щипало, словно оно горело. С каждой иголочкой боли Куджо снова как десять с чем-то лет назад терял голову в этой страсти и ему хотелось задохнуться в ней, затапливая легкие вздохами и слабым гудением и рыками с губ.       Это всё что ему было нужно, прежде чем он проснётся и эти сны пропадут, как и вечная тоска на утро, где в кровати и под белым одеялом только он и чувство облегчение.       Однако алые царапины на спине и следы на шее напомнят про счастливую ночь и этот старый сон, с осадком нежного сожаления. Однако, сожаления не связано будет с виной, а с тем, что это было только однажды.