double trouble

Если бы Ацуши однажды сказали, что каждый человек, которого он знает, существует на затворах различных вселенных как отдельная личность, он бы ни за что в это не поверил. Идея множественных параллельных миров, в которых судьбы развиваются по неисчислимым стечениям обстоятельств, казалась ему безумной, — и даже если вселенная действительно была бесконечной, ему было тяжело представить на своем месте кого-то ещё. Представить абсолютно чужую жизнь. Дазай говорил что-то о способности Книги деформировать реальность достаточно давно — вернее было бы сказать, что её неведомая сила была способна создавать новую истину, даровать новую жизнь и абсолютно переписывать историю и человеческие судьбы. Ацуши знал, что использовать её можно лишь раз, знал, что нельзя разбрасываться возможностью так беспечно. Единственное, что оставалось для него загадкой, это безграничность прописанной дозволенности. Впрочем, обладая лишь одной вырванной страницей, которая по предположению сохраняла в себе только часть неведомой силы, Ацуши задумывался о том, для каких целей Книга когда-то была создана. Между тонкими пальцами заключена лишь сотая доля возможности изменить целый мир. Казалась ли эта возможность пугающей? Несомненно. — Боишься, Тигр? — Акутагава осуждающе приподнял бровь. — Если не хватает решимости — не бери на себя ответственность. Ацуши резко обернулся. Акутагава безразлично очищал чёрный плащ от крови, проводя салфеткой вдоль чуть ободранной ткани. Для того, чтобы узнать о границах возможных сил, потерянный артефакт нужно было найти, в том числе предотвращая возможность его использования третьими лицами. Рюноске хорошо держал обещания — эсперы, чьи способности однажды помогли незаметно украсть страницу Книги, остались живы. Об их невредимости речи и не шло. И, несмотря на остро заточенную педантичность Рюноске, обойтись без лишней грязи, не запятнав при этом себя, не удалось — действовать нужно было быстро. Впрочем, его крайняя брезгливость хорошо смотрелась на бледном лице, вызывая долю забавы. На некоторое время мафиози даже перестал разговаривать. Ацуши думал, что было бы лучше, если бы так и продолжалось хотя бы ещё несколько минут. — Замолчи, Акутагава, — он недовольно сжал листок бумаги. — Нам доверено «разузнать» о лимитах. Нельзя относиться к этому беспечно. — Без тебя знаю. — Тогда прекрати, — Ацуши поджал губы. — Нужно определиться, что написать. Рюноске замолчал. Через пару минут внимательных раздумий, он выдохнул: — Моё имя. Напиши моё имя. Ацуши удивленно распахнул глаза: — Ты уверен? — его взгляд осторожно покосился на ветхую страницу. — Мы ведь не знаем, что может случиться. — Я не буду тебя упрашивать, — Акутагава вздернул нос, поправляя воротник. — Я уверен в своих силах. Если что-то пойдет не так — с самим собой я справлюсь. — А меня спросить ты не хочешь? — Ацуши хмыкнул, медленно проводя пальцами вдоль поверхности бумаги. — Не уверен, что справлюсь с двумя Акутагавами. Тебя и одного слишком много. — Так ты все-таки трусишь. Слова мафиози звучали, как наглая насмешка над его достоинством — другого от него Ацуши ожидать и не мог. Окровавленное жабо Акутагавы без лишних церемоний упало на пол к ногам, украдкой привлекая внимание детектива. И всё-таки обещание он действительно исполнил. Захотелось даже улыбнуться — только вот довольно-холодный взгляд напротив выбивал любую почву из-под ног. — Если ты настолько жалок, мы можем поменяться, — Акутагава тихо добавил, делая несколько шагов вперёд. — Я бы с радостью разорвал двух тигров на куски. — Бешеный пёс, — осуждающе косится детектив. Его ремарка лишь вызывает кривую ухмылку на тонких губах — и, пусть вполне привычную, Ацуши всё равно заметно хмурится, зажимая смоченное чернилами перо между пальцев. — Тебе нужен намордник. Может, мне использовать Книгу для этой цели? Какой предпочитаешь: кожаный сплошной или в сетку? — А ты, кажется, очень плохо знаешь собак, да? Знает. Рюноске кусается так же сильно и больно — каждый след на Ацуши, словно рубец на коже, не затягивается и не собирается исчезать в небытие. Акутагава старательный. Бешеный и старательный. — Достаточно в силу работы с тобой. Если знаний об Акутагаве хватало для того, чтобы дать характеристику самой дикой псине, которая в порыве слепой ярости способна перегрызть кому-то глотку, Ацуши готов был поставить свою жизнь на кон — в этом он разбирался лучше, чем кто-либо ещё. — С таким чувством такта и крайней степенью идиотизма ни один намордник тебя не спасёт, — Рюноске скалится. — Ты отнимаешь наше время. Если не способен принять решение — отдай страницу мне. — Уж от тебя выслушивать замечания по поводу такта крайне смешно, — Ацуши закатил глаза. Его саркастический тон слетел с губ с легкой насмешкой. — Ещё чего! Страницу Книги доверили нам обоим. Прийти к выбору мы должны вместе, — он выделил последнее слово, — нравится тебе это или нет. Акутагава вновь замолчал. Тигр, в общем-то, был прав — только язык прикусить было проще, чем это признать. — Итак, — Ацуши пробормотал. — Ты уверен в своём решении? Я не хочу, чтобы с тобой… — он запнулся, неловко отводя взгляд. — И вообще, с нами обоими, случилось что-то плохое, поэтому, ну… — Тигр, — прозвище звучит предупреждающе-злобно. Тягуче и почти на отшибе любой возможной нежности. Почти, потому что у Акутагавы кончается терпение. — Пиши. Детектив вздохнул, аккуратными движениями руки осуществляя парочку легких взмахов. Чужое имя, пропитанное чернилами, медленно осело огромной кляксой посреди страницы, постепенно растворяясь на бумаге и оставляя за собой лишь белый, совершенно чистый лист. А если бы Ацуши вновь спросили, верит ли он, что каждый человек, которого он знает, существует на затворах различных вселенных, как отдельная личность, он бы снова посмеялся — такого с ним никогда не произойдёт. …Так было до момента, пока он лично не увидел две пары серых, уже привычно холодных глаз, сверлящих его насквозь с выжидающей тишиной.

***

Ацуши чувствует, что в квартире Акутагавы, как и всегда, привычно холодно — пробирает до дрожи, оглаживает голени сквозным ветром, заставляя неприятно морщить лицо. Но сейчас в помещении холодно от застывшего в груди сердца: тихо, чересчур тихо — тревожно леденящей прохладой обдают лишь серые зрачки, что заинтересованно осматриваются вокруг. — Оу? — знакомый, но чужой взгляд опускается на Ацуши, выдерживая короткую паузу. Ацуши вновь забывает, как нужно дышать — Книга действительно исполнила его желание. Сейчас перед ним стоят двое — похожие, словно разделённые капли воды. Тот, что его Акутагава — на несколько сантиметров выше, с острыми чертами лица, об которые можно порезаться, потираясь нежной щекой. Глаза всё такие же одинокие, глубокие, как бесконечная яма, готовы сожрать и разорвать на куски, подобно дикому зверю. Чёрный плащ, привычный, знакомый каждой ниткой неделимой материи — ожогами на его коже. Надменный, гордый и величественный, смотрящий с застывшей бурей в сердце, выжидающий во тьме. Он — заточенная сталь. Другой — выглядит немного моложе, во взгляде таит спокойствие и тень неподдельного интереса, скользящего вдоль продрогшего тела. Всё те же длинные ресницы, седые кончики волос, напоминавшие белые перья, и черты лица, что отдают приятно привычной строгостью. Бежевое рваное пальто, что спадает с его плеч, неопрятно повязанный галстук, и сам он всё такой же дикий пёс, прирученный правильной рукой, — Ацуши чувствует. В его глазах несломленная справедливость и дикость, взятая под контроль. Он — холодный и твёрдый гранит. — Это… — Ацуши удивлённо покосился. Тревожный взор суженных зрачков скользил между двумя идентичными лицами, пытаясь осознать увиденное. — И правда ты, Акутагава? — Реплика выглядит достаточно похожей, — убедительно произнёс мафиози. — Значит, Книга действительно способна на подобное. Интересно. Ухмылка Акутагавы легла точным отражением на лицо напротив: юноша сделал уверенный шаг вперед, опуская руки в карманы бежевого пальто, с любопытством склоняя голову вбок. Его взгляд задержался на Ацуши — серая радужка внимательно впилась вкрадчивым холодом под кожу. Совсем как Расёмон, подумал он. — Так, значит, это тот самый «оригинальный мир», о котором говорил человек в чёрном, — неизвестный задумчиво промычал, приподнимая уголок тонких губ. — Надо же, мой Тигр выглядит совершенно иначе. Неужели здесь твоему ничтожеству удалось примкнуть к свету без излишней сердобольности? Ацуши напрягся. Он не знал, почему чувствует неприятный страх и боль где-то под ребрами, но понимал, что они растекаются глубоко внутри него. Он чувствовал, что существуют вещи, которые ему просто не положено знать — и эта самая вещь была одной из них. Знать, кем он был. Кто он есть. Знать, каким его видит этот Акутагава — смотрящий на него таким же привычным взглядом, словно ему удалось пронести каждую крупицу чувств сквозь неисчислимое множество вселенных. — Так Тигр не такой праведный, каким кажется на первый взгляд? — где-то над ухом звучит вкрадчивый голос мафиози, заставляющий Ацуши недовольно вжать голову в плечи. Не хватало только его дразнящей и противной манеры надавить на больнóе. — Кто бы мог подумать. — Замолчи, Акутагава, — шипит детектив. Его ладонь легко отмахивается от чужой руки, ненавязчиво упавшей на плечо. — Какая собака тебя укусила сегодня?! — Замолчать? — он издевательски приподнимает бровь. — Мне казалось, что тебя вполне устраивает моё участие. Тигр ведь так хотел, чтобы мы вместе принимали все решения. Кажется, что теперь он в меньшинстве. Ацуши нахмурился. О чём, чёрт возьми, говорит этот идиот? Растерянный взгляд детектива скользнул в сторону — зеркальное отражение мафиози всё так же не спускало с него глаз. Ацуши не доверял его внешнему спокойствию — от одной лишь секунды столкновения с его пробивающим холодом под кожей разрастался табун мурашек, леденящих кровь. Мнимое спокойствие обманчиво. Спячка бешеных глаз — секунда, и он сброшен на растерзание. — Так мы… — Ацуши сглотнул, делая неуверенный шаг в сторону. — Проверили возможности Книги, поэтому, думаю, нам стоит возвращаться. Я сейчас напишу, чтобы ты… Этот Акутагава, — детектив выдержал паузу. — Вернулся обратно, и тогда мы… Ацуши сделал шаг — неуверенный скрип половицы разорвал нагнетающую тишину. Ещё один краткий шаг — еле слышный, почти незаметный. Ацуши думает, что может выдохнуть полной грудью, когда оборачивается спиной. Третий шаг — последний, перед тем как вдоль лодыжки скользнуло что-то невероятно теплое, сжимающее почти до ощутимого хруста. Что-то знакомое. Чувство, которое Ацуши никогда не сможет забыть. — Ты куда собрался, Тигр? — бежевые ленты чужой способности обхватили его ноги, заставляя резко обернуться. — Тебе ведь сказали — все решения принимаются только после обоюдного согласия. Ты в меньшинстве, — он повторил чужие слова. Где-то внутри Ацуши расплылась неизвестная ранее тревога. Он не боялся Акутагаву — он не боялся этой способности, которой было подвластно разорвать близлежащее пространство. Он знал, что он не смеет навредить ему и пальцем — слишком горделив, слишком верит в отданные обещания, чтобы пятнать собственную честь и марать руки кровью. И пусть этот Акутагава — не тот, что когда-то давал ему клятву, Ацуши почему-то уверен, что его рука не дрогнет. По крайней мере, больше нужного. — Что за бред?! — прокричал Ацуши. — Отпусти! — Знаешь, — он загадочно усмехнулся. — В моём мире ты доставил мне немало проблем. Сначала ты набрался наглости смотреть мне в глаза и убегать от смерти, бесконечно поджимая хвост, — Расёмон медленно скользнул выше: от лодыжек — к бедрам, сжимая ткань чёрных брюк. — Затем умолял тебя убить, чтобы искупить свои грехи кончиной униженного зверя. Безвкусица. Ацуши резко выдохнул, когда светлые нити впились глубже, оставляя ощутимые следы сквозь тонкий слой одежды. Его когти осторожно спустились чуть ниже, останавливая Расёмон, а растерянный взгляд впился в настоящего Акутагаву с немой просьбой о вмешательстве. — Ты не собираешься мне помочь?! — Нет, зачем? — мафиози изумленно выгнул бровь, складывая руки на груди. — Ты ведь хорошо меня знаешь. Не справишься в одиночку? — Ты издеваешься?! — Немного, — на губах Рюноске появилась наглая усмешка. — Боишься, что ли? Хотел же уточнить лимиты, чем тебе не личная проба? — Не боюсь я ни тебя, ни этого- Чёрт! — детектив зашипел, зубами впиваясь в нижнюю губу, когда Расёмон скользнул выше, следуя вверх по бедрам. — Слушай, понежнее нельзя?! — Не распадёшься, — безразлично ответил незнакомец. — Этот поглощающий монстр не создан для нежности. — Отнюдь, — добавляет мафиози. Его загадочный взгляд скользнул вдоль чужого тела: тигриные когти глубже впились в бежевую материю, стараясь разорвать крепко удерживающие нити. — Тише-тише, Тигр. Ты проявляешь крайнюю невежливость по отношению к моей способности. Посмотри, — Рюноске тихо усмехнулся, подходя ближе со спины. — Разве она способна причинить тебе вред? Ацуши резко выдохнул, когда чужой Расёмон настойчиво надавил на участок мягкой кожи: — Ещё как способна, не держи меня за идиота. — И если бы хотела, то уже бы оторвала тебе каждую конечность, поэтому будь терпеливее, Джинко, — мафиози осторожно склонился над ухом Ацуши, обдавая его горячим шёпотом. — Я думал, что мы учились доверять друг другу, м? — Хочешь сказать, что это походит на доверие? — Ацуши нервно прыснул, продрогнув от внезапно накативших ощущений. — Я учился верить тебе, а не… Ч-чёрт. Светлые нити осторожно скользнули под рубашку, обвивая талию детектива: чуждая нежность, но чертовски крепкая, будто бы жадная и голодная нужда пробила нутро насквозь, заставив проглотить зародившийся в горле вздох. — Так Тигр мне не доверяет? — с издевкой спросил двойник. — Мы ведь оба принадлежим Детективному Агентству, разве это не противоречит внутреннему кодексу? — Иди ты к чёрту, Акутагава, — он процедил сквозь зубы, оголяя клыки. — В другой раз. Стоило Ацуши расцепить крепко сжатые пальцы, вздымая руку вверх, чтобы ухватиться за очередную самовольную ленту, как нечто тёплое, тёмное и тяжёлое обвило его запястье. Осторожно — почти ненавязчиво, с уже привычной вседозволенностью, но достаточно крепко, чтобы остановить движение чужой руки. Уже знакомый Расёмон — таинственный, глубокий и пробирающий до не меньшей дрожи, одновременно холодный и обжигающий каждую клеточку кожи. Расёмон его Рюноске. — Что ты делаешь? — Ацуши тихо спрашивает, чувствуя, как к нему прижимаются со спины. Очередная дрожь — светлые нити движутся выше, поглаживая живот, заставляя заметно вжаться в тело позади. — Рюноске, ты– — Расслабься, — мафиози отвечает шепотом, холодной ладонью дотрагиваясь до шеи. Ацуши не видит его лица, но ощущает неделимое присутствие и сглатывает накопившуюся во рту влагу, прижимаясь спиной. — Я же сказал: доверие. — Тяжело. Оч-чень тяжело, когда другой ты смотришь на меня так жадно, — Ацуши выдыхает сдержанно, когда чёрные нити ползут от рук к шее, затягиваясь в осторожный узел. — Не говори, что ты собрался… — Это наша общая черта, — Рюноске ухмыльнулся. — Если ты не против, конечно. Ты любишь оголить свои зубы, но… Рюноске провёл носом вдоль чужой горячей щеки, едва касаясь губами пунцовой кожи. Ацуши продрог с новой силой, когда второй приблизился к нему вплотную, осторожно поддевая пальцами за подбородок и приподнимая голову. Его дыхание резко сократилось, когда горячие губы Рюноске скользнули от щеки вниз, прикасаясь к непокрытому Расёмоном участку шеи и выбивая сокрытый в груди тихий стон. — Одно твоё слово — и мы остановимся. Вдох. — Одно твоё слово — и мы продолжим. Резкий выдох. Ацуши не кажется — он теряет рассудок. Губы мафиози остановились, словно выдерживая пытку, когда младший Акутагава медленно склонил голову к оголенной коже, обдавая ее горячим дыханием. Они оба замерли в немой просьбе, сковывая Ацуши ожидающим взглядом глубоких глаз. Чужие пальцы на подбородке лишь мягко поглаживают вдоль линии челюсти, пока светлые и темные нити Расёмона переплетаются между собой в крепкие узлы — Ацуши не успевает даже выдохнуть, прежде чем его вновь пробивает немыслимой дрожью. Ему хочется сплюнуть в ответ что-то едкое — яд остался где-то на кончике языка, постепенно растворяясь в воздухе, вытесняемый туманным желанием. Когти растут длиннее, но ноющее запястье расслабляется в тёплой хватке способности, постепенно позволяя чёрной материи обвиться вокруг тонких пальцев. — Что скажешь, А-цу-ши? И, если сейчас Бог мог услышать его потаённые мольбы, Ацуши просил лишь об одном — дать ему прощение за чувство, которое он только что испытал. Дыхание сперло в абсолютном неверии, что Рюноске посмел произнести его имя так горячо и желанно — совершенно без капли стыда, опаляя ухо своим дыханием. Так, словно хранил его имя на губах запретной клятвой, выжидал момент, когда сможет произнести его и заставить разбиться вдребезги, стирая границы в прах. Акутагава Рюноске — из всех возможных миров самая последняя сволочь. Две пары глаз сверлили в нем дыру: осматривали с особым вниманием, подмечая каждый краткий вздох, когда Ацуши вздымал тяжёлую грудь; с каждой секундой становились холоднее, стараясь измучить его тело еще более нерушимой дрожью; выжидали единственный ответ, который Ацуши таил внутри себя, — даже несмотря на то, что он был известен без слов. И всё же, как подобало последней твари, впивающейся в его губы с особой жестокостью, Рюноске выдерживал раздражающее чувство такта — Тигра всё ещё стоит спросить. — Самовлюблённый идиот, — Ацуши вновь оголяет зубы, затаив дыхание, когда Расёмон осторожно надавил на горло, заставляя откинуть голову назад. — Пожалуйста… — Самовлюблённый? — Рюноске приподнял уголок губ. — Мне кажется, что всё наше внимание сейчас принадлежит исключительно тебе. — Кто бы мог подумать, что Тигр настолько жадный, что ему может не хватить. Вдвое больше рук, а он всё равно такой неблагодарный. — Заткнитесь! — вскрикнул детектив, судорожно глотая воздух. — Просто… — Ацуши сглотнул подступившую к горлу слюну, зубами впиваясь в покрасневшие влажные губы. — Продолжайте. Осторожно… пожалуйста. — Без обещаний, — мафиози прошептал, проводя горячими губами вдоль его уха. — Но ради такого ценного зрелища, думаю, можно постараться. — Уж постарайся, пёс, — Накаджима съязвил, напыщенно выдохнув через нос. Хотелось едко сплюнуть, прошипеть унизительную колкость, но голос, потаённый где-то в горле, ощутимо продрог от прикосновения холодных рук. Ацуши и не думал, что Рюноске будет использовать руки, притрагиваться кончиками тонких пальцев до оголенной кожи под почти разорванной рубашкой. Ему это ни к чему — чёрно-бежевое сплетение ласкает его самостоятельно, удерживает в крепкой и горячей хватке, обжигая его плоть. Но Ацуши глотает очередной подавленный стон, когда к одним леденящим ладоням присоединяются другие — такие же знающие, осторожно ведущие вверх по очертаниям талии, крепко удерживая чужое внимание контрастным напором ощущений. — Уже не такой разговорчивый? — дразнящий голос детектива заставил Ацуши злобно рыкнуть. Его издевательский тон довольно тянет выше, пока губы осторожно образуют влажную дорожку вдоль ключиц. — Что-то случилось, Тигр? Ацуши знает — этот Акутагава не ждёт от него ответ. Акутагава никогда не ждет, ему некогда терять драгоценное время. Он берёт то, что хочет, когда захочет и где захочет — даже если сейчас это просто непокорный Тигр, отдавшийся в искушающие руки, почти задыхающийся от стыда и возбуждения от пары лёгких прикосновений. Ацуши хочется вновь процедить едкую гадость, вести себя, как настоящая дрянь, ведь эту пытку терпеть невозможно — невыносимо больно, невыносимо жарко и хочется ещё. Больше, чем Акутагава когда-либо ему давал, больше, чем Ацуши может выдержать за раз, — и всё равно до бескрайнего безумия мало. Настолько, что хочется удавиться, растворяясь в той самой ядовитой жадности, сокрытой глубоко внутри. Светлая ткань создала новые нити: осторожные и любопытные ленты скользнули к лодыжкам, медленно обвивая трясущиеся ноги. Ацуши изумленно выдохнул, всем телом резко проваливаясь вниз, когда Расёмон резко оторвал его ступни от пола: лишь тёмная материя удерживала его обмякшие запястья, постепенно приближаясь к пояснице и заставляя Ацуши выгнуться. — Испугался? — поддразнивая, спросил второй Акутагава, когда Рюноске тихо усмехнулся. — Расслабься, Расёмон довольно крепкий. Не разорвется от пары твоих писков, можешь успокоиться. — О, умоляю! — Ацуши отвел недовольный взгляд в сторону, чувствуя, как его лицо постепенно заливается румянцем. — Заткнись. Боже, ты всегда и везде такой невыносимый?! — Может быть, — мафиози подхватил, осторожно ведя губами вдоль шеи. Нижние клыки настойчиво прикусили мокрую кожу, пока Расёмон затягивался сильнее, надавливая на горло и заставляя Ацуши жадно глотать воздух. — А ты слишком много жалуешься, но мы к тебе достаточно терпеливы. Ацуши резко откинул голову назад, прижимаясь затылком к чужому плечу, чувствуя, как чужое лицо плывет перед глазами, сливаясь расплывчатой пеленой. Конечно, Рюноске знает, где лучше всего надавить — Расёмон держит его шею в узде, не позволяя отвернуть голову прочь. Душит так, чтобы Ацуши не пытался вырваться. Чтобы Ацуши тихо скулил, теряя драгоценные остатки кислорода, чувствовал, как от волнения и трепета кружится голова, пока омерзительно холодные пальцы бродят выше, пересчитывая легкими касаниями каждое ребро. В уголках мутных глаз постепенно образуются слёзы, стекающие вдоль покрасневших щёк обжигающей дорожкой, и Ацуши проглатывает очередной прерывистый вздох, когда Рюноске осторожно проводит языком вдоль влажной кожи лица. Расёмон постепенно ослабляет хватку, позволяя детективу жадно вобрать воздух, срываясь на отчаянный кашель, и тело Ацуши обмякает от внезапной дрожи и бессилия. — Тише-тише, — мафиози медленно слизывает очередную спавшую слезу, пока чёрные ленты плывут от шеи к чужой груди, постепенно раскрывая ткань. — Ты отлично справляешься, А-цу-ши. Ему хочется всхлипнуть, когда светлые ленты осторожно разводят его ноги, — Акутагава пристраивается между его бедер, поглаживая ладонью чёрную ткань брюк, пока Рюноске довольно кусает шею, зубами спускаясь ниже. Его поцелуи на коже — грубые, требовательные, расцветающие красно-фиолетовым и дополняющие широкие полосы на шее, которые чуть позже оставят заметный след. — Ты возбудился, потому что тебя немного придушили? — вкрадчивый голос вновь звучит где-то над ухом, и Ацуши закрывает глаза, сдавливая внутри себя очередной измученный стон. — И правда, возбудился, — Акутагава приближается, обхватывая податливые бедра кончиками пальцев. — Очаровательно. Ацуши всхлипнул от стыда, ощущая, как его дрожащие ноги сводятся вместе, удерживая чужую талию. Акутагава не повёл и бровью, опускаясь к горящему лицу детектива, бёдрами вплотную прижимаясь к чужой промежности. Расёмон медленно разорвал покрывающую тело ткань, сползая по дрожащим изгибам: Ацуши нетерпеливо двинул бедрами вперед, встреченный издевательской усмешкой. — Терпи. — Не хочу, — голос Ацуши — словно утробный дикий рык. — Не могу. — Очень жаль, — безразлично протягивает Акутагава, заставляя Расёмон крепче впиться в кожу бежевыми лентами. Ацуши чувствует, как в пережатых местах словно закипает кровь, и незаметно поддаётся вновь. — Не дави на жалость. Помогать ничтожествам в самоуничижении не входит в мои обязанности. — Сам ты, — Ацуши почти скулит, но ещё держится, кусая собственные губы. — Ничтожество. Просто сделай то, о чём тебя просят, или я возьму это самостоятельно! — Оу, — детектив поводит бровью, склоняясь к оголённому торсу. — И как же ты собираешься это сделать? Быть может, твои острые коготки действительно так мечтают вырваться? — он шепчет, языком прикасаясь к нижней части живота. Мокрая дорожка постепенно идёт вверх, горячая плоть пробует солёную кожу на вкус, заставляя Ацуши продрогнуть. — Или же наш дорогой Тигр только делает вид, что ему не нравится, когда его истязают? — Не неси ерунды, — на выдохе произносит Ацуши, огрызаясь. — Ты совершенно ничего не знаешь обо мне, поэтому… — Знаю достаточно, — отрезает Акутагава, резко прикусывая кожу внизу живота. Ацуши срывается на стон, когда горячий язык ведёт выше, а губы осторожно прикасаются к оставшимся на талии шрамам и ожогам. — Надо же, здесь ты совершенно такой же. Ацуши стыдно. Невыносимо стыдно — так, что от одной только мысли горит всё его тело, и ему кажется, что он может сгореть заживо от этого дикого пламени нахлынувших чувств, даже если Акутагава Рюноске никогда больше не притронется к нему рукой. Даже если никогда не дотронется даже украдкой, даже кончиком пальца, не проведёт и тыльной стороной ладони по дрожащей коже. Он его знает. Знает везде, всегда и так, как ему нужно, и как бы Ацуши ни хотелось убежать от этого осознания, его мысли всегда возвращают его к теплому черному и холодной серой радужке таких чувственных одиноких глаз. Хочется закричать — насколько Акутагава Рюноске проклял его жизнь, насколько разорвал остатки сознания, свел с ума и заставил внутреннего зверя голодать, умоляя о большем. Хочется скулить — хочется быть тем самым зверем, разрывая пасть в попытке ухватиться зубами и впиваться клыками глубоко под кожу. И как только Ацуши делает глубокий вздох, размыкая влажные губы, чтобы произнести хоть слово, Рюноске осторожно погружает пальцы в горячий рот, проталкивая их глубже и заставляя неосознанно обвить их губами. Ацуши успевает лишь удивлённо замычать, когда бледные пальцы надавливают на острие его клыков, вызывая новый гортанный рык. — Не рычи, — такой же холодный шёпот, всё же те сухие губы — осторожная дорожка вниз вдоль челюсти. — Такое тебе под силу? Детектив сводит брови, зубами вгрызаясь в бледную кожу: Акутагава не издаёт ни звука, лишь сильнее надавливая на прижатый к нёбу язык. Ацуши шумно выдыхает, стараясь сглотнуть скопившуюся слюну — на языке терпкой вязкостью расплывается чужая кровь, стекающая из уголка рта вниз по подбородку. Острые клыки дырявят подушечки пальцев, пока чужие губы оставляют свои следы где-то внизу живота, заставляя Ацуши вздрогнуть в крепкой хватке и шире приоткрыть рот. — Молодец, — довольно произносит мафиози, чем заслуживает очередной гортанный рык. — Весь заляпался. Ты, как и всегда, крайне неряшлив, Ацуши. Рюноске осторожно высунул смоченные слюной пальцы из чужого рта, проводя вдоль блестящих губ и размазывая кровь. Ацуши жадно вздохнул, когда Расёмон плотно пережал его талию, надавливая на живот, заставляя сильнее выгнуться в спине. Бежевые ленты зацепились за край мешающей одежды, медленно оттягивая ткань: чёрная пряжка ремня со звоном ударилась об пол, а брюки постепенно спускались с бёдер, дразнящей манерой проскальзывая по ноющему возбуждению. Рюноске молча склонился к влажным губам, когда чёрная материя приподняла голову детектива, продолжая мягко обволакивать собственным теплом податливую шею. Ацуши почти отчаянно поддался вперёд, когда мафиози впился в него поцелуем: чужая кровь на кончике языка словно растаяла, постепенно растеклась в чужом рту и растворилась в подаренном тепле. Очередной гортанный стон, вызванный прикосновением холодных рук уже к оголенным бёдрам, — и Ацуши совершенно теряет остатки здравого рассудка, резко выгибаясь и стараясь не задохнуться, осторожно высовывая язык. — Какой послушный Тигр, — другой Акутагава шепчет где-то снизу, едва касаясь губами внутренней стороны бедра и прикусывая горячую кожу. Его движения дразнят и сводят с ума — обходительно медленные, словно унизительная пытка, заставляющая плотно закрывать глаза от накатившей дрожи. — Моему Ацуши не хватает терпения. То, что ты ещё держишься, довольно похвально. Ацуши громко сглотнул. Если бы он только знал, если бы только мог себе представить, насколько сильно Накаджима хочет сорваться на дикие стоны, насколько мечтает проглотить осевшую в стянутом горле гордость и начать умолять просто дотронуться до него, — невесомым прикосновением холодных пальцев хотя бы на крохотную секунду, — на его лице расцвела бы новая самодовольная ухмылка. Но его серым глазам не нужны слова — туманная радужка блестит хитрым вожделением, пропитывает насквозь желанием наконец сдаться, пожирает изнутри, завязывая чувства, осевшие внизу живота, в тугой и тяжелый узел. Ацуши больше не уверен, способен ли дышать. — Поделишься своими мыслями, Тигр? — горячее дыхание где-то внизу, легкий мазок влажного языка вдоль разведенных ног, очерчивающий прежние укусы, и из груди детектива вылетает очередной стон, граничащий с отчаянным воем. — Расскажи, чего ты желаешь, — мафиози добавляет, ухмыляясь и ныряя ладонями под надорванную ткань рубашки. — Мне нравится, когда ты говоришь открыто. — Хочу, чтобы ты, — Ацуши резко выдохнул, возвращая подобие кривой ухмылки, и заглянул Рюноске в глаза. — Сейчас подавился и сгинул со своей самодовольной рожей за такие издевательства. — Романтично, но нет, — ответил Рюноске. — Боюсь, что не могу умереть, пока не выполню каждое своё обещание. Я же говорил, что уничтожу тебя, разве не помнишь? Влажные пальцы скользнули вдоль рёбер, ногтями пересчитывая каждую кость. Ацуши закусил покрасневшую губу, чуть взмахнув бёдрами, когда холодные ладони провели вдоль широкой груди, а пальцы, поддразнивая, обвели подушечками вокруг сосков. — Т-ты не… А-ах! — Ацуши вздрагивает, тут же сглатывая новый стон. — Не уточнял, как именно собираешься меня уничтожить. — Нам нужна интрига, — мафиози шепчет в ответ. — Ты так не думаешь? Пока пальцы Рюноске медленно дразнили соски, другая пара рук разглаживала покрытую мурашками кожу ног. Расёмон затянулся туже, приподнимая Ацуши за лодыжки и позволяя Акутагаве накрыть возбуждённый член ладонью, заинтересованно проводя вдоль твёрдой плоти сверху вниз. Оставшаяся на нём ткань нижнего белья сдерживала и заставляла Накаджиму безутешно ныть от неудовлетворения. Его судорожный вздох раздался невыносимой болью где-то под рёбрами — настолько, что казалось, будто в следующий раз его лёгкие разрушатся и сотрутся в невесомую пыль. — Акутагава! — Что? — безразлично спрашивает детектив, указательным пальцем дотрагиваясь до возбужденной головки, смачивающей плотную ткань белья. — Тебя очень плохо слышно, Тигр. — Ублюдок, — вымученно цедит Накаджима, плотно прижимая зубы. — Наглый, самодовольный ублюдок, как же я тебя ненави- мхх! — Ну же, не стесняйся, — двойник выжидающе выгибает бровь, надавливая ладонью на изнывающий пах. — Договаривай, раз вновь открыл свой дрянной рот. — Боже, пожалуйста, — Ацуши почти скулит, стараясь не удавиться новой волной возбуждения, когда Рюноске, стоявший позади, сильнее зажимает твёрдые соски, оттягивая их и надавливая вновь. — Сними с меня всё, дотронься, пожалуйста, — он резко сглатывает накопившуюся слюну, почти путаясь в словах. — Пожалуйста, сделай это. Я знаю, что ты обожаешь издеваться, но если ты сейчас же не дотронешься, я тебе никогда этого не прощу! Детектив изумленно косит затуманенный взгляд, приподнимая уголки губ в довольной ухмылке, чуть оголяя зубы в подобии хищного оскала. Ацуши лишь выгибается сильнее, когда ленты Расёмона затягиваются туже, с лёгкостью приподнимая его тело и скользя ниже вдоль изогнутой талии, чтобы стянуть оставшееся на бёдрах бельё. — Мило, — удовлетворенно выдыхает Акутагава. — Лишь потому что ты хорошо попросил. Бежевые нити послушно следуют вниз, освобождая горячее возбуждение, и сухая ладонь тут же накрывает пульсирующий член, который ощутимо вздрагивает под нежной хваткой тонких пальцев. Акутагава не останавливает его, когда Ацуши послушно поддается бедрами навстречу, осторожно толкаясь вверх и получая желаемое трение. Его мокрые губы вздулись от укусов, поблескивая слюной на свету: очередная влажная дорожка стекла вдоль подбородка, когда Рюноске осторожно прикусил загривок, языком очерчивая шейные позвонки. Рука вокруг члена скользит выше, кожей вплотную прикасаясь к горячей плоти — от основания к изнывающей головке. Детектив довольно ухмыляется, когда чувствует очередную волну дрожи тела перед собой, подушечкой большого пальца размазывая предэякулят, чем вызывает громкий измученный стон. Ацуши учится дышать: вздымает напряженную грудь с острой резкостью, чувствует, как лёгкие щемят ребра, а в сжатом черной тугой пеленой горле образуется истошный крик, грозивший слететь с измученных губ в любую секунду. Голову кружит от катастрофической нехватки воздуха, но так приятно, что всё тело млеет и в очередной раз вздрагивает от дразнящих касаний: сверху вдоль груди, ненавязчивыми царапинами вдоль кожи, и где-то снизу, где от дыхания и лёгкого дуновения невыносимо жарко. — Ты же не против? — юноша тянет, сухими губами целуя чувствительную кожу на внутреннем бедре. Его зубы едва ли погружаются в плоть, а выжидающий взгляд серых глаз стреляет с немой просьбой. Прямо как послушный пёс. — Нет, — Ацуши отвечает, жадно облизывая губы. Акутагава медленно облизывает солёную от пота кожу, после глубоко и требовательно впиваясь в неё клыками. Его сомкнутая ладонь резко скользнула вниз вдоль напряженного члена, выбивая из Ацуши стыдливый вскрик. Холодные пальцы не останавливают пытки: они не спеша поднимаются вверх, в контраст прежним грубым движениям и сильным укусам, а горячий язык спешит вылизать покрасневшие следы между разведённых ног. — Очень мокро, — пальцы детектива вновь скользнули по покрасневшей головке, размазывая влагу вокруг с довольным придыханием. Ацуши проскулил вновь, бёдрами неосознанно поддаваясь навстречу. — Очень громко, — добавил мафиози, обжигая покрасневшие уши шёпотом. Темная материя, словно понимая слова хозяина, осторожно проследовала вверх, перекрывая нитями раскрытый рот Накаджимы. Он лишь удивленно промычал, широко раскрывая глаза в попытке повернуть голову и посмотреть на Рюноске. — Расслабься, можешь ее кусать. Ты ей нравишься, — он усмехнулся, а Расёмон, будто в подтверждение, вжался в выпирающие тигриные клыки. — Если захочешь остановиться, промычи три раза. Ацуши выдохнул через нос, погружая зубы в тёмную материю и быстро кивая. — Умница, — спокойно произносит Рюноске, замечая, как Ацуши резко выгибается в ответ на внезапную похвалу. На губах расцветает довольная улыбка, сопровождаемая ловким движением рук от груди вниз к животу. — Джинко такой красивый, когда похож на измученное убожество. Разве тебя такого можно кому-то отдать? Ацуши проскулил, качая головой в ответ на дразнящий вопрос, зубами сильнее вгрызаясь в черные нити. По подбородку с новой силой стекала слюна: стремительной дорожкой следовала ниже к шее, падала на ключицы, смазывая обилием влаги. Ладонь второго Акутагавы сжалась сильнее вокруг основания члена, продолжая двигаться вдоль всей длины, сменяя резкий и быстрый темп на мучительно медленный, заставляя тигра мучиться в контрастных ощущениях, практически растекаясь от перевозбуждения во владении способностей. — Вижу, тебе не нравится быстро, — задумчиво произносит тот, выжидающе приостанавливая движения, оставляя пульсирующий член детектива почти без внимания, — его пальцы лишь лениво мажут по поверхности горячей кожи, заставляя Ацуши неудовлетворенно скулить. — Очень, очень жаль. Накаджима готов был поклясться остатками здравого смысла и собственного достоинства — если бы он только мог, он бы плюнул Акутагаве в самодовольное лицо. Его взгляд резко холодеет, а зубы вгрызаются в Расёмон с новой силой, когда Ацуши недовольно вздымает бедра вверх, чтобы толкнуться в чужую ладонь так, как ему нужно. Нужно прямо сейчас — быстро, мокро, горячо и бесстыдно, без доли малейшего сомнения, которое могло бы скрыться за радужкой светлых глаз. Но Расёмон строго стоит на своём, следуя воле хозяина, — пусть искушение столь же сильно дразнит, заставляя материю впиваться в покрытую шрамами кожу подобием зубов и лезвий, — способность даже не задумывается, прежде чем резко опустить бедра детектива обратно на место, удерживая в невесомости. Струя крови медленно стекала вдоль поджатых ног, и Акутагава слизал её так же быстро и неожиданно, как провёл рукой вдоль члена, выбивая из тигра гортанный рык. — Ошибка вышла, — довольно усмехается детектив, облизывая измазанные кровью губы. — Тигр любит быстро. Кто же знал? Ацуши готов был продать душу и поспорить: Акутагава знал. Знал каждый из них двоих. Накаджима низко зарычал, требуя к себе внимания. — Расслабься, я лишь растягиваю твоё удовольствие, — Акутагава испытывающе приподнял бровь, с интересом разглядывая Расёмон. — Но раз ты так сильно требуешь, то… Ацуши замер. Бежевые ленты проследовали к основанию члена, обволакивая дрожащее возбуждение своим теплом, и принялись скользить вдоль влажной поверхности, постепенно набирая нужный, быстрый и желанный темп. Детектив спустился ниже, окровавленным языком проводя по влажной головке, выбивая из Ацуши ещё более громкий скулеж, граничащий с откровенным криком, который был проглочен чёрной материей и заглушен, оставаясь где-то во рту. Ему невыносимо хочется, чтобы его Рюноске прикоснулся языком к горячему нёбу, слизал остатки слюны с подбородка и челюсти, глотал его нуждающиеся стоны, пока другой Акутагава слизывает выступившие капельки прозрачной жидкости, растирая влажным языком по поверхности головки, а Расёмон продолжает скользить по всей возбужденной длине, ускоряя темп. Ацуши теряется во вздохах — воздуха мало, катастрофически мало, как мало самого Акутагавы. Его не хватает, несмотря на то, что своим запахом, присутствием и удовольствием он пропитал Накаджиму насквозь. Мало, несмотря на то, что сейчас он получает вдвое больше — всё внимание любимых серых глаз приковано лишь к нему одному. Мало, даже когда Расёмон послушно обволакивает его рот, позволяя вгрызаться, вылизывать черное скопление языком, бесстыдно роняя слюни. Акутагавы ему всегда будет бесконечно мало. Холодные ладони мафиози скользят внизу его живота, вызывают табун мурашек, из-за которого Накаджима в блаженстве закатывает глаза, стараясь двигать бёдрами в такт с движениями способности. Его сбитое дыхание резко перемыкает, когда он чувствует, как тугой узел почти распускается — не хватает лишь пары-тройки отчаянных толчков, чтобы унялась неповинуемая дрожь. — Не спеши, — детектив прерывает бесконечный поток мыслей, и Ацуши удивлённо распахивает глаза, когда бежевые ленты вдруг останавливают движения, туго перетягивая член у основания. Накаджима издаёт разочарованный, жалобный стон, выдыхает резко и шумно, стараясь вновь подмахнуть бедрами — он ведь почти, но Расёмон запрещает даже двинуться, удерживая в тугой хватке. — Тебе кто-то говорил, что ты можешь кончить? — Крайне невежливо, если тебе интересно моё мнение, — шепчет Рюноске, целуя Ацуши за ухом. Он измученно жмётся, мычит и выгибается в спине, но мафиози лишь складывает холодные ладони в замок на его животе, легко надавливая и ведя носом вдоль шеи. — Разве тебя в твоем жалком Детективном Агентстве не учили чувству такта? Расёмон медленно отступил, избавляя детектива от собственноручно созданного кляпа: блестящая нить слюны проследовала за темными лентами, вязкими каплями падая на пол. Ацуши глубоко набрал спертый воздух в лёгкие, после чего резко закашлялся, широко раскрывая рот. — Меня учили уважать себя, — огрызнулся детектив. Удовольствие никуда не исчезло, оно застряло где-то внизу, расплылось туманной дымкой и ждёт, сжигая его изнутри. — Тому, чему тебя так и не смогли научить в Мафии, драгоценный напарник. — Хочешь играть в любимчиков? — Рюноске с интересом изогнул бровь, прижимаясь вплотную со спины. — Хорошая попытка задеть за живое, только вот ты немного не в том положении, чтобы язвить. Чужое возбуждение уперлось в поясницу детектива, заставляя его в изумлении закусить губу: — Невоспитанный идиот, — Ацуши прижимается сильнее, насколько позволяет Расёмон, а его голос вновь переходит на низкое рычание. — Стыдил меня за стояк, а сам возбудился от пары моих стонов? — Никогда не представлялся королём нравственности, — довольно хмыкает мафиози. — Я бесславный мерзкий ублюдок, помнишь? — он выдыхает ему прямо в губы, когда Ацуши чуть откидывает голову назад от вновь пробившей насквозь дрожи. — Тебе такие по вкусу. — Сука, — измученно стонет Ацуши, чувствуя, как светлые нити сильнее пережимают член. — Какая же ты сука. — Кобель, — поправляет Акутагава. — Бешеный Пёс Портовой Мафии, если быть точнее. Ацуши почти вгрызается в его губы — почти разрывает от переполняющих изнутри эмоций, как подобало бы дикому зверю, выпустившему когти. Но он не успевает двинуться, прежде чем сплетение способностей не переворачивает его животом вниз, выбивая удивлённый вздох, переходящий на полукрик от неожиданного передвижения. Его запястья и лодыжки всё так же находились во владении Расёмона — способность властно переплеталась вокруг костей, заставляя Ацуши выгнуться дугой под собственным весом и опуститься вниз на уровень чужих бедер. — Скучал? — с издевкой спрашивает младший Акутагава, ладонью проводя сквозь копну светлых волос. — Мне нравятся подтяжки на твоей рубашке, к слову. — О, заткнись, — рычит тигр, жмурясь от приятных прикосновений. Его голова невольно подставилась под приятную ласку, прижимаясь к холодной ладони. — Это особенная форма. — Какие глупые сантименты, — детектив хмыкает, ведя ладонью вниз к чужому лицу, подушечкой большого пальца размазывая слюну вокруг нижней губы. Ацуши в ответ на издевательства довольно прикусывает палец, не отводя внимательный взгляд. — Кажется, стоит вернуть тебя в реальность, ты непозволительно часто отвлекаешься, Тигр. Ацуши резко выдохнул, впиваясь зубами в протянутую ладонь, когда способность вновь дала о себе знать, перетягивая основание его члена, иногда скользя вверх, чтобы напомнить о желаемом трении. Вязкая прозрачная смазка стекала с кончика, протягиваясь такой же длинной ниткой, как его слюна, образовывая на полу небольшие капли: детектив стыдливо всхлипнул, опуская голову. Твёрдое возбуждение мафиози, покрытое плотной тканью, прошло где-то вдоль ягодиц, осторожно потираясь между горячей кожей, заставляя Ацуши желать поддаться навстречу. — Боже… — он обессиленно взывает, чувствуя, как картина перед глазами вновь плывёт от пелены приятных слёз. Ацуши знает, его никто не услышит. Он знает — здесь нет ни одного подобия на Бога. — Просто дайте мне- — Заслужи, — оба голоса в унисон прервали его мольбу, обволакивая вкрадчивым шёпотом. Лёгким движением руки тонкие пальцы вновь пробираются сквозь светлые пряди, сжимая их туго у корней, приподнимая опущенное, горящее алым лицо. Акутагава довольно улыбается, видя плывущую радужку чужих глаз, свободной ладонью проводя вдоль теплой щеки и размазывая вдоль кожи собственную кровь. Тигр еле слышно замурчал, прижимаясь к холодной руке, а затем выжидающе приподнял туманный взгляд, словно нуждаясь в указании следующих действий. — Зубками снимай, — детектив так же выжидающе поднял бровь, когда Ацуши вытянулся вперед на уровне чужого паха. — Руки заняты, справишься без них? Лёгкая усмешка ложится на покрасневшие уши, и Ацуши чувствует — он наконец-то разрушился пополам. Сдался. Уничтожился, больше не в силах терпеть, и готов пойти на всё, чтобы разломать собственные остатки, если это будет значить, что ему наконец-то будет хорошо. Накаджима судорожно выдохнул, хватаясь зубами за край чужих брюк: резинка натягивалась вниз без сопротивления, а легкая темная ткань, узорованная полосой, постепенно спадала вдоль длинных ног, открывая более отчетливый взор на покрытое бельём возбуждение. Его горячая щека склонилась ближе, влажной кожей касаясь твёрдой плоти — на приятное трение чужие пальцы сжимали волосы, удерживая голову Ацуши на необходимом уровне. Детектив осторожно поцеловал член через ткань, губами и языком ведя мокрую дорожку, легко посасывая на конце, чем заработал одобрительный тихий стон. Медленно поднимаясь выше, он оттянул зубами ткань нижнего белья, старательно раздевая парня, чувствуя, как чужой член так же вздрагивает от приятных ощущений. — Теперь зубки можешь спрятать, — Акутагава довольно протянул с усмешкой в хриплом голосе, чем заработал недовольный тигриный рев. — Что? — Ничего, — бездыханно произносит Ацуши. — Совсем ничего. Он облизывается, сглатывая вязкую слюну, застрявшую в горле, и склоняется к покрасневшей головке, осторожно обволакивая языком на пробу. Солоноватый вкус растекается на кончике, призывая распробовать больше: Ацуши прикрывает глаза, когда тонкие пальцы сжимают у корней с вожделением, горячим языком проводя вдоль члена, прижимая его вплотную. Другие холодные руки, принадлежавшие мафиози, осторожно разглаживали кожу его талии и бёдер, спускаясь леденящей дрожью вниз к выпяченным ягодицам, заставляя легко простонать от приятных прикосновений. Ногтями Рюноске впивался глубоко, оставляя после отметин Расёмона, крепко сжимающего бёдра, свои собственные следы, и целовал красно-фиолетовые линии, оставшиеся после «веревок» в некоторых местах. Ацуши старательно опускался, языком вылизывая член, обхватывая припухшими губами головку, чувствуя, как обилие слюны вытекает изо рта, как бы сильно он не старался себя сдерживать. Сейчас он был похож на грязного и развратного зверя — такого Ацуши мог видеть только он один. Ацуши резко издал изумленный вздох, выпуская член изо рта с грязным причмокиванием, когда почувствовал, как тонкие, уже влажные пальцы осторожно обводили вокруг его входа, заставляя сильнее выгнуться дугой. — А-ах! Аку- — Расслабься, — он тихо произносит, успокаивая чужое сбивчивое дыхание, осторожным поцелуем осыпая изогнутую спину. — Получай удовольствие, А-цу-ши. Тонкие пальцы смазаны холодным лубрикантом, дразнят медленными и внимательными движениями вокруг, заставляя Ацуши неистово сжиматься от разрывающих чувств. Мафиози даже не пришлось никуда уходить — его любимая способность слишком многофункциональна на любой из доступных дистанций, и Ацуши уверен, что из-за её странной любви к нему она была абсолютно не против предоставить ему смазку, схваченную чёрной материей за полупустой бутылёк. — Быстрее… — Ты ведь так долго терпишь, — мафиози довольно целует выпирающую кость на лопаточке. — Будь хорошим мальчиком и займись делом, пока я занимаюсь тобой. Ацуши послушно высунул язык, вновь возвращаясь к члену детектива: его хватка стала крепче и тверже, медленно направляя податливую голову вниз по длине, заставляя Накаджиму мычать, сглатывая собственные стоны. Акутагава тихо простонал, когда Ацуши скользнул языком вверх, кончиком резво обводя вокруг изнывающей головки, заостряя своё внимание на ней и вновь обхватывая губами. Первый палец медленно скользнул внутрь, тщательно разрабатывая проход: Ацуши заметно вздрогнул, стараясь не удавиться собственной слюной, продолжая опускаться на возбуждённый член, пока его трясущиеся бёдра несмело поддавались назад. Мафиози довольно хмыкнул, чувствуя, как чужие стенки расслабленно пропускают внутрь очередной влажный палец: Ацуши старался насаживаться сам, чтобы получить хотя бы какую-то столь необходимую заполненность, пока собственный перетянутый член изнывал от отсутствия внимания и желания испытать разрядку. Рюноске не медлил — его движения были осторожными, но поддерживали определенный темп и ритм, позволяя пальцам растягивать Ацуши на нужную манеру. Глубже и выше — он прекрасно знает, где надавить, чтобы он выгнулся, как надо, и удавился собственным всхлипом, сквозь жалобный скулеж вылизывая чужой член. — Рюноске, — Накаджима хрипло взывает, вновь выпячивая зад и глядя на него через плечо. — Р-Рю, пожалуйста, хватит… Просто войди, я сейчас с ума сойду… — Насколько сильно хочешь? — Твою мать… — детектив взвыл, задницей прижимаясь вплотную к твердому члену. — Очень сильно хочу, безумно хочу! Мне нужен ты, — его голос заметно вздрогнул. — Прекрати издеваться! Я достаточно хорошо себя вёл, я заслужил тебя, пожалуйста, просто трахни меня, или я не выдержу! Рюноске не нужно было повторять, как бы сильно он ни хотел слушать эти мольбы раз за разом, утопая в сладостной бесконечности, в которой Ацуши разрывается от острой нужды быть любимым — грубо, жестко, быстро, но с отвратительно скользкими крупицами непозволимой нежности, которые ныряют глубоко под бледную кожу и расцветают на ней пестрыми следами. У Акутагавы любовь дикая. Ацуши другой и не просит. — Рю, пожа-а! — детектив обрывается, резко вскрикивая, когда чувствует, что оказывается заполненным одним резким и глубоким толчком. Его пробивает на дикую дрожь, когда мафиози поддерживает его за низ живота, приподнимая руками обмякшее тело: Ацуши протяжно и сбивчиво стонет, привыкая к внезапной заполненности. Рюноске — пока что — не двигается, склоняется обратно к лопаткам, языком обводит прошлые укусы, заставляя тело Ацуши трепетать. Он старается отвлечься — продолжает работать языком, внимательно вылизывая каждый сантиметр соленой горячей кожи, поддевая уздечку, и гортанно стонет, когда оба Акутагавы поддаются вперед бедрами, толкаясь глубже. Рюноске начал постепенно наращивать темп: от медленно-мучительных движений к быстрым, более грубым толчкам, прижимая к себе вплотную. Ацуши всхлипывает, давясь слюной, и опускается вдоль длины чужого члена, сжимая горячую плоть внутри своего рта, позволяя Акутагаве двигаться более свободно, толкаясь навстречу. Корни волос приятно жгутся, кожа ягодиц расползается ядовито-красным, пылая на холодном воздухе, когда чужие бёдра с грязным шлепком ударяются о его: Расёмон помогает приподнимать податливое тело под нужным углом, надавливая на живот и выбивая очередной скулеж. Грязно. Безумно грязно, мокро и развязно. Но по-другому с Акутагавой никогда не получается — и Ацуши давно пора перестать молиться на чьё-либо прощение. — А-Аку… Р-Рю… — Накаджима взывает, не зная, к кому, но знает точно, что ему нужны они оба — прямо сейчас, и как можно ближе, разрывая пополам от обжигающей страсти. — П-пожалуйста… Я очень хочу… Где-то внизу, он чувствует, расплетается новый узел — сильнее, твёрже, грозящий вырваться наружу с каждым новым грубым толчком и шлепком, заставляющий сжимать стенки от невообразимой дрожи, когда головка члена проезжается по простате. Он не ощущает горячих слёз, которые стекают вдоль ярко-красных щек: жар достиг невообразимых высот, обжигая тело лишь только холодными прикосновениями сухих ладоней во всех нужных местах. Расёмон чувствует его так же хорошо — всё ещё держит, но движется в такт толчкам Рюноске, словно помогая приблизить и без того необходимую, томную разрядку. — Я-я х-хочу… Кончить, пожалуйста… Можно? — обессиленно просит Накаджима, жадно глотая воздух и пытаясь губами выцеловывать мокрую дорожку вдоль твёрдого члена. — П-пожалуйста, я хочу кончить… Пожалуйста! — Как мило, он просит разрешения, — шепчет детектив. — Прошу… Мафиози довольно улыбнулся, наращивая темп: собственная разрядка почти подошла к концу, и Ацуши чувствовал тоже — по манере того, насколько требовательными становились толчки, а потому старался насадиться глубже на член с обеих сторон, постепенно прикрывая дрожащие веки и смыкая мокрые от слёз белые ресницы. Ацуши сжимал Рюноске внутри с каждым толчком, получая довольный и низкий хрип, плавно перетекающий в громкий стон. От количества ощущений кружило голову: их было слишком много, повсюду в воздухе растворялись пошлые стоны, собственный член болезненно ныл и истекал, умоляя о разрядке сквозь жалкие всхлипы. Ему кажется, что от удовольствия он почти теряет сознание — пока мафиози не одергивает его тело на себя грубым рывком, заставляя вновь насадиться на всю длину с громким и довольным вскриком, пробивающим всё тело насквозь. — Можно, — Рюноске лишь искушающе шепчет, толкаясь вновь, когда Ацуши выпячивает зад. Нити способности лениво сползают вниз, переставая сдерживать, и помогают Ацуши достичь разрядки: от тугого узла внизу живота осталась лишь приятная истома, когда с громким всхлипом он кончил из-за пары резких взмахов бёдрами. Неожиданно сильный оргазм накрыл всё его тело, расползаясь вдоль каждой клеточки и пробивая на приятные судороги и спазмы: Рюноске кончил спустя несколько ленивых толчков, заполняя узкие стены, пока Ацуши старался слизать оставшуюся сперму, что попала на его язык и лицо из-за скорой разрядки детектива. Его тело обмякло со сладким стоном, пока белесая жидкость медленно стекала вниз с испачканного живота и головки, капая на пол под тяжелое дыхание. Ацуши хотелось виновато улыбнуться — уголок его влажных губ едва поднялся вверх. Он наконец сглотнул: собственную слюну, чужое тепло и солёный вкус, перемешанный с горячими слезами, и расплылся в блаженстве, поддаваясь владению Расёмона, чтобы осторожно перевернуться. Он уверен, что Рюноске знает тоже — несмотря на выносливость тигра, ноги его сейчас точно не выдержат. — Хороший Тигр, — шепчет двойник, осторожно лизнув влажные губы и накрывая их своими в нежном поцелуе. Его рука осторожно дотронулась до чужого мокрого лба, ощущая, как его касания постепенно растворяются в пространстве. — Было приятно познакомиться, А-цу-ши. Страница Книги вдруг резко перевернулась, а двойник исчез — словно никогда и не существовал вовсе. На белом листе бумаги так ничего и не появилось — и даже имя Рюноске, прежде упитанное чернилами, осталось абсолютно невиданным набором букв, растворяющимся где-то в небытие. Ацуши тяжело выдохнул, расслабленно прикрывая глаза. Мафиози скользнул ладонью вдоль обнаженных бедер, прижимая к себе, и сделал короткий шаг — в сторону от спертого воздуха в манящую прохладу его комнаты. — Так и знал, что ты планировал какую-то грязь, — Ацуши устало тянется к Рюноске, обволакивая его шею руками. — Иначе бы к себе не позвал. — Вранье, — мафиози недовольно хмыкнул. — Книга следовала твоему желанию, Тигр. — Мне больше нравилось «Ацуши». — О, я заметил, — усмехнулся Акутагава, за что получил слабый, но показательный удар по плечу. Впрочем, возможно, Ацуши и не врал. Всё-таки, даже сквозь тысячи параллельных миров одна деталь в Акутагава Рюноске оставалась неизменной — желание разорвать Тигра на части.