капля в воде

Небо — сумрачное и тяжёлое; люди не любят такое небо, Нёвиллет знает, как знает, что ему не следует стоять под ним, громогласным и опасным, обрушившим на землю холодные капли дождя, что соединяли обе стороны, недосягаемые друг другу в любое другое время, мимолётным, но в тоже время бесконечно долгим. Нёвиллет промок до нитки: одежда стала столь же тяжёлой, тянет к земле так же, как к земле тянется дождь; длинные волосы липнут к коже, путаются — после доставит ему неудобства, но сейчас он позволяет себе это, кто увидит? Знает он и то, что обрушившийся на Фонтейн ливень его вина, но если он и чувствует сожаление, то только потому, что подобные минуты приходится скрадывать; если он и чувствует сожаление, то только от того, что не сразу слышит звук приближающихся шагов. Ризли. Протягивает зонт, и Нёвиллету не остаётся ничего, кроме как вежливо поблагодарить его: ведь и правда — он не должен стоять под дождём без зонта; так не принято и это неправильно, вызывает лишние вопросы и лишнее беспокойство, на которое отвечать у Нёвиллета не было никакого желания; есть вещи о которых людям не нужно знать. Пора возвращаться. Он сам вызывал Ризли к себе. Может, надеялся, что он поступит иначе? Поймёт? А может просто потерял счёт времени. Нёвиллет живёт столько, сколько люди не живут, знает, что первозданные воды — в каждом из них, и нет в этой воде кристальной чистоты, зато есть грех, за который рано или поздно придётся отвечать. Эти минуты, дни и года — всё это не более чем отсрочка неизбежного; пророчество не обернуть вспять и не замолить, вынесенный приговор не опровергнуть. Нёвиллет живёт столько, что это вызывает вопросы, но на них он не отвечает, ни одной из абсурдных и близких к истине теорий не отдаёт предпочтения. Ему всё равно кем его считают, боятся его или почитают. Демон ли он в чужих глазах или фамильяр — разве имеет это хоть какое-либо значение? Вода беспристрастна. Так должно быть, так — правильно. Но Нёвиллет знает то, что никто не должен знать и никто не должен видеть: вода — не тихая гладь, не знающая компромиссов; мягкая и бесформенная, она способна сточить самый твёрдый камень; спокойная и прозрачная — она может быть темнее в бездне ночи, обрушиться беспокойными волнами, цунами, что унесёт за собой бесконечное количество жизней, сотрёт само существование, ломая натиском строения и погребая ледяным и равнодушным — ведь вода беспристрастна, не знает компромиссов, не ведает чувств — холодом города. Людям свойственно забывать такую простую истину, они любят солнечный свет и наблюдать, как тот пляшет зайцем в разливающихся у побережья реках; они прячут голову в капюшонах и под зонтами, сетуют на непогоду, и в этом Нёвиллет никогда не сможет понять их, потому что он и есть вода, каждая капля дождя, ручьи и моря. Люди боятся его, даже не ведая сущности — проходят столетия, прежде чем страх сменяется благосклонностью, но и на это Нёвиллету всё равно. Он не чувствует досады и не чувствует несправедливости, его не задевает отношение к себе, каким бы оно ни было: опасливое ли или выражающее восхищение, — Нёвиллет воплощение беспристрастности. Таким и должен быть Судья, им он и является. Людям свойственно перевирать сказанное, искать подтекст там, где его нет, подстраивать информацию в удобном для себя ключе; люди оправдывают собственные деяния различными предлогами и жаждут выйти из воды сухими, но это невозможно, и Нёвиллет тот, кто должен выносить справедливый приговор. Когда-то он пытался внести ясность, но это тоже самое, что кидать камень в озеро — лишь круги на воде, рябь и абсолютная бессмысленность. Единожды ему было тяжело действовать волей закона, не знающего эмоций и поблажек; хладнокровным и бескомпромиссным. Потому что Суд не знает эмоций, только факты и только содеянное имеет смысл: поступки — тот же камень, он уйдёт ко дну, но не будет смыт водами, они не скроют его наличие, как «причины» не скроют греха. Нёвиллет смотрит на Ризли: ребёнок ещё, сущее дитя, которому отведено было неоправданно много — жестокого и тяжёлого, не имеющего ничего общего со справедливостью; которого взрослые должны были защищать, но не уберегли; сотканные из темноты и беззаконья, из лжи и эгоизма, они стали следствием того, что это дитя приняло решение взвалить на себя грех, не знающий прощения. Ризли убийца, и всё предшествующие не умалит это, не смоет с рук крови, не обратит время вспять и не вернёт мёртвых к жизни. Нёвиллет знает: Ризли и не хотел бы этого, дай ему волю — поступил бы точно так же. Условия, в которых продают твоих друзей, людей, ставших для тебя семьёй, условия, в которых убивают их — ядом прорастают внутри, яд этот растекается по венам вместе с кровью, вместе с яростью и несогласием; затмевает беспомощность и не оставляет места надежде на другой исход. Что может ребёнок, чьё доверие растоптали те, кем восхищался он и кому верил больше прочих? Как может он кому-то доверять после? И может ли подобная ситуация решена по совести, правильно? Где был закон, когда всё это происходило? Что сделал он и что может сделать сейчас? Только вынести приговор. Ризли, вопреки прочим, не отрицает вины, признаёт её легко и встречает взгляд Нёвиллета бесстрашно. Ризли, в отличие от многих, имел полное право молить о прощении, но этого он не делает; он принял себя и свой поступок точно так же, как принял последствия за совершённое. Подобный суд отзывается в груди чем-то неясным, штормом и чем-то, что стенает тусклым воспоминанием горечи: Нёвиллет — бесстрастие и холод, справедливость и закон; Нёвиллет не может ничего, только принять правильное решение, как гласят правила, как велит свод. Это он и делает. Нёвиллет — скрупулёзность и беспристрастная маска: как вода может принять любую форму, не имея собственной, так кажется и он. Ризли кажется не замечает этого. Как и раньше — он не выказывает страха, не сковывает себя лишними условностями и легко сокращает дистанцию, позволяет себе больше, чем стоило бы, Нёвиллет же, в свою очередь, не одёргивает его, и в какой-то момент всё то, чему учил он себя оказывается изломанным мелкими трещинами; Ризли сокращает дистанцию, Нёвиллет — не делает шаг назад. Он так долго изучал эмоции и чувства людей, пытаясь разобраться в собственных, но это всё ещё не помогает: облечь собственные во что-то ясное не получается; они ускользают, словно мальки, из-под пальцев, оставляют после себя лишь фантомное ощущение, и как же, как это называется? Как правильно в таком случае вести себя и что это означает? Нёвиллет смотрит на Ризли глубоким взглядом, в нём плещутся подземные воды нескончаемой глубины, дело в том, что он хотел когда-то помочь ему? Но что тогда движет Ризли? Люди не благодарят за то, что их отправляют в тюрьму, не пытаются сблизиться и не протягивают зонт, не давая намокнуть. Ризли, впрочем, отличается от других, Нёвиллет знает; Ризли — человек, которому можно доверять, и его собственное «покровительство» не прихоть: Нёвиллет никогда не пользуется властью, данной ему — ни той, с которой был рождён, ни той, которую приобрёл. Нёвиллет, возможно, завидует ему — каплей в море, — потому что Ризли, несмотря на то, что провёл столько лет в заточении, остался свободным и верным себе, потому что Ризли знает куда направляется; Нёвиллет тоже знает, но его направление — кара, которую однажды он, велением эмоций и собственных суждений, всё же отсрочил. Нёвиллет — оковы, и он уже и не помнит какие из них были его собственной волей.