***
who do you want - ex habit
make me feel - elvis drew
love me - ex habit
***
Тихо скрипит входная дверь, открываясь. В тишине квартиры стучит, упав с изящной ноги, сначала один, а затем и второй каблук. Звенят ключи, падая в стоящую на комоде вазу. Шуршит, струясь нежной пеной шёлка к ногам белое платье, через которое секунду спустя бесстрастно перешагивают, любуясь собственным обнажённым отражением в ростовом зеркале. Тёплая вода расслабляет уставшее тело, нежащееся в ароматной ванне с пузырьками. Душистые масла втираются в кожу, делая её нежной и шелковистой, такой, что её невыносимо приятно касаться. Если позволят.***
Чонгук торопливо хлопает дверью квартиры, тут же спохватываясь и тихонько ойкая — боится потревожить. Прислушавшись и не услышав и тени недовольного вздоха, удивившись не последовавшей реакции на свою выходку, Чон выдыхает. Он дома. И он чертовски опаздывает. Разувшись, он аккуратно убирает свои тяжёлые ботинки в шкаф, подхватывая и убирая разбросанные туфли на высоком, тоненьком — ох-х, он так приятно впивается в кожу, если им наступают — не удерживается, и быстренько чмокает острый носик туфельки. Привычно уже, но каждый раз как в первый. Пройдя чуть дальше слегка спотыкается, заметив небольшую белую горку из валяющегося на полу платья, опускается на корточки перед ним, поднимая ткань и прижимая к носу. Уже холодная. Внутренне дрожа Чонгук принюхивается, пытаясь уловить призрачный ускользающий запах. Вспомнив о времени он встаёт, возвращая платье в гардеробную и примерно расправляет его на плечиках, закрывая шкаф. Захватив свою одежду быстрым шагом направляется в душ — ему нужно быть очень чистым. Везде. Вернувшись домой с работы, Чонгук должен принять душ, делая своё тело максимально чистым для того, чтобы ему позволили войти в спальню. Для Чонгука спальня — это святыня, храм, который нельзя ни в коем случае осквернять грязью. Но это не его прихоть, ведь являясь хозяином квартиры, хозяином спальни Чонгук себя назвать никак не может. И его это более чем устраивает. Поэтому, придя домой, Чонгук должен со всей тщательностью принять душ, но ему ни в коем случае нельзя мыться в ванне, ведь это сделает её грязной, а Чонгук ведь ни в коем случае этого не хочет. Ванна не для него. После душа он должен переодеться в одежду раба и искать Её. Его одежда состоит, в общем-то, из одной единственной вещи, если нет приказа одеться иначе. Он надевает на себя нечто, состоящее из сплошных коротких ремешков чёрного цвета и крупных металлических колец. Эта вещь напоминает большую сетку, которая располагается на его теле таким образом, что вся его грудь остаётся обнажённой, выставленной напоказ — чтобы Чонгук не забывал о том, кем является. Снизу его закрывают кожаные трусики, являющиеся частью портупеи — Чонгук должен помнить, что без разрешения себя там трогать нельзя. Когда он находит Её, Чонгуку не разрешено смотреть в глаза. Ему можно лишь опуститься на колени и ползти вперёд к изящным стройным ухоженным ножкам, у которых ему самое место. Там, у этих прекрасных любимых ног он должен сесть, подобрав под себя ноги, и сев идеально на пятки, ни в коем случае не складывать лодыжки под попой — эту вредную привычку из него вытравливали долго и мучительно. Своды стоп до сих пор помнят жалящее чувство бьющего по коже тонкого прута. Он должен уложить ладони на бёдра, поклонившись с идеально ровной спиной и оставаться в этом положении, даже почувствовав, как на спину одна на одну укладываются ноги в тех самых острых каблуках, которые Чонгук так обожает. У Неё их целая коллекция. И Чонгук — у неё под каблуком. Итак, приняв правильную почтительную позу, достойную снисходительного взгляда его Госпожи, он всегда должен смиренно говорить: — Пожалуйста, Госпожа, можно вас поприветствовать? — глядя в пол. И должен дождаться с замиранием сердца ответа, который его могут заставить ждать хоть минуту, хоть час, хоть ещё сколь угодно дольше — пока не посчитают его того достойным. Но сегодня его не заставляют ждать долго. Приятная тяжесть на спине вскоре исчезает и Чонгук выжидает, не разгибаясь, пока перед носом не окажется та самая туфля. Только тогда он совсем невесомо целует её, вдыхая любимый приятный запах, и позволяет себе разогнуться, не издав ни единого недовольного звука из-за затёкших мышц спины. Выровняв позу, он покрывает нежными невесомыми поцелуями щиколотки, подъём ножки, изящную лодыжку, и, повинуясь упёршемуся в подбородок острому носу туфельки, поднимает лицо вверх, но не взгляд. — Молодец, щеночек, — этих слов хватает, чтобы Чонгук уже был готов покорно завилять несуществующим хвостом. — Ты можешь поприветствовать свою Госпожу как следует. Чонгук поднимает короткий благодарный взгляд на привлекательное лицо, украшенное броским макияжем, делающим глаза Госпожи хищными, завлекающими. Госпожа раздвигает перед ним ноги, сидя в своём любимом кресле, направленном чётко на кровать. На кровать Госпожи, на которую Чонгуку не разрешено забираться без разрешения. Чонгуку не нужно напоминать что делать, но он с благодарностью принимает грубость чужих пальцев, запутавшихся в его слегка влажных ещё волосах, подталкивающих его к чужой промежности. И он, по-животному урча, искренне наслаждается, когда его несколько раз смачно протаскивают лицом под юбкой короткого платья прямо между ног, где самое сладкое скрывают коротенькие белые защитные шортики, под которыми, Чонгук буквально своим лицом чувствует — нет никакого намёка на бельё. Их любимая часть приветствия. Не всегда Чонгуку позволяют быть к этой части божественного тела Госпожи так близко. Его отпускают только для того, чтобы он как следует расслышал следующий хлёсткий приказ: — Сними! Чонгук было тянется к шортикам руками, но тут же получает по обеим любимой плетью Госпожи — белой, идеально подходящей к её сегодняшнему образу. Чонгук тихонько шипит, но даже не вздрагивает, беспрекословно слушаясь. Несмотря на то, что представляя в своей голове БДСМ, большинство упомянет чёрный и красный цвета, кожу и какой-нибудь подвал, Госпожа Чонгука — Ким Тэхён, которого во время сессии никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя называть по имени, любит гораздо больше светлые оттенки, подчёркивающие её неоспоримую чистоту и предпочитает собственное пространство, идеально заточенное под свои нужды безликой и безвкусной вульгарной «красной» комнате. Даже сейчас она была одета в белоснежный наряд холодного благородного оттенка. То было коротенькое платье из плотной ткани с асимметричной юбкой, и обилием замочков и ремешков, похожих на те, что сейчас на Чонгуке. Должно быть, они очень гармонично смотрелись со стороны. Один ремешок на левом покатом плечике соединялся кольцом с ещё двумя, которые держали широко распахнутый ворот, не давая обнажить грудь платью, которое застёгивалось на массивную молнию по всей длине спереди. Всё это безобразие на узкой талии прихватывал широкий ремень в тон, а одно их фигуристых бёдер обвивали в кольцо ещё несколько ремешков, завершая соблазнительную картину. Сногсшибательное платье, которое без защитных шортиков не наденешь из-за того, что его левый край обнажал ножку практически до самой выступающей тазовой косточки. Для Чонгука всё это выглядело как чертов объект искусства, непорочного, но безумно сексуального. Получив красноречивое молчаливое указание, Чонгук лезет под юбку уже без помощи рук, и, извиняясь за свою глупость, трепетно целует выглядывающий между поясом платья и началом шортиков кусочек светлой кожи. А затем, подцепив зубами краешек, аккуратно тянет шортики вниз по длинным ножкам, когда Госпожа слегка приподнимается, облегчая ему задачу. Закончив, Чонгук опускает голову, лишний раз не нарываясь, и смотрит вниз, сжимая за спиной руки, чтобы удержать себя от неуместных прикосновений. Тэхён наблюдает за ним, оставаясь удовлетворённым воспитанностью раба. В это было вложено немало сил. — Я дам тебе вылизать мою киску, маленькая сосалка, но разве ты заслужил? — говорит он, снова заставляя Чонгука поднять взгляд своих круглых жалостливых глаз. — Ты заставил свою Госпожу ждать тебя. Напомни мне, какое наказание тебя ждет за опоздание? То, как судорожно Чонгук сглатывает, готовый начать извиняться, но молчит, прекрасно зная, что этим Госпожу не разжалобит, делает Тэхёну очень приятно. Вместо лишних бесполезных слов раб заученно проговаривает охрипшим голосом, готовый принять заслуженное наказание: — Пять ударов плетью по киске, моя Госпожа. Чонгук не сомневается, что Госпожа о наказании не забудет. Тэхён поощрительно треплет его по голове, как нерадивого щенка, и раздвигает перед ним ноги, ни капли не стесняясь откровенной позы. Одна туфелька упирается в подлокотник кресла каблуком, а вторая ножка свободно свисает с другого. Тот факт, что на Госпоже надет идеально белый наряд и только одна деталь выбивается из общей картины — красная подошва на белых туфлях — делает Чонгука таким слабым. Чонгук наклоняется, уделяя, наконец, должное внимание хозяйской киске. Она такая сладкая, а Чонгук так по ней скучал! Ещё бы, ему не позволяли её лизать всю последнюю неделю, поэтому сегодня Чон как следует отблагодарит за оказанное доверие. Он вкусно слизывает все выделения, сначала нежно распаляя хозяйку, а затем жадно всасывает набухшие половые губы, не забывая часто проходиться языком между. Вскоре Тэхёну надоедает такое самоуправство, и он вжимает раба лицом в свою промежность, заставляя активно сосать только нуждающийся в стимуляции клитор. Чонгук не может даже взглянуть вверх, чтобы убедиться, что делает своей Госпоже действительно хорошо, находясь буквально у неё под юбкой. Он только чувствует как тело над ним сладостно извивается, а грудная клетка сильно расширяется и часто опадает, а низ мягкого живота начинает слегка подрагивать — верный знак, что Госпожа уже близко. Поэтому он ускоряет движения языка во рту, часто-часто нализывая втянутый в рот клитор и жалеет лишь, что не может помочь себе руками — так хочется скользнуть внутрь хозяйки пальцами, сделать ей по-настоящему приятно. А после испить её до последней капли. Но ему нельзя. Поэтому он лишь собирает губами оргазменную дрожь с нежной кожи, успокаивая кончившую киску до тех пор, пока ему не велят остановиться. Когда он появляется на свет из-под чужой юбки, вид у него, откровенно говоря, затраханный. Ещё больше, чем у Тэхёна, который смотрит на него насмешливым взглядом, наслаждаясь видом покрытого выделениями лица Чонгука, который лишь пьяно облизывается. Он, нисколько не стесняясь, опускает руку вниз, массируя свой кончивший клитор, и позволяет Чонгуку смотреть, как он запихивает внутрь сразу два пальца, возбуждаясь от жадного масляного взгляда. Чонгук прекрасно знает, что ему нельзя даже просить. — На кровать, локти и колени, задницей ко мне. — томно проговаривает Тэхён, убеждаясь, что раб услышал приказ. — Освободи себя снизу, остальное оставь. Несколько щелчков, чтобы раскрыть кольца и убрать нижнюю часть комплекта из плотной черной кожи. Чонгук чувствует себя в ней как в клетке. Тем сильнее стыд, когда ткань с влажным звуком отлипает от промежности, вся склизкая настолько, что несколько нитей смазки тянутся от неё к киске, разрываясь. Чонгук знает, что Тэхён смотрит. И ему так стыдно. Он неловко преодолевает несколько шагов до кровати, залезая на неё. На распухшей от трения о кожаную поверхность комплекта вагине теперь очень отчетливо ощущается каждый поток воздуха. Киска тихо хлюпает, раскрываясь и впуская в себя воздух, когда Чонгук покорно выгибается и раздвигает ноги как можно шире, повинуясь указаниям Тэхёна. Мышцы красиво перекатываются на спине под оплетающими тело ремешками, а киска течёт, опуская на кровать тонкую тянущуюся нитку смазки. Чонгук всегда становится таким голодным, если долго водить его по краю, не лаская должным образом. — Только взгляни на себя сейчас: стоило мне щёлкнуть пальцами и ты уже стоишь передо мной раком и умоляешь отыметь эти ненасытные дырки, — низкий голос Госпожи заставляет его задрожать, слыша, как часто мастурбирует Тэхён, глядя на него, распластанного по кровати. Чонгук смущается, сжимаясь и неподобающе горбясь, чем расстраивает свою Госпожу. На него всегда проще всего воздействовать, играя на чувстве стыда. И он всегда прокалывается, сколько бы Тэхён не тратил времени, чтобы его обучить правильным позам. — Ну что это такое? — недовольно цокает он, поднимаясь. — Разве так должна стоять послушная шлюшка? Особо унизительным Чонгук находит сравнение себя с женским полом и использование женских кличек и прилагательных. Он всю жизнь прожил, скрывая свою сущность. Притворяясь обычным мужчиной, чтобы добиться хорошей работы, достойного заработка, купить эту квартиру... Обеспечивать все-все хотелки Тэхёна. Весь мир положить к его ногам. Он не принимал себя до встречи с Тэхёном, который научил его наслаждаться откровенными ласками и властью над собой, вводя Чонгука в состояние, в котором он переставал быть начальником, мужчиной, переставал принадлежать себе. И принадлежал только Тэхёну, принимая его контроль. Они с Тэхёном были такими разными. Тэхён был открытым, ярким. Он никогда себя, в отличии от Чонгука, не скрывал. Наслаждался вниманием, по настроению мог спокойно выйти в люди и полностью в женской одежде, и примерить на себя маскулинный образ. Чонгука же первое время пугало даже быть обнажённым перед Тэхёном, не то что надевать женскую одежду или пользоваться местоимениями для женского пола. Но одновременно с тем, было в этом нечто сладкое, что приближало его к Госпоже, ведь для неё все нарочито женские штучки были будто бы источником силы. — Неужели я должна сейчас тратить время на то, чтобы учить тебя элементарным вещам? — в низкий голос Госпожи просачиваются даже не злые - разочарованные нотки, из-за чего Чонгук становится совсем слабым и пристыженным. Чего-чего, а подводить свою хозяйку он не любит. Потому что любит её. Любит когда она им гордится. Награждает. Чонгук не любит наказания. Чонгук любит быть лучшим во всём. Тем обиднее слышать горькое разочарование в голосе Тэхёна. Это заставляет раба ещё ниже опустить голову и расстроиться, не в силах совладать с эмоциями и исправить позу. Тэхён, наблюдая за реакцией на свои слова, оценивает состояние своего подопечного и ласково проводит кончиками пальцев по сгорбленной спинке. — Что ж, придется мне преподать тебе урок, иначе ты так и будешь повторять эту ошибку раз за разом. Чонгук роняет несколько отчаянных всхлипов прежде чем ему приказывают взять себя в руки и вытирают с заплаканного лица слёзы. Госпожа не любит, когда Чонгук разводит сырость не от наслаждения. Ему дают несколько минут на то, чтобы окончательно успокоиться, после чего Тэхён возвращается обратно, сгружая на кровать за пределами его обзора несколько вещей, которые им пригодятся. Он похлопывает Чонгука по ягодицам и бёдрам, возвращая нужный настрой и несколько секунд размашисто мастурбирует киску, делая Чонгука совсем уж разнеженным. Затем он подхватывает принесённую бутылку лубриканта, специально поднимая её повыше, любуясь тем, как тело перед ним вздрагивает от капающих на анус и стекающих по киске густых капель. Госпожа вставляет поочередно от одного до трех пальцев, уделяя достаточное время растяжке и убеждаясь, что дальше всё пройдёт хорошо. Она разрабатывает попку своей рабыни, периодически шлёпая её по киске и ягодицам, всячески стыдя: — Вот так, малышка, — поощрительно говорит Тэхён, толкаясь внутрь Чонгука плавными глубокими толчками, — Теперь ты моя похотливая давалка, которая сама будет становиться раком, приспускать свои трусики, смазывать свои бесполезные дырки и раздвигать свои булки пошире, лишь бы мне хоть каплю интересно было на тебя посмотреть. Чонгук на это разрушенно скулит, чувствуя как стыдливый румянец печёт щёки, шею и даже грудь. Этого так много для него, что он чувствует, что уже готов кончить, несмотря на то, что одной лишь анальной стимуляции ему для этого всегда было недостаточно. — Но ты даже этого не можешь, да, шлюшка? — Чонгук не знает почему, но согласно мычит, даже не понимая смысла вопроса, чем веселит Тэхёна. — Твои дырки так текут, что им даже не нужна смазка, а от одного моего взгляда ты скулишь и тупеешь на глазах, становясь неспособным выполнять даже элементарные команды. Рабыня начинает наслаждаться анальными играми и шлепками, которыми изредка награждает её Тэхён — наступает момент, когда нижний полностью готов продолжить сцену. Госпожа оставляет дырочку пустой, несколько раз уничижительно похлопывая по ней мокрой рукой и, вытерев влажность о чужую ягодицу, идёт к шкафу. Вернувшись, она показывает рабыне довольно-таки большой анальный крюк. Малышка разнежилась от внимания своей Госпожи, но огромная металлическая игрушка её пугает. Тэхён успокаивает свою шлюшку, показывая, что ничего страшного в этом нет. Затем он приближается обратно к хорошо раскрытой попке и аккуратно вводит крюк внутрь, давая секундную передышку, когда внутрь проскальзывает сначала один небольшой шарик на конце крюка, а затем второй. Когда внутри оказывается вся игрушка, Госпожа с упоением любуется тем, как красиво ложится в выемку ягодиц верхняя часть крюка, заканчиваясь на чонгуковом копчике. Тэхён немного играется с крюком, заставляя малышку почувствовать неприятный холодок и тяжесть металла, которые она заслужила. Чонгук судорожно сжимается от движений внутри, непроизвольно выгибаясь, когда Тэхён тянет за крюк, заставляя его беспомощно хныкать, выворачивая промежность вверх, чтобы избежать тянущего чувства, этим ещё больше выставляя себя напоказ. По щекам вниз скатываются слёзы, когда он крепко зажмуривает глаза, испытывая, наверное, самую сильную волну стыда в своей жизни. Он так близок. Не ожидая от Тэхёна слов, он вздрагивает, когда ушную раковину обжигает чужое дыхание: — Ты такой беспомощный сейчас... — его нежно чмокают в ушко, в противовес тому, как грубо Тэхён обходится с его попкой. — Как думаешь, что я сейчас с тобой сделаю? Тэхён спрашивает не для того, чтобы услышать ответ, но Чонгук всё равно судорожно мотает головой из стороны в сторону, окончательно потерявшись в своих ощущениях. Госпожа наматывает волосы нижней на кулак, дёргая на себя и заставляя задрать кверху голову в неудобном положении, на что Чонгук скулит, но даже не пытается вырваться, никак не протестуя против того, что с ним происходит. Ему приходится подняться с локтей на ладони, вытягивая руки. Прилично отросшие волосы Чонгука Тэхён ласково расчёсывает пальцами, возвращая раба в реальность, заземляя его своими прикосновениями. Тэхён воркует над ним, убеждаясь, что Чонгуку хорошо, массируя кожу головы, заставляя нижнего сладко промычать от неожиданной ласки. Чонгук послушно держит голову поднятой в неудобном положении, глядя мутным взглядом перед собой. Тэхён завязывает волосы в небольшую косичку, скрепляя её резинкой в небольшой узелок. Затем он присоединяет к резинке ремень-фиксатор от крюка, убеждаясь, что замочек не прихватил волосы. Тэхён немного регулирует размер ремня так, что рабыня больше не может менять позу, горбиться, и скрывать от взгляда Госпожи свои бесполезные дырки. Чонгук первые несколько секунд двигается в разные стороны, пытаясь приноровиться к тупой боли от натяжения волос на голове и тянущему ощущению в своём анальном отверстии, но это чувство остаётся приемлемым только если прогибаться в спине очень сильно, практически до предела. — Не дёргайся, сучка, я крепко тебя связала, — говорит Тэхён, с наслаждением поглаживая себя внизу, глядя на идеальную, наконец, позу своей маленькой рабыни. Которая на малейшее своё движение тихонько стонет, бормоча себе под нос всякую бессвязную чушь, снова теряясь в ощущениях, уплывая сознанием в эйфорию сабспейса. Тэхён не даёт подопечному уплыть глубоко, привлекая его внимание: — Сейчас я встану сзади и буду слушать как жалко ты станешь скулить, пока принимаешь свое наказание за опоздание. В руках Тэхёна яркой вспышкой мелькает любимая белая плеть. В глазах Чонгука единственной осмысленной эмоцией за последнее время мелькает предвкушение. Он прокручивает в запястье сначала одну руку, затем вторую, разминая их и тут же ставя обратно. — Мне нужно считать, Госпожа? — Обязательно, малышка. — подмигивает Тэхён, поглаживая выкрашенную в белый кожаную оплётку на игрушке. Дрожащее один выдыхается сквозь стиснутые зубы. Два вырывается наружу мычащим стоном. Выступающие на глазах слезы сопровождают три и четыре. На пятый удар Чонгук кончает, вскрикивая и забывая считать. Тэхён делает это за него, ловко расстегивая ремень-фиксатор и вынимая анальную игрушку, чтобы Чонгук не навредил себе, дергаясь от силы оргазма. Госпожа откидывает подальше ремень, слыша грохот метала на полу и наслаждается послушным Чонгуком, который, несмотря на прошивающие тело судороги, всё ещё умудряется стоять прямо, выставляя пульсирующую промежность взгляду Тэхёна. — Вот так, моя девочка, такая умница, — воркует Госпожа, лаская чувствительный клитор. — Это ведь было не так сложно, правда? Чонгука от этих слов потряхивает ещё сильнее, отчего он всё же опускает голову, мотая ей не то в неверии, не то в несогласии. Внутри всё неконтролируемо сжимается, заставляя низ живота заныть от накопившегося напряжения, которое хочется выплеснуть из себя. Ну какая из него девочка? — Моя самая-самая прекрасная девочка, — отвечает Тэхён, давая понять Чонгуку, что он в бреду пробормотал эти слова вслух. — Кончишь ещё раз для меня, хорошая? Чонгук сходит с ума от этих слов. Они доламывают что-то внутри, с грохотом обрушая какой-то внутренний стержень, из-за чего руки перестают держать, дрожа, и Чонгук приземляется лицом в подушку, сжимая в слабых пальцах простынь. — Прячешься от меня, золотце? — добивает Госпожа нежным воркующим голосом и Чонгук всё. Он погиб. Он лежит головой в подушке, пока его задница задрана вверх, полностью раскрытая перед глазами Тэхёна, который, между прочим, всё ещё одет в свое невозможное платье — какое-то очередное дизайнерское чудо, а Чонгук, который сроду юбок не носил, лежит перед ним в одной лишь портупее, не прикрывающей даже вываливающиеся сиськи. Стыд какой. Но как же чертовски возбуждает. Внутри всё полыхает огнём, не успокоившись даже после наступившего яркого оргазма. От крюка в анале и отхлёстанной киски. Ахуеть можно. Госпожа смакует вид, поощрительно растирая при этом кончившую вагину и проскальзывая внутрь пальцами. Грубые быстрые толчки внутри заставляют Чонгука вывалить язык, воя от сверхстимуляции, заливая слюной подушку и спустя жалкую минуту кончить второй раз, залив руку Госпожи, которая не забывает похвалить свою детку за отличное шоу. Госпожа довольна. Теперь поза её рабыни идеальна.