***
Пещера, скрытая редким, обугленным годы назад лесом. Не в ледяных горах и не под теплой землей в пустыне. Старый, по меркам людей, вулкан, дремавший где-то на окраине мира, да сжигающая жаром и сухостью пустыня. И как он раньше не заметил это место? Идеально теплое, похожее на родной дом золотого дракона, как можно было не прийти сюда в первую очередь? Ботар-Эль потерял счет времени, бродя по планете, выискивая следы дракона. Год? Несколько месяцев? Но сколько бы он ни странствовал, перед глазами еще стояли его пугающе огромные золотые глаза и всколыхнувшиеся в рассветном солнце кудри. После — пустота. Эльф не мог найти ни места себе, ни самого внезапно пропавшего спасителя, некогда вырвавшего его из ледяного плена. Задумчиво ли, загадочно ли молчал Ирдис, когда воин попросил его отследить золотого дракона. Озадаченно склонил голову Дезмонд, удерживая забеспокоившуюся Алатиэль, которая сию же минуту хотела отправиться к сородичам друга, чтобы справиться о нем у них. В итоге Ботар-Элю позволили самому заняться поиском. Все же… молчал и маг, и даже другие драконы. Беспокойство снедало. И, как оказалось, не зря. Эльф, пройдя пустынное пространство, оказался среди торчащих черных остовов деревьев. Черные столбы настораживали, но не пугали. Впереди, в черном проеме, могло ожидать нечто более жуткое. Ботар-Эль поправил колчан, коснулся рукояти меча, напомнив себе, что оружие при нем. На всякий случай. Гулкие звуки, похожие на далекое рычание, различимые толчки земли да шелест собственных шагов. Подойдя почти вплотную ко входу в пещеру, эльф замер. Из зева убежища высунулась чешуйчатая узкая морда, словно почуяв чужака. Острый взгляд метнулся к нему, пришивая к месту, ноздри задвигались, а на морде читалось узнавание. — Ты… что ты тут забыл? — зашипел дракон, сверкая синей чешуей. Он выбрался из пещеры только наполовину, эльф видел его длинную шею и когтистые передние лапы, оставлявшие глубокие борозды в земле. — Я, — эльф пораженно хлопал глазами, открыв рот. Синий дракон в такой жаре… это что-то необычное. Чешуйчатый недовольно повел головой. — Если нечего сказать, топай отсюда, — и он уже разворачивался обратно. — П-постой, — крикнул Ботар-Эль. — Ты… не знаешь, где золотой дракон Гилтиас? — мысленно он уже выругался на себя. Вот так, в лоб и без всякого уважения к дракону. Зато прямо и искренне. Да откуда тот вообще может знать? Не все же драконы знакомы между собой. Синий дракон пустил дымок из ноздрей, словно хмыкнул. — Зачем же благородный эльф интересуется? — прищурившись, еще раз оглядев фигурку, задержался на амуниции воина. В сердце того мелькнул огонек — знает! — Я его друг, Ботар-Эль. Гилтиас пропал… — он сглотнул. Не теряя надежды, продолжил: — Пропал много месяцев назад, никто из его сородичей о нем не говорит… Чуткие уши эльфа улавливают шелест и вздохи со стороны дракона. Видимо, из пещеры. Наверное, он был не один. Эльф не смутился, смотрел в глаза существа, просил. — Может, ты знаешь, где может быть золотой дракон? — Если он ушел, значит, это его решение, — ответил синий, склонив голову. — Я знаю, но мы беспокоимся о нем, — поспешил Ботар-Эль, видя, как взрыхляют землю его лапы. Дракон намеревался уйти, но ведь он что-то знал! — Прошу тебя… — Скай… — из пещеры донесся стон. Полный отчаяния и боли. Голос эльфу показался знакомым, пусть и искаженным. — Разговор окончен, — рыкнул дракон, разворачиваясь. — Я не знаю, где твой друг. А сюда приходить не смей. Пошел прочь, — и исчез в темноте входа, старательно сдерживаясь, чтобы не хлестнуть наглого эльфа напоследок тяжелым хвостом. Благородный эльф остался стоять около пещеры, не решаясь ни выполнить требование дракона, ни остаться в стороне от происходящего. Что, во имя богини, вообще происходит? Синий дракон вернулся в глубь пещеры, к теплому гнезду и почти-собрату, вторую неделю не сомкнувшему глаз от беспокойства. — Скай, они… — золотые глаза с немой мольбой смотрели на синего дракона. «Пожалуйста, скажи, что это не так», — вот, что тот прочел в них. Мордой он нежно оглаживал яйца — каждое по очередности. Каждое — уже не откликающееся теплом на огненную заботу. — Дай посмотреть, — как мог, деловито промолвил Скай. Гилтиас только отступил на шаг, давая старшему пространство, позволяя осмотреть малышей. Скай осторожно коснулся золотистой матовой поверхности. Раньше она отзывалась легкими всполохами внутри, всплесками тепла, но сейчас даже по меркам синего дракона, яйца были чуть теплыми. Скай перевел взгляд на друга, все так же нервно, с отчаянной надеждой наблюдавшего за ним. Молодой дракон совершенно не знал, куда себя деть, как вести, чего ждать. Это была его первая кладка. И она не развивалась. Золотые драконы, насколько знал каждый, были существами всегда горячими, как печи, с самого появления на свет — и под скорлупой. И, как ни больно это признавать… — Ну, что? — Гилтиас нервно повел хвостом. — Скай, не молчи, ради всех богов! Синий дракон покачал головой. В ответ услышал сдавленный стон и последовавшее за ним тихое рычание. И шелест — Гилтиас не знал, куда деть крылья, падая на землю пещеры, все же укрылся ими. От всего мира. От осознания. От боли. Скай сжал зубы, перебрал когтями по земле, пытаясь подобрать слова и понимая, что их будет безбожно мало. — Гилтиас, — позвал спустя время друга. Золотой дракон не отзывался. Лежал ничком, замерев и только изредка слышалось ворчание и порыкивание. Хотелось рвать и метать, сжечь этот лживый мир — этого не должно было случиться! Он всегда был с ними! Он согревал их своим теплом! Он заботился о каждом из кладки! Они не могли… не могли… — Гилтиас, — снова рокочущий шепот. — Они ведь… были полукровки. Быть может, поэтому… Не получилось соединить драконью и эльфийскую кровь, — Скай пытался подобрать слова, чтобы дракон расслабил свой кокон, не уходил в себя. Наблюдать за другом было страшно и больно. Скай был непротив разделить его боль. Только вот тихий ах со стороны входа в убежище в планы не входил. Зато Гилтиас сразу поднял голову на посторонний звук. В поле зрения золотых глаз, теперь лишенных искорок и яркости, попала небольшая фигурка. Остороухого лучника. Из Энии. Ботар-Эль. Мгновение-другое дракон рассматривал пришельца, застывшего, словно его снова заморозила Метель. А в следующее, клацнув зубами, взыл, золотой стрелой вылетая из пещеры. Боль, горечь, обида — все, что можно было услышать в этом плаче, эльф смог различить. Только одного он не понимал… — И какого… — Скай не сдержал себя, выдав заковыристое ругательство, — ты здесь забыл?! Я ясно сказал тебе — убирайся, так почемы ты, упрямое существо, не послушался?! — синий дракон был готов испепелить эльфа на месте. Однако, осуществить импульсивный порыв он не мог по двум причинам. Первая, это пещера — Гилтиаса. Которую он помог обустроить, готовясь к появлению малышей и вылуплению птенцов. Хотя, теперь Гилтиасу это все хотелось бы сжечь самому. Чтобы не вспоминать лишний раз, чтобы не болело… Вторая причина: этот эльф — Гилтиаса. Которого тот отогрел, а после… Наверное, Гилтиасу тоже самому захотелось бы его сжечь. Скай сдержал пламя, вместо этого тяжело зарычал, вибрируя и зло размахивая хвостом. Ботар-Эль молчал, понимая, что сделал глупость, но не жалея — он же хотел знать, что случилось. И пришел именно туда, где ему объяснят. — Ушастое недоразумение, — крайне мягко сплюнул Скай, устремляясь к выходу. Миг — и дракон уже летел по следу золотого собрата, надеясь, что друг не успел натворить дел, о которых позже будет сожалеть. Ботар-Эль остался в пещере один, разглядывая интерьер и недоумевая, когда драконы вернутся. Вернутся ли вообще. Что произошло, происходит… Взгляд, бродивший по стенам пещеры, украшенным всякой мелочью, вроде раковин, золотых украшений, тушек баранов… встретил матово-золотое, продолговатое нечто, устроившееся в своеобразном гнезде. Одно… нет, три драконьих яйца лежали, заботливо устроенные в центре, обложенные мехом для сохранения тепла. Эльф, опасливо оглянувшись на выход из пещеры, полез наверх, с любопытством и тревогой. Золотистая поверхность скорлупы отозвалась, подобно камню горы, на теплую ладонь, несмотря на то, что яйца золотых драконов едва ли не горячее вылупившихся особей, как рассказывал его огненный друг. Эти дракончики погибли, не дожив до своего второго появления на свет. Ботар-Эль вздохнул, соболезнуя утрате Гилтиаса. Ясно, почему Скай не пускал его. Такое горе… На ум пришли недавние слова синего дракона. Воспоминание, заставившее эльфа вдруг отпрянуть от яиц. Руки его невольно подрагивали. «Они были полукровки». «Не получилось соединить драконью и эльфийскую кровь». Могло ли быть… Глупость! Невозможно! Ботар-Эль осел на дно гнезда, глядя сквозь кладку. Не мог же он… в самом деле… тогда почему Гилтиас улетел, так скоро заметив его? А с чего бы именно на него, Ботар-Эля, такая реакция? Мало ли, что могло привидеться горюющему дракону… Ботар-Эль вздохнул, подтягивая колени к груди, уронил голову в ладони. Скай правильно сказал. Какой же он…***
— Ты ведь облик менять умеешь? Гилтиас приподнял бровь, глядя на эльфа. Тот оперся боком о стену, сложив руки на груди, наблюдал, как кендер застегивает кожаную курточку. — Странный вопрос, господин эльф, — промолвил он. Благородный воин просто проходил мимо покоев, да вспомнил, что можно пожелать доброго утра золотому дракону. Тот против не был, да только застал его эльф еще досматривающим сновидения, пока дракон, пусть и в ином облике, нежился в солнечных лучах, откинув одеяло на другой край кровати. И сейчас, с уже погасшим смущением, Гилтиас приводил себя в порядок, не стесняясь эльфа. — Тогда спрошу так, — тот подошел ближе, стал на одно колено, оказавшись на одном уровне с глазами дракона. — Почему именно кендер? Гилтиас пожал плечами, взялся за лежавший на кровати ремешок, на котором висел его неизменный кошелечек: — Почему нет? Это удобно. Или ты хочешь знать, почему не эльф? — короткий взгляд сверкнул золотым лукавством. Ботар-Эль кивнул. — Будь я в эльфийском облике, лицезреть тебя на коленях пришлось бы реже, — ухмыльнулся кендер, невесомо проведя ладонью по лицу эльфа и, пока тот не успел среагировать, прошмыгнул за его спину, к выходу. Смутить воина, конечно, оказалось не так просто, как казалось молодому дракону. Однако подлить масла в этот огонек удалось. И каждый из них время от времени стал задумываться. Эльф — о том, как бы выглядел Гилтиас в облике подобного ему, представляя, как медовые глаза оказываются напротив его собственных, как легко протянуть руку к отливающим золотом волосам, спуститься ладонью на крепкие, широкие плечи. А золотой дракон воображал то реакцию Ботар-Эля на его эльфийскую личину, то сам облик. И одним утром ему удалось удивить благородного эльфа. Гилтиас снова нежился в постели — весь вечер и половину ночи выдумывая и пробуя, придирчиво рассматривая себя в зеркало, утомился. Кендером он себе нравился больше — маленькое гибкое тело, удобный размер, чтобы суметь везде пролезть, все успеть. Да и подозрения крохотные существа не вызывали, на них почти никто не обращал внимания. А вот эльфы… Статные, видные… как Ботар-Эль. Да, такие всегда приковывают взгляд. Стук в дверь заставляет дракона тихонько застонать. Ну он же еще не досмотрел сон про гору и золотые россыпи внутри, что сияют ярче трех солнц… Он выдохнул с печальным стоном и перевернулся на живот, подставляя солнечным лучам спину. — Гилтиас, снова проспал? — глухо раздалось из-за двери. Ботар-Эль… — Конечно, для вас, драконов, время течет иначе… — голос эльфа прервался, продолжил он уже тише, словно по инерции, — но есть же обязанности… Вместо кендера кровать занимал юноша с острыми ушками. Одеяло привычно оказалось сбитым на сторону, а золотые локоны укрывали лицо и острые лопатки, которыми молодой дракон двигал, словно в попытках удобнее устроить крылья. — Гилтиас, — тихонько позвал эльф, протянув руку, но не решаясь дотронуться до друга. Будто коснется — и иллюзия пропадет, юноша с мягкими непослушными волосами исчезнет, как наваждение. — Гилтиас, уже утро… В ответ на незатейливые попытки разбудить, юноша сверкает медовыми глазами, изучая реакцию из-под завесы кудрей. Удивлен? Понравилось? Может, перекинуться обратно? Более крупное тело непривычно занимало почти всю кровать, казалось неповоротливым. Молодой дракон хотел пожалеть о решении, но, видя восхищение и даже трепет во взгляде эльфа, улыбнулся, поднимаясь на локте. — Доброе утро, — утробно пророкотал, сверкнув золотым взором. Ботар-Эль, словно пойманный на чем-то неприличном, отвел глаза, но тут же посмотрел в правильное лицо с веселыми, лукавыми глазами. Гилтиас улыбался, источая уже не предвкушение — удовольствие от произведенного эффекта. — Вижу, понравился, — показал клычки, как ребенок, которому удалось подшутить над старшими. — Ну, ничего не поделаешь, побуду пока эльфом. Ботар-Эль не нашелся, что сказать. Гилтиас не был против, чтобы он остался, как обычно, чтобы потом пройтись по замку вместе. Эльф, то и дело отводя взгляд, поддерживал беседу. Что в планах на день, опять нужно разобраться с докладами, потом заглянуть к Ирдису за какой-то мелочью, он просил… Гилтиас, урча, отмечал интерес эльфа к его фигуре. Пусть он и оказался ниже Ботар-Эля, скорее походил на юношу, чем на повидавшего жизнь воина, поджарое тело приковывало взор. И это льстило, явно льстило молодому дракону, медленно облачавшемуся в новые одежды. С того утра Гилтиас не перекидывался в кендера, наслаждаясь произведенным впечатлением и его отголосками. Окружающие сначала не признавали в нем золотого дракона, однако стоило встретиться им взгляд во взгляд, и все становилось на свои места. — Знаешь, — как-то вечером, за общим ужином Ботар-Эль и Гилтиас оказались соседями по приборам, — в эльфийском облике ты более симпатичный. — Это отчего же? — дракон прищурился, в упор разглядывая сохранявшего спокойствие эльфа. — Я могу смотреть в твои глаза, не становясь на колени, — ответил ему прямой взгляд. И, к своему удивлению, золотой дракон вспыхнул, спустя миг-другой сделав вид, что отбивная на его тарелке заслуживает особого внимания, а уж какой к ней сегодня соус… Эльф довольно дернул уголком рта. После ужина они оказались в комнате Гилтиаса, его покои были ближе к зале, а потому, вдруг увлекшиеся беседой, товарищи решили прихватить бутылку вина да пару кружек (sic!), чтобы продлить вечер. Чья ладонь первой легла на чужое плечо, чуть сжимая, чья ответила, касаясь дрогнувшей шеи, или чьи губы первыми коснулись других, слегка облизнув… ни дракон, ни эльф не помнили. Горячее даже в ином облике тело, будто огненная кровь продолжала бежать по венам, подставлялось ласкам, из горла доносилось то порыкивание, то довольные стоны. Эльф мог только понадеяться на толщину замковых стен, выцеловывая каждую веснушку, словно соревнуясь с солнцем, которое оставляет свои следы на коже. В светлые волосы запускались тонкие пальцы, перебирая прямые тяжелые пряди, поглаживая затылок, притягивая к себе. — Неужели это все тот же ледяной эльф, — задумчиво, с долей веселья выдохнул в чужие губы Гилтиас прежде, чем облизнуть их. Ботар-Эль ответил только на поцелуй. Ворох одежд лежал недалеко от кровати, его прикрыло наспех сдернутое с постели покрывало. Эльф навис над юношеским телом и наконец позволил себе рассмотреть в полумраке облик Гилтиаса. Плечевой пояс, крепкие, пусть и кажущиеся тонкими руки, впалый живот, бедра… Ладонь юноши коснулась шеи эльфа, огладила плечо, перешла через грудь на бок, к ребрам, чуть коснулась безопасными ногтями кожи. Ботар-Эль облюбовал плечо дракона-эльфа, покусывая покрытую веснушками кожу, оставляя свои отметины, споря с солнечными поцелуями, переходя на ключицы, шею. Юноша выдохнул со стоном, потерся о бедро эльфа и чуть царапнул его спину. Казалось сам воздух нагревался, как в кузнице. Только кто из них был пламенем, а кто — клинком, который умело ковал мастер? — Эль, — только и успел произнести он, когда его губ вновь коснулось чужое дыхание. Эльф устроился рядом, лег набок напротив дракона. Он чувствовал, как раскалилось его тело, он горел сам, слизывая пот с верхней губы. Руки обоих потянулись вниз — напряжение становилось болезненным, и с каждым постаныванием и рваным выдохом они чувствовали его сильнее. Ботар-Эль направил ладонь юноши, а сам мягко обхватил его плоть. Подбадривая и подсказывая, он начал движение. Дракон сначала вслушивался в сбивчивые указания эльфа. Но разбирая в них только редкие слова, стал двигаться по наитию, едва попадая в заданный им темп, чувствуя на лице, груди, плечах — всего, до чего эльф мог дотянуться, поцелуи и лекгие укусы. Каким-то чутьем они стали двигаться в одном ритме, словно между ними протянулась нить. Эльф чуть надавил на головку, вызывая у юноши сдавленный стон. Он зажмурил глаза, задышав еще чаще, облизнул пересохшие губы. Грудной клетки внезапно стало слишком мало. Еще немного — и молодой дракон бы перепугался, что потеряет контроль. Эльф следил за ним, видя, как пробегают по волосам золотые искры, как-то удлиняются, то приходят в прежний размер клычки. Юноша в его руках почти обретал истинную форму, плавясь от движений на плоти, от поцелуев, рассыпавшихся по телу от губ эльфа. — Гилтиас, — то, как низко и хрипло прозвучал собственный голос, удивило Ботар-Эля меньше, чем затуманенный взгляд, утонувшая в зрачках радужка и приоткрытые, припухлые губы. Благородный эльф забыл, что хотел сказать, лишь потянулся за новым поцелуем. И дракон ответил ему. Горячая рука на плоти двигалась в такт его собственной, на чужой, такой же напряженной, сочащейся прозрачной жидкостью. Их хватило еще на несколько движений, и на напряженные животы выплеснулось белесое и вязкое семя. Дракон вскрикнул, застонал долго, низко. Перед глазами заплясали яркие искорки. Эльф тяжело дышал, глядя на пребывающего где-то за гранью любовника. — Гилтиас, — позвал он несколько раз. Дракон-эльф далеко не сразу сфокусировал взгляд. Устало улыбнулся, облизнул губы. — Да, это тело, — он вздохнул, разглядывая подтеки семени на себе, — и вправду… лучше. И потянулся к эльфу, чтобы соприкоснуться лбами. Та ночь стала их первой. Шутки про согретого эльфа и огненного золотого дракона постепенно перестали быть только шутками. Лукавые взгляды и краснеющие кончики ушей, не говоря уже об отметинах, которые не всегда удалось скрыть волосами, участившиеся касания друг друга говорили о новоиспеченных любовниках больше их самих. — В конце концов, ты отогрел меня, — в полумраке волосы Ботар-Эля казались серебряными. Он лежал на коленях дракона-эльфа, пока тот рассеянно заплетал косички из светлых волос. Те распадались, стоило пальцам отпустить пряди. Гилтиас склонился, защекотав своими кудрями, нежно коснулся его носа своим. — Без твоего желания ничего бы не получилось, — ответил, распрямляясь. заплел еще пару прядей. — И все же, скажи, — глаза молодого дракона зажглись любопытством. Он давно хотел узнать, лишь отчасти понимая, какую боль пробудит его вопрос: — Почему ты решил остаться? У Торвальда осталась любимая, он обрел счастье с ней. Но что держит тебя? Ботар-Эль молчал. И золотой дракон чувствовал, кроме боли и одиночества, задумчивость эльфа. Тот погрузился в мысли. Его вправду ничего не просило остаться в мире — свое предназначение он выполнил, семьи у него не было, как и любимого человека. Тогда. Что же заставляет его? Хотелось ответить сентиментально, но слова не приходили. И эльф только скривился в горькой улыбке. — Наверное, понравилось снова быть живым? — попытался придумать он. — Чувствовать боль и почву под ногами? — откликнулся Гилтиас, убирая упавшие на лицо возлюбленному пряди и заглядывая в глаза. — Да. Ведь боль — это только часть пути. Не было бы боли, я бы не знал… — на его губы лег палец. Дракон-эльф покачал головой. Некоторым мыслям лучше не обретать словесного обличья. Ботар-Эль сел в постели, глядя в обрамленное непослушными локонами лицо. Положил ладонь на щеку юноши, погладил большим пальцем. И молодой дракон, ластившись, поцеловал тыльную сторону ладони. Голова эльфа упала на горячее плечо. И Гилтиас обнял его, утянул в постель, крепко обнимая, словно убеждая — эльфу больше не придется мерзнуть.***
Очередной веселый пир в честь некогда свершившейся победы, по обычаю, длился несколько дней кряду. Эльфы, люди и гномы, вновь чувствуя себя словно в кругу единой, дружной семьи, веселились, чествуя героев и самих себя. И начиналось все вполне прилично: тосты, чинные беседы о здоровье родных и неблизких, воспоминания и высокопарные стихи, посвященные победителям. Постепенно песни становились громче, а слова в них — проще и приземленнее. Аплодисменты дополнились топотом, кто-то уже вставал из-за стола и пускался в пляс вокруг столов. Чем краснее лица — тем громче тосты. Гилтиас не отставал от остальных, выкрикивая слова песенки, высокоморальным старцам показавшейся бы ну совсем неприличной. Ботар-Эль с улыбкой наблюдал за распалившимся драконом в обличье эльфа, тут и там отправлявшего в путь тосты. От левого борта к правому борту и обратно. Успели выпить за всех, да даже по второму и третьему кругу, стукнуться кружками с каждым в зале, кто еще мог держать в руках что-нибудь. — Осторожнее, — промолвил, чуть заплетаясь, дракон-эльф, налетев в горячке веселья на Ботар-Эля. Тот придержал его за плечо, не пуская. — Ты чего? — недоуменно, затем понимающе протянул: — А… тоже хочешь с нами? Пойдем… Но эльф остался на месте, все еще удерживая дракона. Гилтиас возмутился: — Ну чего тебе, Эль?! Видишь же, я иду танцевать! — и сделал еще одну попытку вырваться. — Думаю, ты сегодня уже достаточно натанцевался, — Ботар-Эль забрал из его рук кружку и, подхватив слабо сопротивлявшегося любимого на руки, направился в свои покои. Подальше от шумной залы и ее соблазнов. Гилтиас обиженно засопел, но смирился, свернулся на руках у эльфа и мирно засопел. Они были уже у двери, как раздался лукавый голосок: — О, в свои покои решил отнести, — цокнул язычок. — Однако же, господин эльф, это компрометирует меня. Как можно? — Ты уже протрезвел? — поинтересовался Ботар-Эль, уложив свою ношу на постель и закрывая дверь изнутри. — Драконы не пьянеют, — довольно заявил Гилтиас, распластавшись на перине. — Как ты тут спишь? Ее хотя бы иногда тебе взбивают? — завозился, подыскивая удобное положение. Ботар-Эль приподнял бровь, наблюдая за любимым. Так все это было наглой провокацией, спектаклем ради того, чтобы оказаться в его покоях. Эльф дернул уголком губ. Сел на кровать и, мягко коснувшись гладкого лица, впился пальцами в золотистые волосы, а губами — в отдающие вином губы. — Тебе было достаточно просто попросить. — Но ведь так интереснее, — улыбался в поцелуй Гилтиас, пока лицо любимого находилось в его руках, а эльфийские ладони неторопливо распускали шнуровку на праздничном одеянии. Оба любовника даже не задумывались, как удачно выбрали и время и место — вдалеке от пиршества, где гости уже либо на столах лихо отплясывают под задорный мотив, либо пали в неравном бою с напитками. Кто-то, засыпая, пытается затянуть старинные, но от того не менее сомнительные песни, но, сбиваясь, начинают заново. А в покоях Ботар-Эля только скрипела кровать под жесткой периной, сопровождаемая мелодичными вздохами и порыкиваниями, когда укусы или проникновение оказывались чересчур глубокими и страстными. Испив чашу страсти, эльф и принявший обличье юного эльфа дракон в удовлетворении распластались на подушках, беря у ночи перерыв. Отдышаться, привести мысли и чувства в порядок, мягко поглаживая чужую ладонь и лениво целуясь, растягивая послевкусие. — А правда, что вы, драконы, и мужчины и женщины? — вдруг подал голос эльф. — Захотелось разнообразия? — Гилтиас подпер голову ладонью, привставая на локте. — Я, конечно, могу изменять тело, — фыркнул он, но продолжить ему не дала эльфийская ладонь, нежно легшая на предплечье. — Я не для того спрашиваю. Когда-то слышал, — эльф отвел глаза, вспоминая, кто рассказал ему, но ни лицо, ни имя не желали всплывать в памяти. Он выдохнул. — Я слышал, что у вас признаки обоих полов. Но Метель явно была драконицей, а ты — дракон, юноша. И я стал сомневаться, правдива ли легенда. — Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, господин эльф, верно? — Гилтиас пытался вернуться к игривой манере. Но осекся под внимательным взглядом серых глаз. — Но тот, кто рассказал тебе, не врал. Мы отличаемся от вас и этим — среди драконов нет ни мужей, ни жен, — тон золотого дракона стал ниже, однако он больше не пытался ни обернуть все в шутку, ни походить на сказителя. — Старейшина рассказывал, что чтобы зачать… отложить яйца, — Гилтиас отвел глаза, — дракону не всегда нужен партнер. Важно только желание. — Какое? — завороженный изменениями дракона-эльфа, Ботар-Эль тоже понизил голос. — Иметь потомство, — просто ответил Гилтиас, обращая взор золотых глаз на эльфа. — Если дракон хочет малышей, ему достаточно сильно-сильно захотеть, и тело само сделает так, чтобы он произвел их на свет. Конец фразы прозвучал туманно и даже тоскливо. Ботар-Эль с несвойственной себе прытью сгреб любимого в охапку. Теперь его очередь спасать дракона из плена. Пусть на этот раз это лишь яма мыслей, но эльф не позволит ей поглотить свое золото. Умиленный, Гилтиас лишь поцеловал его в светлую макушку, обнимая в ответ. — Но если тебе все же хочется разнообразия в постели, — лукаво промолвил он через пару мгновений. — Ты ведь помнишь, что я умею менять облик. Загадочное настроение, навеянное разговорами о специфике продолжения рода у драконов, сошло на нет, стоило Ботар-Элю нечаянно позволить себе представить… — Как же легко в тебя будет войти, — на это замечание дракон усмехнулся, мельком целуя эльфа в нос. — Дай мне минутку, — попросил он, отворачиваясь. — И, пожалуйста, не смотри так пристально, — кокетливо сложил бровки домиком. Ботар-Эль послушно закрыл глаза, прикрыв для надежности ладонями. Несколько мгновений они лежали молча. — Ну, вроде бы, все, — протянул Гилтиас задумчиво. Одеяло зашуршало, и эльф почувствовал шевеление рядом с собой. — Можешь открывать глаза. Перед ним сидел, скрестив ноги, все тот же дракон-эльф. Золотистые даже в ночи кудри, клычки улыбки и медовые глаза. Жилистое тело, зацелованное солнцем. Ни девичьей груди, ни тонкой шеи. Ботар-Эль непонимающе сел напротив, протянув руку, касаясь скул, кадыка, плоской груди, ведя руку вниз под взволнованное дыхание юноши, который следил, следил с интересом и предвкушением за реакцией любимого. И он был вознагражден. Поначалу сосредоточенно нахмурившийся, эльф в удивлении поднял взгляд в развеселое лицо. Дракон подмигнул и плавно упал на спину, предлагая продолжить изучение тела в иной позиции. Рука эльфа проследила путь до непривычно гладкого лобка. Дракон чуть вздрогнул, но затем расслабился, чуть раздвинув ноги. Эль мягко помассировал промежность, прежде чем раздвинуть половые губы. Влажное и нежное, в полумраке едва розовое… Гилтиас тихонько застонал, закусив губу. Дыхание его участилось, и эльф мягко, успокаивающе погладил его по бедру, оставил поцелуй на нежной коже. И еще один. И еще. Пока не почувствовал, как любовник расслабился, подставляясь под ласку. Он доверял эльфу, но все равно раскрываться в первый раз перед ним было боязно и волнительно. Тот осторожно раздвинул половые губы вновь, от его дыхания все подобралось, поджалось. И эльф осторожно провел языком, заслужив удивленный выдох. Ощущения отличались от того, что Гилтиас привык испытывать. Комок нервов, которому уделил больше всего внимания, раздразненный, чуть не заставил шагнуть за грань наслаждения раньше обычного, отвлекая от проникновения в отверстие, которого дракон раньше не имел в эльфийском облике. Руки его то поглаживали голову Ботар-Эля, то сжимали его собственные ладони. Пока эльф не оторвался от вылизывания его нежных частей, почти трепетно коснулся веснушчатого плеча и оставил короткий поцелуй. Словно говоря — вот такой ты на вкус, попробуй. И Гилтиас облизнул губы, улыбнулся чуть ошалело. Да, он был готов. И со своим умением изменять тело… Ботар-Элю не пришлось волноваться, что дракону будет больно. Его отверстие расширилось бы и без подготовки, принимая плоть, форму и размер которого любовник успел запомнить. Но кто сказал, что прелюдия не нужна? Гилтиас протяжно застонал, ощущая, как легко по естественной смазке вошел Ботар-Эль, как сразу глубоко. Как он медленно, осторожно начал движение. И как через пару толчков предложил сменить позу. После, несколько раз дойдя до разрядки, уже у засыпавшего дракона эльф решил уточнить: — Завести потомство вы можете точно только по желанию? — Да, — просопел Гилтиас куда-то ему в бок, — только по желанию дракона. Ботар-Эля такой ответ успокоил, и он, вздохнув, приобнял любовника, греясь в тепле его тела, расслабляясь окончательно. Гилтиасу показалось интересной идея оставить одну свою половину женской. Хоть иногда и отпускал фразы, мол, эльфу нужно жениться, или напоминал, что несмотря на особенности его вида, он — дракон, а не драконица. Все же дни текли своим чередом. Бьющее в окно солнце, сверкающие непослушные локоны и острые клычки. Ворох дневных забот и полет куда-нибудь вечером или даже в ночи. Звезды сияли особенно ярко, а золотистая чешуя нагревалась от огненной крови. Гилтиас любил ночные прогулки не меньше мягкой постели. Последняя особенно привлекала, если в ней оказывался один благородный остроухий. Все изменилось в одно утро. Ботар-Эль помнил смутно, как проснулся, непривычно окоченев. Пошарив рукой, понял, что в постели он один. Развернул лицо к внезапному источнику света, недовольно замечая, что окно открыть мог только один из них. — Гилтиас?.. — спросонок голос эльфа звучал хрипло, тихо. Однако, стоявший у окна дракон, стрельнув в него огромными от ужаса глазами, выскочил наружу, на лету меняя облик. Ботар-Эль не успел ни крикнуть, ни броситься следом — тело не слушалось, а комната совершенно выстудилась. Воскрешая и воскрешая в памяти то злосчастное утро, когда Ботар-Эль видел его в последний раз… эльф пытался понять, что же случилось. Почему Гилтиас так повел себя, куда улетел? И не находил ответа. В то утро дракон еще до рассвета выпутался из объятий эльфа, оставив теплую вмятинку на постели. Он чувствовал — что-то не так. Что-то изменилось. Встал у окна, раздвинул ставни и саму раму, ощущая, как утренний ветер играет с упругими локонами, улыбнулся восходящему солнцу, только-только являющему себя из-за туманного горизонта и… Почувствовал отклик свету. Откуда-то изнутри стремилась, как и он, радость к звезде, к ее согревающему лучу, огню. Но не его — чужая. В ужасе и неверии дракон в облике юноши дотронулся до своего тела, по наитию отслеживая источник отклика. Да так и застыл с ладонями пониже пупка. Страх, непонимание, «боги-что-же-я-натворил» и еще несколько неясных эмоций заставили мелко затрястись. Сбоку послышалось движение — шорох одеяла и едва различимый с утра голос. Нет. Гилтиас машинально посмотрел в сторону проснувшегося Ботар-Эля. Нет. Этого не может быть. Не должно. Он одним движением вскочил на подоконник и — вниз, перекидываясь в истинное обличье. Золотая чешуя заиграла на солнце, крылья наполнил воздух. И беспокойство съедало изнутри, и чужая радость полета и яркого, теплого света заявляла о себе, восхищаясь — они живы.***
Остров изменился с того времени, как золотые драконы пробудились. Они больше не грелись по камням и пещерам, сверкая чешуей, тихо урча и изредка выпуская то столбик дыма, то целый костерок из пастей. Они деловито сновали и по земле, и над ней, решая какие-то свои, насущные и не очень вопросы. Твердыня Огня встретила радушным теплом, которое дракон успел позабыть, будучи вдали от дома. Чешую приятно огрел воздух, поодаль дремал вулкан. Беглец впитывал в себя новый облик дома, сопротивляясь чужой радости внутри себя — здесь тепло и уютно, нужно остаться тут! Молодой дракон выдохнул, выискивая острыми глазами то, что искал, и с волнением и тревогой подлетел к пещере, где жил старейшина их племени. Но он настолько волновался, что из пасти, вместо речи валил дымок, и из его слов различить можно было разве что междометия. Старший дракон увел его вглубь своей обители, заставил сесть и успокоиться, приходя в себя. Гилтиас отводил глаза, не зная, как объяснить то, с чем он столкнулся. Не встретит ли осуждения? Ему все равно некуда пойти… И молодой дракон решился, зажмурившись выпалил, едва контролируя свое пламя, что, кажется, он принесет кладку. В смущении и тревоге он взрывал пол пещеры когтистыми лапами, бил хвостом, поднимая пыль. С трудом разлепил веки, глядя на старейшину. Будто ждал оплеухи или выговора. Но морда старого дракона не выражала ничего, словно тот каждый день слышал подобные вещи. Он внимательно и спокойно склонил голову, разглядывая Гилтиаса, чуть задержавшись на его теле. Тот, сдерживая желание спрятаться за крыльями, ждал ответа. — Такое случается, но я не думал, что так рано, — пробурчал старейшина, осмотрев Гилтиаса. «Это неприемлемо», — слышал в его тоне молодой дракон. — Давно заметил? — Только, — голос прерывался от волнения, — пару дней назад, — столько, сколько занял перелет из замка к Твердыне Огня. — Кто он? — прямо спросил старейшина. — Простите? — Гилтиас склонил голову, отчаянно пытаясь выглядеть правдоподобно. — Отец твоей кладки, — недовольно помял губами старший. Все малец понимает, только стесняется показать это. Гилтиас задышал часто, переводя взгляд от одной трещинки в камне к другой, от когтей одной лапы к когтям другой. Старейшина вздохнул, выпустив из ноздрей немного дыма. — Дракон, человек, эльф, гном, — он стал медленно и терпеливо перечислять, следя за реакцией младшего. — А почему я не мог сам, — вдруг вскинулся тот. С надеждой, подобной пару. — Откуда вы знаете, что… — Тогда бы ты так не нервничал, — старейшина сверкнул глазами. Гилтиасу показалось это жутким, не сулящим ничего доброго. Он инстинктивно сжался, прикрываясь. — Это рискованно, — продолжил, качая головой, старейшина. В мыслях он уже прикидывал, какие нужны условия для рождения полукровок. — Они могут не вылупиться. Гилтиас сглотнул, заглядывая внутрь себя. Еще совсем крошечные, непонятные… Он и испытывал умиление, восторг, и боялся, до ужаса, до дрожи в лапах боялся будущего. Если он не справится? Если не получится? Что же ему делать… — Гилтиас, послушай, — старейшина, видя, что молодой дракон все еще тревожится, да так, что дрожат крылья и бьется о землю сильный хвост, смягчил тон, разговаривая урчаще, тихо, как с маленькими птенцами. — То, что у тебя будет кладка, несомненно. Ты сам это чувствуешь. Но если они от эльфа, — Гилтиас крупно вздрогнул, подтверждая догадку старейшины, — если они от эльфа, это может навредить как тебе, так и им самим. Ты вправе поступить, как считаешь нужным, но послушай моего совета — останься здесь, чтобы я мог проследить за тобой. — Но если им кто-то захочет навредить? — младший, вслушивавшийся в слова и подобревший тон, вдруг снова забил хвостом. Он уже видел, как сородичи косо смотрят на него, как на маленьких дракончиков обрушивается презрение. На полукровок, недо-драконов. Да и «проследить»… что, если старейшина тоже против? Несмотря на то, как и что он говорит, от острых глаз не укрылись ни хищность старшего, ни его недовольное причмокивание, ни шипящий говор. Старейшина никогда не шипел в добром или просто задумчивом расположении духа. Гилтиас не помнил, чтобы старший вел себя почти скованно, размышляя. — Я не позволю кому бы то ни было навредить твоим птенцам, — серьезно ответил старейшина. Ему хотелось верить. Но что-то неумолимо жгло нутро, снедая тревогой. Он желал довериться, пусть и уловил ухом лишнее движение. Пусть и помнил, как любят старшие держаться правил и обычаев далеких времен. Как иногда высокомерно относятся к другим видам. — Я… — Гилтиас склонил голову, — я подумаю, как поступить. Благодарю. Старейшина проводил его долгим взглядом.***
— И ты хочешь сказать, что после того, как тебе предложили помощь свои, обещали протекцию и всяческую… что бы там ни было. Ты прилетел сюда, и попросил меня, напомню, меня. Помочь тебе со… всем этим делом? Сказать, что Скай был в шоке, значило бы не сказать ничего. Он и сам подобрать слова не был в силах. Только недоуменно двигать головой, шелестеть крыльями да ходить из угла в угол, игнорируя суетящегося у гнезда Гилтиаса. — Я узнал у них все, что нужно, — золотой сплетал и спаивал, помогая себе огнем, удобную форму, оглядываясь в поисках нового материала. Скай помог натащить всякой понравившейся Гилтиасу всячины, так что было, из чего выбрать. — Они появятся через восемь лун, после этого нужно постоянно держать их в тепле. В идеале, в пламени. Но они не полностью драконы, поэтому необязательно… — Стой-стой, — Скай прервал его деловитое бормотание. Остановился и сам посреди пещеры и заглянул в наивные золотые глаза. — Ты хочешь сказать, что они полукровки? И что ты знаешь, что их… появление будет отличаться от обычного? — Не сильно, — насупился Гилтиас, откладывая мех, которым собирался выстелить центр гнезда, в сторону. — Различие только в условиях до вылупления, им можно находиться не в огне. Я узнавал, говорю тебе, — уверенно заявил он, желая продолжить устройство гнезда. — Поэтому ты выбрал не как все нормальные драконы, родной дом, а уснувший вулкан? — синий иронично склонил голову, не понимая, почему нельзя было остаться в Твердыне Огня, где твои сородичи помогут в столь деликатном деле. Гилтиас замер. Прикрыл глаза, выпуская из ноздрей пар. — Они могут навредить им, — сказал тихо, но твердо. Словно был уверен, словно сам видел, какое отношение к полукровкам у драконов. — Почему? Гилтиас, они — твоя семья. С чего бы им… — пытался то ли вразумить, то ли понять друга. — С того, что я… что они… что они не полностью драконы, — золотой замялся, не зная, как объяснить. Почему Скай не может понять, они ведь с ним оба — драконы, пусть и разных племен. — И что в том такого? Твоя семья откажется от тебя из-за того, что ты захотел малышей от… кого бы там ни было? Только, Гилтиас, ради богов, скажи, что это был не эльф. Молодой дракон мог бы вспыхнуть от такой скорой догадки, но лишь понурил голову, прилаживая что-то к гнезду. Скай вздохнул. — Ну, эльф, значит, эльф, — проворчал он, якобы деловито оглядывая бардак в пещере. Поднял голову к потолку, прищурившись на черный свод. — Думаешь, им тут будет нормально? Яйцам, — он пояснил, оборачиваясь на замершего в раздумии друга. — Надеюсь, — Гилтиас вздохнул, укладываясь в гнезде, пробуя, насколько оно удобно. — Слушай, — «еще не поздно вернуться», — а ты эльфов-то предупредил, что тебя не будет? Золотой дракон выдал столбик пламени. — У меня там не осталось важных обязанностей, свои дела я закончил, а если я им понадоблюсь… могут попросить кого-то другого из сородичей, — его рык звучал то ли устало, то ли задумчиво. Скай понял, что поднимать тему остроухих двуногих существ пока не стоит. Свернулся около гнезда, размышляя, что теперь предстояло им пережить. Гилтиас, после того, как гнездо было сочтено достаточно обустроенным, днями пропадал в синем небе, чувствуя потребность в полете, свободном, насколько можно, дарящем радость маленьким искоркам внутри него. Ночи согревался в сердце вулкана — обнаружив ход к застывшей магме, молодой дракон не замедлил проверить, каково это — лежать на ней, представляя, какой теплой та была, пока не успела застыть. Хотелось, конечно, ощутить ее настоящую, стекающую с чешуи, согревающую и без того огненное нутро. Но будить вулкан было опасно, а потому, пока он нуждался в тепле, молодой дракон приходил на место, некогда бурлящее и сулящее самый теплый прием, какой только можно вообразить. Через несколько лун он перестал летать, объясняя, что теперь ему не хочется. Кладка созревала, и он чувствовал, что полетал достаточно, чтобы дети чувствовали радость и спокойствие в небе, чтобы, обнаружив у себя крылья, не пугались, а стремились попробовать сами — сначала спланировать из гнезда, затем и взлететь самостоятельно, подчиняя строптивый воздух. Ская начинало беспокоить, как много времени друг проводил внутри горы. Конечно, ему не составляло труда раздобыть пищу на двоих. Но он не помнил ни за кем из своих сородичей подобного поведения перед кладкой. Возможно, это оттого, что Гилтиас — золотой, а не синий дракон, успокаивал он себя. Возможно, он только и делает, что лежит, то погружаясь в сон, то мелодично порыкивая, оттого, что его кладка заслуга не только лишь дракона. Синий только пускал из ноздрей дымок, обеспокоенно наблюдая за Гилтиасом: «Надеюсь, ты знаешь, что делаешь». И в тот же момент дергался золотой хвост, а в полумраке сверкали глаза: «Все будет, как нужно, я знаю». И Скай, передернув крыльями, покорно кивал. Гилтиасу виднее.***
— Скай, — его безбожно расталкивали в бок. Причем увесистой, сильной лапой. — Скай, просыпайся! — Гилтиас, — прорычал спросонок синий, прячась под крыло, — хватит, не полечу я никуда сейчас. — Да нет же, Скай! — высоковатый тон, чуть прерывающийся голос. Какое-то довольство, волнение и трепет. Скай приоткрыл один глаз. И тут же закрыл. От золотого сыпались искры. Буквально. А сам он светился, словно между чешуйками текла магма. С утробным рыком синему пришлось поднять голову, интересуясь одним взглядом, во имя чего его растолкали на этот раз, как Гилтиас прижался к его морде своей, горячей до ожога. — Что… — хотел было спросить Скай, но младший отстранился, и он заметил пляшущие по стенам пещеры тени. В сердце гнезда горел огонь. А это значило, что… — Ты.? — синий дракон не нашел слов, хотя, казалось бы, совершенно обычное дело, природное и даже богоугодное. Гилтиас гордо кивнул и взобрался обратно в гнездо — согревать новоиспеченных членов семьи. Скай поднялся следом: стоя на лапах и несильно вытянув шею, он мог разглядеть золотого дракона, гордо возлежащего в гнезде, укутывающего теплом и заботой свою первую кладку. Она и вправду отливала солнцем в пламени, хоть и казалась недостаточно крупной, не такой, какую Скаю доводилось видеть. — Поздравляю, — пророкотал он, переводя взор с Гилтиаса на три золотистых яйца и обратно. Чуть подвинулся вперед, но золотой предупреждающе зарычал, прикрывая крылом еще некрепкую скорлупу. Недоумение на синей чешуйчатой морде сменило понимание — инстинктивно молодой родитель защищал кладку от любого, будь то враг или друг, помогавший обустроить самое гнездо. И Скай сделал шаг назад. Дракон в гнезде чуть расслабился, поворчав, устроился, поддерживая огонек, согревая своих малышей. — Спасибо, — тихо раздалось с его стороны. Скай ухмыльнулся, фыркнув. — Не за что, — ответил он вместо обычного «Ты мой должник». Гилтиас стал ему почти младшим братом. Как можно требовать от него, такого беззащитного сейчас, что-то взамен искренней помощи? Да, его когти остались острыми, а пламя способно оплавить камень, чешуя осталась столь же плотной, а клыки — опасными. Но этот золотой дракон, с нежностью скрывший под собой будущих дракончиков, поддерживающий их в огненном тепле и урчащий от осознания свершившегося… Скай двинул крыльями. Этот золотой дракон стал на удивление близок ему. И он бы сам испепелил желающего навредить ему или его кладке. Он верил, что Гилтиас знал, как правильно содержать яйца, чтобы через положенное время золотистую скорлупу проклюнули острые рогатые мордочки, раздвинув слабыми крылышками разбитые стенки. Скай верил Гилтиасу. А золотой дракон мирно дремал, полностью доверяя синему собрату и представляя себе, какими будут его малыши.***
Ботар-Эль напрасно ждал в полумраке. Драконы не возвращались уже несколько дней. Вероятно, вовсе покинули гнездо. Встав со сбитых к борту гнезда шкур, эльф на негнущихся ногах снова подошел к кладке. Яйца с матово-золотистой скорлупой совсем не отзывались на касание. Ни тепла, ни света. Только гладкая поверхность да слабый блик. Неужели это могли быть их с Гилтиасом… дети? Драконы? Эльфы? Кем бы они могли стать, появись на свет? Благородный эльф все дни ожидания провел в постепенном принятии ситуации. Нет, это невозможно. Так уверял он себя первое время, рассматривая кладку со всех сторон. Тогда ладонь впервые легла на гладкую поверхность яйца, высотой ему по пояс. Драконам ведь не нужен партнер для… продолжения рода. Эльф уж тем более мало похож на того, кто бы мог… помочь в этом. Но почему Гилтиас ничего ему не сказал? Дорожная сумка полетела куда-то в сторону, с глухим стуком ударилась о стенку гнезда, а лук и колчан звонко стукнулись, полетев вслед. Трещина в оружии заботила куда меньше, чем скрытность дракона. Эльф зашагал тяжело, словно желая проломить золотой пол. Почему Гилтиас просто взял и — улетел? И никак о себе не сообщил? Они за него переживали столько времени! А эти яйца! Даже если Ботар-Эль и не был причастен (а он не был! он совсем не причем!), он имел право знать! Он мог помочь! Они же не чужие друг другу, а вполне себе… Да будь все проклято… Эти яйца ведь не могут быть… Да, Гилтиас не возвращал себе полностью мужской облик. Но ведь должно быть какое-то рациональное объяснение. Гилтиас вернется, или Скай, и тогда они все обсудят. Да. Когда драконы вернутся в гнездо, он поговорит с ними. Да и может кладка спит, а не мертва, верно? Можно попросить золотых драконов помочь, подключить к делу магов… Да, Ботар-Эль, сев около походной сумки, кивнул головой. Нужно только подождать драконов. Тогда он вернет расположение друга и поможет ему. И узнает, чья все же кладка. Гилтиас ведь так молод. Он не хотел пока детей. Он бы сказал Ботар-Элю, верно? А раз не сказал… скрыл. Сбежал. Сбежал от него, от Ботар-Эля. Объятый ужасом. Никому ничего не сказав. «О, богиня, почему это случилось», — эльф уткнулся лицом в колени, сжимаясь, словно стань он меньше — этот груз перестал бы давить так тяжело. В голове снова и снова всплывали картины недавнего и далекого. Удлинняющиеся от теряющегося контроля клычки, влажный теплый язык на шее и свободно гуляющие по его телу руки. Горячий, снаружи и внутри. По волосам пробегают искры, а в глазах вспыхивают страстные огоньки. Он нежится в его объятиях, которые, должно быть, до сих пор отдавали льдом. Сбивал одеяло на сторону, порыкивал, когда эльф зажимал его волосы. А затем одним утром не стало ни пахнущих раскаленным металлом кудрей, ни жаркого тела. Только ужас в стоящих вертикально зрачках. Только прорезавшиеся сквозь копну волос рожки и пробегавшая по телу чешуя. Хлопок воздуха о кожистые крылья. И дни и дни скитаний, расспросов, ошибок и нелепых догадок. А затем — полные боли золотые глаза, тихие мольбы — ответь, что они живы, что все только сон, лишь кошмар. Крик — неожиданно высокий, словно по мягкому телу полоснули едва острым ножом, не разрезая — разрывая плоть. И эльф словно разделял эту боль. Чувствовал, как полосует лезвие. Глубоко входя и поворачивая в стороны клинок, мешая внутренности, создавая кровавый коктейль. Судьба. Злая судьба. А потом… «полукровки». «Эльфийская кровь». Ботар-Эль хотел подняться, да ноги его уже не держали. Сколько он просидел в пещере? В полумраке, среди серых стен не чувствовался ход времени. Казалось, он снова не жив. Бродит тенью среди других призраков. Однако гнездо под ногами было твердым, а мех мягким. Кроме запаха металла чувствовалась сера, а боль разъедала внутренности, отравляя жизнь. Боль и почва на месте — значит, жив. Но даже если бы он вновь предстал перед богами, эльф знал, он сделал бы все, чтобы вернуться. Чтобы извиниться перед Гилтиасом. Попытаться возместить ту боль, что он принес. И исправить, хоть как-то исправить случившееся.Ботар-Эль не знал, что условием жизни дракончиков было окропление их скорлупы, еще мягкой после появления, кровью второго родителя.