Бабочки

Мягкими ладонями и полной памятью. Он проростал во мне чертовыми бабочками. Когда тяжелая мозолистая рука ложилась мне на затылок эта мерзость просыпались во мне и начинали пархать. До хрипа и выкашливания крови и их нежных прекрасный крыльев. На блестящий мрамор старковсткой ванной. Потом не помню. Просыпаеться сознание только когда руки покрывают десятки ран, больше похожих на следы нападения на следы нежели на то, что опять произошло. Рядом валяеться лезвие и лужа крови под коленями, залитое кровью любимое платье. Снова. Блядь. Все это лишь бы на утро все было вроде бы как всегда. Я смотрела на прекрасные глаза и ехидную улыбку и думала-думала-думала. А потом блевала и кашляла бабочками сбивая колени под капроном. Девочка ведь. Только мертвая почти. Иногда я думала, что — Он мое проклятье. Расплата за каждого убитого и не спасенного. За рождение не в тот момент, за слова грязные в пылу ссоры. За все все все что я успела натворить и за что Бог не принял мои молитвы и мольбы о прощение. Или не услышал. Уже так все равно. Но вот он снова клажет меня лицом в подушку не сомневаясь. Твоя маленькая малышка. Горькая ухмылка пробегает по лицу и он конечно ее не увидит. — Да, моя маленькая шлюшка, скажи как ты этого хочешь. — а я не слышу его слов. Лежу голая и связанная на диване и голове морской бриз. Зов далекого океана и спокойствия. Все чего хочется - снова окунуться в море и не помнить. Плыть к далеким дельфинам и окунуться подольше. Раз - два - три. Ровно пока бабочки не вспомнят что их хозяин тут и ждет их. И я снова тут — в его руках. Возбуждение прокатывается волнами и помимо его я ощущаю ощущаю шевеление. Маленькие твари вспомнили что их причина совсем рядом. Руки за спину и на колени. Как он любит. Ноги разъезжаются от боли столь сильной что затмевает все остальное. Кажется вот вот умру. Еле дыша, а мое божество и не замечает. Думает что его девочке нравится. В голове набатом Только еще один день. Рядом с ним, только не сегодня. Не сейчас. И бог будет милосерден. Он исполнит только одну твою молитву прогнившей душонки что испешрена следами чужих смертей и пороком любви. С рук отмоешь, а память не забудет. Раннее утро и крепкий американо с молоком. Болящая поясница и шея больше похожая на безвкусную леопардовую сумку. Он как обычно на меня не смотрит. Тошно на утро наверное видеть следы вчерашнего веселья. Эта мысль отдается рвотными позывами и бабочками в легких. Бегу в туалет со всех ног в уборную. Лишь бы не понял. Лишь бы не сложил два и два. Не хочу чтобы он знал. Ему это не нужно. Он не любит конечно. Это не любовь. Заботиться самую малость как о его человеке и боевой единице. Только забывает иногда что у молодых солдатов тоже есть сердце. Я тоже не всегда помню. Живность в легких напоминает. Маленьких девочек не любят. Ими пользуются. Выкидывают на поле боя с солдатами. Трахают вкллачивая в кровать. Молчат на сообщения месяцами. Но только не любят. Я была согласна пока это было хоть что-то. К сожалению я не верила что умею любить пока моя первая бабочка не вылезла на свет. Красивая такая, небесно голубая и переливающая на свету. Умершая вне носителя. Про заботу кстати. Машинку недавно купил на мое имя. Позаботился блядь. Красивую и наверное безумно дорогую, и но я никогда особо не интересовалась. Права для миссий сделала, лишним не будет думала. Когда еще казалось, что целая жизнь впереди. Возможно с ним, возможно с кем-то другим. Только судьба решила собрать долги чуть раньше и теперь это не имеет смысла особо. И маленькая мразь сейчас поджигает дрожащими руками сигарету, ведь пытаться причинить себе вред в его доме плохая идея. Главное спокойно дожить по возможности рядом с ним столько сколько будет уготовлено и успеть попрощаться с любимыми. Не смотря на то какой он мудак, я все равно его люблю. Уставшего, горюющего, счастливого и в запое. Идеального как с обложки и по уши в масле, заросшего и уставшего. — Глупость какая — говорит Мджей. — Нельзя любить больше жизни, найдется кто-то другой, все еще есть мы и мы тебя любим. Ты не можешь не решать эту проблему потому что если будешь молчать, ему скажем мы. — Ему будет наплевать — устало мямлю я. — Я могу сделать так что не будет, он зависит от репутации достаточно сильно чтобы его побеспокоил вопрос обнародования вашего романа — Джей… Поднимаюсь с колен и ноги еле меня держат. Промываю лицо и ворлосы и отражении замечаю его напряженный вгзгяд. Думает. Анализирует. Знаю уже как облупленного за те года что была рядом и работала. И как я не закрыла дверь? Теряю навык. Идет со мной на кухню и садиться близко-близко. На столько что вот-вот грозит новой порцией бабочек. Смотрит пристально и задает вопрос который должен быть точным выстрелом снайпера. — Ты беременна? — но снайпер видимо слеп. Почти смеюсь в открытую. Глупый глупый, Тони. Я всего лишь умираю. Не стоит переживать, ничего серьезного. — Нет. Не беременна. — хмуриться немного. — Мы едем в клинику. Тесты могут ошибаться, а твое лицо и самочувствие само за себя говорит — хватает за руку по незажившим следам попыток успокоиться. — Я не беременна, Тони. Я умираю. — одной фразой рушу спокойствие последнего месяца. Джей все равно в течении пары дней сообщила. — Бакохаки если слышал. Мерзость редкостная. Э Остались не так долго и я думаю хотела бы спокойно провести остаток времени рядом, если ты позволишь, конечно. — Пара минут на анализ и видимо дошло. Наконец-то. — Кто? — не дошло. А вроде гений, но в вопросах чувств такой глупый. И какое-то горе мелькает на доли секунды в глазах и почти недоумеваю. Не хотела бы чтобы он горевал. — Давай не будем об этом. Это ведь не важно? Все же нормально. — его лицо перекашевает от гнева и возмущения. Открывает и закрывает рот видимо в попытке выдать поменьше ругательств. — Что не важно?! В смысле нормально?! Ты головой не билась недавно?! Ты и буквально умираешь от болезни которую можно вылечить только одним способом который судя по всему либо не актуален, либо ты из-за своего чертового самопожертвования, либо потому что человек занят. Если ты это не делаешь — слелаю я. — Ну и что мне отвечать на такие речи? Большую часть времени он со мной и не разговаривал. Будто наплевать. А тут выдает такое. — Ну Тони. Тебе то что? У нас вроде не такие отношения. Обычно потрахались и разошлись тебя устраивало. Что изменится в твоей жизни если я умру? — Смотрит на отводя глаз и застывает. А потом целует и сцеловывет с губ кровь и привкус кислятины и сигарет. — Все. Все измениться .Этот разговор стоило завести раньше. Я не хотел рушить твою жизнь. Уходил и оставил. А потом не мог без твоих глаз, слов, рук. Надеялся что ты сможешь уйти и найти кого-то лучше. И ты нашла видимо. Кому нужен человек прошедший мясорубку войны? Тем более мне давно не 20, я не так молод да и характер у меня не лучший. — Проводит руками по волосам с проседью и массирует виски, опять мигрени наверное. Берет мои руки в свои целует. Мы справимся, малышка. Я люблю тебя и сделаю все чтобы ты выжила. Никто не сможет тебе сказать нет. — Щурится и тыкаеться головой в руки как котенок. — Кто это, Пет? — Поднимает взгляд, но руки мои не убирает. Провожу по скулам и щекам. Так не бывает. Жизнь не может так складываться. — Ты — взгляд на секунду зависает, а потом загораеться будто он только что выиграл. Джекпоты в отношении миллиардеров не очень актуальны, так что как будто битва выйграна. Утаивает на колени и обнимает. После целует и целует будто зацеловать до смерти хочет, а я не верю почти. Но бабочки спят, а я перебираю его волосы . Есть ли счастье у таких как мы? Обреченных и измазанных копотью битв и долгом. Может и нет, но пока он меня целует это меня не беспокоит. Мы никогда не умрем. Ни сегодня и ни завтра Жизнь — риск. И мы всегда под ударном, но мы выбрали такой путь. Я буду счастлива, со а он видимо уже — на моих коленях и в моих руках.