Изнутри

Белоснежное, точно только что выпавший снег платье кружилось в такт ритмичной музыке.

Алые пряди волос волнами парили в воздухе, привлекая к себе мириады взглядов.

Ноги ступали по сцене, передвигаясь точно по воле волшебника.

Стеклянные глаза блестели в свете прожекторов.

Тонкие кисти рук послушно изгибались в танце, изящно и грациозно.

Она была невероятной. Фарфоровой, нежной. Любимой тысячами зрителей. Они неоднократно посещали выступления, чтобы насладится ее красотой и пластикой, но…

Стали бы они приходить сюда, зная секрет, что разрывал хрупкое тело изнутри?

Сентябрь.

Распахнув губы в немом крике, Шираюки жадно заглатывала воздух, цепляясь руками за все, что только попадало под неистовую хватку ее пальцев. Из оливковых глаз текли слезы, смешиваясь с озерной водой, капавшей с вымокших алых волос. Тело трясло от острой нехватки воздуха, из-за которой она громко закашлялась. Легкие рвало, точно их резали сотнями ножей одновременно. Живот скрутило от ужаса — еще несколько мгновений, и она бы покинула этот мир. Блондин, сидевший на коленях позади, помог ей приподняться на локтях, чтобы вся лишняя жидкость, попавшая через ее нос и глотку внутрь, смогла вытечь наружу. — Как вы? — Спросил юноша, убирая со лба Шираюки влажные пряди. В ночном свете луны они казалась сиренево-синими, переливаясь голубым серебром в прозрачных каплях. Шираюки грузным предметом повернулась на бок, борясь с приступами тошноты. Амбервиль казалось, что ее вот-вот вырвет от водоворота чувств, испытываемых в данную секунд. Ей не доводилось ощущать столько за всю ее жизнь, равную восемнадцати годами. От того призраки страха теснее сжимали ее грудь оковами, заставляя задыхаться не только от озерной воды, но из-за собственных наваждений. Тонкие пальцы, измазанные землей, вцепились в рубашку безымянного юноши, притягивая его к себе, так, чтобы они слились в объятиях. Он тут же подхватил спину Амбервиль руками, не давая ей упасть назад. Теперь она полулежала на его коленях, рвано дыша прямо над ухом, пока он успокаивающими поглаживаниями по промокшей одежде пытался привести ее в чувства. — Жи… Кха. Ва. — Спустя несколько долгих минут, наконец-то смогла что-то сказать Шираюки. Ее руки в миг ослабли, отпуская его лохмотья, и повисли вдоль тела. Ей тяжело было даже держать открытыми глаза, не то, чтобы делать что-либо. — Обнимите руками мою шею, чтобы было удобней. — Поднимая Шираюки на руки, сказал юноша. Он чувствовал состояние, в котором она пребывала, в виду чего, неистово хотел помочь. Он подхватил ее под коленями с одной стороны и под лопатками с другой, так, чтобы она зигзагом повисла на нем и двинулся в сторону лесной темени, где стоял его конь. — Отнесите меня домой. — Жалобно попросила Амбервиль, прикладывая невероятные усилия, чтобы сложить буквы в слова, а слова в предложения. Ей хотелось растворить в окружающем мире. Забыться. Исчезнуть. Все что угодно, черт возьми, чтобы не чувствовать дискомфорта каждой клеточкой своего бренного тела. — Меня ждет мой муж. — Мисс, — Обратился к Шираюки юноша, лица которого она так и не смогла разглядеть в этой темноте. Его имя был ей незнакомо, она не могла различить, где прежде слышала этот голос, не могла разобрать черты юношеского анфаса. Все, что сейчас она могла разглядеть своими раскрасневшимися глазами — серебристые волосы. Невероятно красивые, шелковистые, мягкие. Она трогала их озябшими руками, думая, что если перестанет копошится в этих блондинистых прядках, то потеряет всякую связь с внешним миром. Только это уберегало ее от выстроившегося образа, кого-то очень опасного, учитывая поблескивающую, периодически, неоднозначную улыбку, на устах юноши, несшего ее на руках, кажется, без всякого дискомфорта. — Ваш муж только что пытался вас утопить. Эти слова точно несколько ударов под дых отразились на ней, возобновляя в ней приступы кашля. — Что вы такое говорите?! — Возмущенно произнесла Шираюки, неосознанно сжимая руками его волосы. Злость, вперемешку с раздражением прояснила ее ум, придавая словам силы. — Думаете я вам вру? — Невозмутимо ответил юноша. Таким тоном обычно гласилась истина. Все в голове Шираюки завертелось, изображение перед глазами стало совсем размытым и непонятным, а губы слезно задрожали. Детальки пазла сложились в единую картинку, и она, не удержавшись, всхлипнула, позволяя себе допустить, что все вышеперечисленное — действительность. — Но это же не может быть правдой? — Спросила она наперекор собственным мыслям, когда он ловким движением своих крепких рук, закинул ее на своего коня. Звякнули пряжки на его камзоле, который он поспешил снять, чтобы накинуть на ее плечи. — Ответьте мне. — Едва слышно потребовала она, чувствуя, как ком слез подбирается к горлу. — Боюсь, мисс, у меня для вас плохие новости. — Запрыгивая следом на спину жеребца, сказал юноша, и зажав Шираюки крепкими полуобъятиями, держа в руках поводья, ударил животное ногой, чтобы они наконец, покинули это место, оставшееся в памяти Шираюки — могильным озером. — Куда вы меня везете? — Стараясь сдерживать слезы, спросила Амбервиль, спустя пару минут их езды. Она не кричала, не вырывалась, не сопротивлялась. Смысл ее жизни внезапно померк, едва ли не исчезнув, а потому не было никакой логики в том, чтобы бороться за свободу. Ей будет все равно даже если этот юноша завезет ее в лес и убьет, оставив бездыханное тело гнить в сырой земле. — К себе домой. — Назвал он пункт их назначения, ведя коня по темному маршруту. Видимо понимал, что она плохо воспринимает реальность, в виду собственного потрясения, а потому был мягок и обходителен с ней. — Воспользуетесь положением и изнасилуете меня? — Неживым тоном спросила Шираюки. Отличием от мертвеца в ее положении было лишь тихое шмыганье носом. Никакого энтузиазма в голосе. Только тихий, осевший хрип. — Госпожа, — Обратился к ней юноша, наклоняясь к самому уху, чтобы Шираюки могла услышать его в череде окружающих звуков. Ему самому пришлось приложить усилия, чтобы разобрать ее неслышный лепет. — Мой долг защищать вас. Я искренен в своих намерениях помочь вам. Подобные высказывания в мой адрес оскорбляют меня. Шираюки больше ничего не сказала. Растеряно прикусила нижнюю губы и теснее вжалась в его грудную клетку, точно он мог укрыть ее от любой опасности. Развития диалога не последовало. Остаток пути прошел в тишине. По ушам бил разве что топот копыт и биение веток с пожелтевшей листвой друг о друга. Ехали они достаточно долго — порядка часа, учитывая что лошадь бежала едва ли не галопом. Остановилась она у обветшалого домика в глубоком лесу. Захлопав ресницами, Шираюки не сумела его детально разглядеть, слишком уж было темно, однако по тому, какой аурой пропиталось это место, она смогла предположить, что в подобных хатках уподобилось бы жить какому-нибудь разбойнику. Руководствуясь этим, она замерла, не смея и сдвинуться с места. Все это было странным. Пугающим. Она просто хотела домой. Вернутся в поместье, даже несмотря на то, что где-то в его недрах бродит ее муж, желавший ей смерти. Шираюки хотела оказаться в своей уютной комнате. Запереть двери, спрятаться в кровати под одеялом и больше никогда не вылезать из своего пристанища. То, что она сейчас оказалась в лесу, среди болот, около деревянной, заросшей вьюном хижины, теряющей свои очертания в густом тумане, вселяло в ее крохотное тело страх. Так сильно, что она готова была отбросить всю свою графскую гордость и умолять господа, чтобы тот позволил ей коснуться материнских объятий, пускай матушка ее и лишилась жизни несколько лет назад. Повязнув в своих мыслях точно в сыпучих песках, Амбервиль поддалась мужским рукам, смиряясь со всеми возможными исходами этой ночи. Она думала о том, какую насыщенную жизнь прожила. Пускай не долгую, но яркую. Такой многие могли бы позавидовать. Шираюки довелось родится графиней, в прекрасной, любящей семье. Ей позволяли все, что она только хотела, при этом не делая из нее разбалованную даму. Покупали тонну одежды, позволяли посещать городские ярмарки, возили к морю — стоило ей только пожелать. Шираюки любила общаться с иностранцами, посещающими поместье; любила танцевать на балах, кружась по залу в пышных платьях; любила гулять в саду, разговаривая с горничными; любила Оби, за которого вышла замуж пусть и по расчету, но с уверенность в том, что ее чувства ответны. Шираюки думала, что ей единственной улыбнулась удача. Ведь обрести любовь при подобных сделках было минимальным процентом. А им удалось! Они поженились пару месяцев назад, души друг в друге не чаяли, чтобы потом… Шираюки очухалась только тогда, как мужские руки опустили ее в кресло, а до ушей донесся тихий басистых голос, с легкой хрипотцой. — Раздевайтесь. — Что? — Амбервиль прижала к груди колени, шурша мокрой юбкой своего ночного сарафана. Китель на ее плечах успел пропитаться влагой и уже не согревал, а наоборот, только тяготил положение. Ну вот и все. Все ее страхи сейчас явятся кошмарной реальностью. Ее покарали небеса за все прегрешения, но… Разве она сделала что-то не так? Она всегда была открыта, добра и чиста в своих помыслах, по отношению к окружающим. — Вы заболеете, если останетесь в мокрой одежде. — Объяснился юноша. — Я принесу вам что-нибудь из своей одежды, в качестве ночного комплекта. Только после этого, Шираюки сумела вернуться разумом в реальный мир. Ее глаза больше не терялись в темноте, а кожу не щекотал холодный ветер. Она сидела в деревянном кресле, возле кирпичного камина, который уж точно не ожидала обнаружить в ветхом домике, и, кажется, ей вовсе не угрожала опасность. Внутри хижины все оказалось намного уютней, чем она только вообще могла предположить. Не было ножей, бит, мечей, или прочего оружия, висящего по обыденности, в домах разбойников и маньяков. — Не бойтесь, я не буду за вами подглядывать. — Юноша протянул ей несколько аккуратно сложенных рубах, чтобы она сама выбрала одну из них, и тут же поспешил удалиться в соседнюю комнату, оставляя ее наедине со своими мыслями. Шираюки еще несколько секунд сидела на месте, как зачарованная глядя в одну точку. Она не могла считать мотив. Ей было абсолютно непонятно, зачем это безымянный юноша делал все это. Вряд ли же он спас ее просто так. Он потребует за нее выкуп у отца? Будет использовать в качестве рабыни? Ему точно от нее что-то нужно. Просто так вести к себе девушку, при титуле — смешно. Под скрип деревянного кресла, Шираюки наконец заставила себя встать на ноги. Тело знобило из-за обилия мокрой ткани, поэтому она быстро, настолько, насколько только это было возможно, сняла с себя сарафан, и схватив окоченевшими пальцами первое попавшееся белье, которое любезно предоставил ей этот юноша, надела его, поражаясь тому, насколько оно велико. Ткань рубашки доходила ей до колен, мягко обволакивая бархатную кожу. Стоило отдать должное — пахли его вещи приятно. Звездными, августовскими ночами. Разложив свои вещи на полу около камина, чтобы они смогли высохнуть, Шираюки и сама придвинулась к огню ближе, опускаясь на деревянный пол, поджав ноги к груди. Алые прядки волос обрамляли ее лицо, закручиваясь кудрями от жара пламени. Они путались, пушились, становились похожими на сладкую вату. Глаза бездумно глядели на трещавшие поленья, отражая в себе рыжие языки огня. Кончики ее пальцев покалывало, по мере того, как согревалась кожа. Тело становилось ватным. Спустя пару минут из-за ее спины послушался тихий стук. Шираюки обернулась, и совладав с собственной сиплостью в голосе, проинформировала хозяина дома о том, что уже закончила переодеваться. Юноша вернулся в комнату с небольшим подносом в руках. На нем стояло две чашки ароматного чая, а рядом, на тарелочке лежало несколько кусочков кунжутного хлеба. — Это мне? — Ошарашенно спросила Шираюки, наблюдая за тем, как юноша опускается на пол рядом с ней. Он аккуратно поставил поднос между ними и уставился на нее, ожидая, пока она возьмет в руки чашку. — Да. Вам нужно согреться, если вы не хотите слечь с жаром. — Он вытянул ноги в противоположную от нее сторону и облокотился руками о пол. — И обязательно покушайте. После пережитого вам необходимо восстановить силы, хотя бы немного. Шираюки смотрела на него наивными, едва ли не детскими глазами, хлопая ресницами. Только сейчас она наконец смогла разглядеть его лицо. Аквамариновый цвет глаз; тонкий, аккуратный нос; бледные губы; острая линия скус; четко очерченный подбородок; блондинистые волосы, сияющие золотом от искр камина. Он был необычайно красив. Точно принц, вылезший со страниц детских сказок, после прочтения которых, девочкам хотелось поскорее встретить свою любовь и выйти замуж. Его очаровательная улыбка, до этого, казавшаяся ей страшной, покорила ее сердце, так, что легкий румянец необъяснимым для нее образом выступил на щеках. — Если вы боитесь, что я хочу вас отравить, то я могу при вас откусить кусочек. — Пытаясь выведать причину, по которой Шираюки так на него смотрит, спросил юноша. Она тут же помотала головой, жмурясь от собственных мыслей. Как она только могла принять его за кого-то отвратительного? Амбервиль протянула свою ладошку к высокой глиняной чашке, и поднесла к губам, делая глоток горячего чая. Приятный вкус ягод земляники осел на кончике языка, разливаясь теплом внутри. После озерной воды, которой она вдоволь наглоталась, этот напиток был чем-то спасительно-приятным. Шираюки просто не смогла сдержать удовлетворительного мычания, моментально прикрывая ладошкой губы. — Рад, что вам понравилось. — Послужили ответом его слова. Шираюки зарделась, отворачивая голову в сторону. Графине подобные манеры должны быть чужды. Какое-то время они оба молчали, продолжая пить чай, пока Амбервиль не решилась наконец утешить свое любопытство. — Простите. — Обратилась она к юноше, привлекая его внимание. Приходилось прикладывать усилия, чтобы говорить громко, перебивая звук звонко потрескивающих в камине поленьев. Он склонил голову на бок, поворачиваясь к ней, и с серьезным видом посмотрел на нее. Шираюки даже растерялась от того, какой облик вдруг принял этот юноша. Мимика на его лице сменялась очень быстро. — Вы не могли бы напомнить мне о том, кто вы? — Амбервиль обвила чашку своими пальцами, продолжая согревать тело. — Я помню, что мы встречались с вами ранее, но вот вспомнить, где именно не могу. Юноша слегка нахмурился, однако уже в следующую секунду черты его лица расслабились, придавая ему вид усталого мальчика. Он потянулся за кусочком хлеба, и прожевав его, ответил: — Я служил камергером в вашем поместье на протяжении нескольких лет. Его образ незамедлительно вырисовался в голове Шираюки. Он — стоит у стен поместья, в военной форме с оружием в руках. — Точно, — Тихо отметила она, прикусывая губу от неловкости, повисшей в воздухе. — А ваше имя.? — Зен. — Усмехнулся он. Наверное, то, что она забыла его имя, и вызвало у него эту печальную улыбку. Стало до ужаса неудобно перед ним. Как будто она намеренно совершила какую-то пакость. — Я действительно прошу прощения за это. — Шираюки склонила свою голову, позволяя прядкам алых волос разметаться по плечам. — И… Спасибо вам за то, что спасли меня. Она опустила чашку на поднос и потерла ладошки друг о друга, прикладывая их к собственной груди, в благодарном жесте. — Ваше превосходительство, — Обратился деловито серьезно к ней Зен. Стоило признать, что эти льдышки в его голосе немного ее пугали, но совершенно незначительно по сравнению с тем, что она испытывала час назад. — У вас нет причин, чтобы обращаться ко мне формально. Я бывший камергер, у которого нет статуса, поэтому прошу, обращайтесь ко мне просто по имени. Шираюки слегка подалась назад, не совсем понимая, как на это реагировать. Было непривычно слышать нечто подобное, да еще и при таких обстоятельствах. — Тогда и вы зовите меня просто — Шираюки. — Посчитав это равноценным, по отношению к своему спасителю, сказала Амбервиль, несмотря на то, что изнутри ее разъедало смущение. Она такой вольности даже своему мужу не позволяла! — Я так не смогу. — Усмехаясь ответил Зен, указывая на то, что даже при подобных обстоятельствах он не может отойти от норм этикета. — В таком случае, позвольте и мне продолжить обращаться к вам формально. — Мягко поправила его Шираюки, снова уходя в себя. Воспоминания об Оби в миг вернули ее к печальным мыслям. Из-за этого она упустила слова Зена, опуская голову вниз, к полу. Пальцы ее рук коснулись босых стоп, сжимая их. Как Оби мог так с ней поступить? Он же клялся ей в любви! Обещал, что всегда будет рядом, что защитит ее, а на самом деле? Легкие снова неприятно защипало, как будто дрова горели внутри нее, а не в камине за защитной решеткой. — Что теперь будет? — Полной безнадеги голосом, спросила Шираюки, опуская голову на свои колени. — Вы не вернете меня домой? Глупо было предполагать подобное, но, на подкорке собственного сознания, Амбервиль все равно хотела верить в то, что все это — ложь, и что она просто спит. — А вы хотите вернуться? — Спросил Зен, изгибая линию бровей в вопросительном выражении. — Я не знаю… — Вздохнула Шираюки. Все внутри нее смешалось и она сама не понимала, чего хочет, а чего нет. — Ваш муж попытался вас убить, а отец благополучно отдал вас в лапы убийце. — Словно в попытке отрезвить ее одурманенный разум, сказал Зен. Вышло достаточно грубо, так, что на глазах Шираюки снова выступили слезы. — Уверены, что если вы вернетесь, то ваш муж не повторит попытку убийства? Амбервиль промолчала. Она опустила веки, сильнее сжимая ладонями стопы и глубоко задышала, так, как если бы снова начала задыхаться. Ей так было проще привести себя в порядок. Шираки вообще-то редко плакала. Особых поводов для слез у нее не было, а потому от того, сколько она уже выплакала сегодня, глаза ее сильно опухли. В них едва ли не полопались капилляры. В попытке успокоить девушку, Зен накрыл ладонью ее спину, поглаживая пальцами ткань одежды. Шираюки тихо всхлипнула, позволяя ему увидеть хрустальные слезы, скатывавшиеся по ее щекам. — Почему вы меня спасли? — Старалась говорить четко Шираюки, в виду тихого рыдания. — Это мой долг. — Повторил то, что уже говорил ранее Зен. — Но какой в этом смысл? — Она повернула голову в его сторону, пытаясь найти ответы на все интересующие ее вопросы. — Я не знаю, что делать. Что делать, если я вернусь? Я не верю, что мой муж действительно сделал это со мной, но тем не менее боюсь, что его чувства ко мне были пустым звуком. И я безумно хочу домой. Я хочу вернутся, обнять его и рыдать в его объятиях, чтобы он утешал меня и говорил, что все это всего лишь кошмар. Но я боюсь, боюсь, что это все реальность. Я ничего не понимаю и я… Я, чувствую себя потеряно и… жалко, от того, что оказалась в таком положении. Что вам пришлось приютить меня у себя, как сироту, от которой все отказались. Мне так стыдно перед вами, что я… — И она снова разрыдалась, проглатывая продолжение собственных, бессвязных слов. Зен потянулся к ней, чтобы коснуться рукой ее плеча, однако она резко дернулась, самостоятельно ныряя в его объятия. Она вцепилась в него мертвой хваткой, так, что он в последний момент сумел схватится рукой за кресло, чтобы не рухнуть на пол. Она истошно рыдала, не обращая внимание ни на что, так, что задела коленями поднос. Чашки упали на пол, благо их содержимое было выпито, а материал весьма прочен, позволяя посуде не разбиться. Зен невесомо опустил руки на ее спину, пытаясь хоть как-то утешить, но… Что он вообще мог сделать в сложившейся ситуации? Шираюки была не в том положении, чтобы слушать его лепет о том, что жизнь на этом не заканчивается, что нужно двигаться дальше, и прочую банальную ерунду, которую было принято говорить при подобных обстоятельствах, а потому он просто прижимал ее тело к себе, тем самым пытаясь скрыть от внешнего мира и его ужасов, и пропускал сквозь пальцы алые прядки волос, успевшие высохнуть. Они, подобно паутине обвивали его пальцы, не давая выпутаться, как если бы он был ее жертвой. Зен молча ждал, пока Шираюки успокоится, чтобы все-таки сказать ей пару ласковых фраз, которые, смогли бы привести ее в порядок, однако, когда девичьи плечи перестали дрожать от рыданий, он заметил, что она уснула — тихо всхлипывала сквозь дремоту, что-то невнятно шепча своими пухлыми губами. Аккуратным движением, он провел пальцами по ее лицу, стирая слезы. Зен погладил Шираюки по плечам, убаюкивая, после чего поднял ее на руки, и отнес в свою спальню. Аккуратно уложил на кровь и укрыл одеялом, так, чтобы она не замерзла ночью. Влажной холодной тряпкой он провел по ее лицу, чтобы сбавить отек, и поправил прилипшие ко лбу волосы, чтобы они беспокоили во время сна. Потушив в комнате лампадки, Зен скрылся за дверью, позволяя Шираюки отдохнуть в одиночестве. Сам он занял место в гостиной, на полу, возле камина, который на ночь приходилось тушить.

Октябрь.

С того момента, как Шираюки оказалась во владениях Зена прошло чуть меньше недели. Все эти дни она неподвижно сидела на подоконнике у окна, смотря за тем, как у болота собираются стайки птиц. Она не обращала внимание на холод или чрезмерную духоту. На голод или жажду. Чувства будто стерли. Она считала себя преданной. От нее отказались те, кто были ей дороже всего на свете: ее муж, который своей обходительностью заставил Шираюки ослабить бдительность и отдаться чувствам; отец, который не удостоверился в намерениях ее суженного; горничные, которые, очевидно обо всем догадывались, ибо были большими сплетницами, знавшими все, всегда и про всех; дворецкие, которые охраняли ее покои и территорию поместья, которые не удосужились проследить за тем, что происходит с ней (все, кроме Зена, который единственный, сумел соединить вместе имеющиеся факты и разобрать, что на нее планируется покушение). Может быть, она никогда никому и не была нужна? Может от нее всегда хотели избавиться и вся та забота, которую ей оказывали — притворство, чтобы только ограничить себя от общества Шираюки? Она же всегда была наивной и ничего не подозревающей. Чтобы обмануть ее не нужно было и стараться. Шираюки верила всегда и всем. Исключением стало только то, что она никак не могла признать истину, сказанную Зеном. Оби же так ее любил… Он же клялся ей. Своим сердцем клялся! Принять это было до ужаса тяжело. Эта новость выкачала из нее практически всю жизнь. Все, на что Шираюки была способна в период этих дней — просто быть. Она, точно красивая кукла, которую поставили на полку, наблюдала за пейзажем, игнорируя даже слезы, катящиеся по ее коже по собственной воле. Зен приносил ей еду, оставляя поднос с блюдами, над которыми долгое время пыхтел сам, на небольшом столике, возле Шираюки, однако она ничего не ела. Не притронулась ни к чему, что он приносил ей, а Зен, нужно было сказать, готовил ей кулинарные изыски, которые частенько подавали в поместье. Он пытался разговаривать с ней — садился на пол, с противоположной стороны и начинал рассказывать что-то занимательное, о своем прошлом, чтобы хоть как-то отвлечь Шираюки от ее тяжких дум. Выходил на улицу и старательно дурачился, чтобы она хоть немного улыбнулась, смотря на него, бегающего перед домой в клоунском костюме. Укрывал ее одеялом, когда замечал подрагивание пальцев. Иначе говоря, пробовал разное, но Амбервиль не реагировала ровным счетом ни на что. В какой-то момент Зен даже начал думать, что за ту злополучную ночь, ее успела посетить медуза Горгона, и теперь, Шираюки обречена на вечное заточение в камне. Этот вариант разбивала только мягкость кожи Амбервиль, которой он время от времени касался, чтобы укрыть ее одеялом или наоборот убрать его, чтобы она не сошла с ума от жары. Последние сутки Зен перестал как-либо бороться с этим. Он пустил ситуацию на самотек, предполагая, что когда Шираюки станет легче, она сама с ним заговорит. Так и вышло. Когда слез в ее организме попросту не осталось и они высохли оставляя на губах лишь послевкусие соли, Шираюки заметила в отражении стекла Зена, стругавшего фигурки из дерева. Она наблюдала за его отточенными движениями через окно, благодаря ночной темноте, из-за которой открывался обзор на комнату, в которой горел каминный огонь. — Что ты делаешь? — Из-за продолжительного молчания ее голос был похож на голос сорокалетней женщины, не вынимавшей изо рта сигареты вот уже несколько лет. Шираюки сразу захотелось пить. Во рту было сухо и от того слова звучали грубее, чем ей хотелось бы. — Вырезаю кукол из дерева. — Как ни в чем не бывало, ответил Зен. То ли боялся, что если начнет суетится Шираюки снова замолчит, то ли просто устал возится с ней, — Зачем? — Продолжила спрашивать Амбервиль, пытаясь найти собственное спокойствие в этих вопросах. — Разве тебе не нужно возвращаться в поместье? Эти слова слетели с ее губ печалью, звонко разбиваясь о воздух. У Зена была возможность вернутся туда, куда рвалась ее душа. Его там ждали, а он не возвращался. Странный. — В городе у моей семьи свой магазин игрушек. Моя сестра продает в нем кукол, которых мы с ней делаем вместе, только она занимается созданием восковых фигурок. — Ошарашил ее новостью Зен. Эта настолько поразило Шираюки, что она позволила себе наконец оторваться от вида за окном и взглянуть на него. Зен с особым интересом вырезал будущей фигурке лицо, бережно крутя кусочек дерева пальцами. — А в поместье я уже как год не работаю. Так иногда, захаживал к старым знакомым. — Он оторвался от своего занятия, поднимая голову. Их взгляды встретились. — Получил травму во время караула, после которой не смог выполнять физические нормативы. — Объяснил Зен, считывая непонимание в оливковых глазах. Мимика ее заинтересованного лица тут же померкла. Ее спас камергер, который уже даже не работал в поместье. Как иронично. — Как вы себя чувствуете? — Спросил он, проведя тонким лезвием по деревянной поверхности. — Отвратительно. — С отчаянной усмешкой ответила Шираюки. Честно, без приукрас. — Я… — Неловко начала подбирать слова Амбервиль, приобнимая себя руками. — Я хотела бы принять ванну, если это возможно. Она провела пальцами по своим сальным волосам. На носу, где была яркая россыпь веснушек, начала шелушиться кожа, а тело было неприятным на ощупь. Грязным и грубым. Хотелось смыть с себя весь пережитый стресс, скопившийся в ее порах за это время. — Конечно. — Зен выложил все из рук на стол, и подкинув в камин дров, направился в глубь дома, в комнату, где, судя по всему и находилось нечто на подобие ванны. Вернулся он спустя пятнадцать минут. Помог Шираюки подняться, придерживая под локтями, чтобы она не упала из-за затекших конечностей, которые свело судорогой, как только Амбервиль коснулась стопами пола. Как-то так получилось, что до комнаты Зен донес ее на руках. Уже в который раз. Как будто ему нравилось это делать. Он усадил ее на стул, и поспешил выйти, рассказав перед этим где лежат полотенца и где ей взять сменную одежду. Опустив по очереди ноги в деревянную ванну, больше похожую на широкую, низкую бочку для вина, Шираюки вздрогнула. Воды была едва ли не кипятком. Ей понадобилось некоторое время, чтобы залезть в нее полностью. Она помещалась в ванной в полный рост, поэтому могла позволить себе просто лечь и расслабить все мышцы. Мысли о том, что Зен может к ней зайти и застать ее нагой, она даже не допускала. Почему-то он внушал ей доверие. Или, во всяком случае, она хотела ему верить. В конце концов, в этом жестоком мире она осталась одна, а он помог ей. Привез домой, согрел, предоставил еду и крышу над головой, хотя вообще-то не должен был делать ничего подобного. Его поступок вообще не подчинялся ее логике. Какой смысл помогать ей, если теперь она никто? У нее нет ни денег, ни статуса, ни-че-го. Она предоставлена сама себе. У нее даже одежды своей нет, стоило говорить еще о чем-то? Она чувствовала себя грязной, униженной, растоптанной. Каждая клеточка ее тела зудела от мысли о том, что отец — человек, который с детства был рядом с ней, просто избавился от нее при первой же возможности. Это ранило ее сильнее всего. Ей хотелось снять с себя кожу, чтобы не чувствовать этих мерзких ощущений. Шираюки схватила с пола щетку для тела, которую Зен ей предоставил, и положив на нее кусочек мыла, стала с остервенением тереть свое тело, словно в попытке стереть карандаш о наждачную бумагу. От отчаяния на ее лице выступили морщины. Она кривилась от ощущений, продолжая сдирать с себя кожу, пока на ее теле не показались красные пятнышки. Шираюки моментально одернула руку, в испуге, и поспешила закончить с ванными процедурами, вымыв в торопях волосы. Вытерев тело вафельным полотенцем, Шираюки накинула на себя длинную ночную сорочку с пышными рукавами. Она оказалась ей точно в пору, и Амбервиль удивилась, поняв, что эта вещь — женская. Скорее всего, эта сорочка принадлежала сестре Зена. Но почему он тогда не дал ее ей в первую ночь? Эти бытовые несостыковки выводили Шираюки из глубокой загруженности собственного мозга. Они внушали ей какое-то светлое будущее. Жизнь, которую она еще может прожить хорошо. Ощутить себя в теле обычной девочки, которой чужда аристократия. Прибрав все за собой, Шираюки вышла в коридор. Крыльев ее носа тут же коснулся запах куриного бульона. Впервые за несколько дней она остро почувствовала голод. Добравшись до кухни, Амбервиль неловко остановилась в дверях, дожидаясь, пока Зен обернется и пригласит ее на кухню. Это почему-то вдруг стало важно. С ее влажных волос стекали капельки воды, оставляя сырые следы на полу. Свет, горевший с боку, позволял ей отбрасывать тень, и только когда ее силуэт соприкоснулся с силуэтом Зена, прикрывая теменью обзор, он обернулся, с половником в руках. — Я приготовил суп. — Проинформировал ее Зен, выключая плиту. Он помешал бульон, после чего принялся разливать его по глубоким тарелкам. — Вы, наверное, очень проголодались. Шираюки потопталась на месте, после чего легонько кивнула головой. Зен указал рукой на место за столом и она послушно его приняла, усаживаясь на самом краешке. Теперь она хотя бы хорошо выглядела. Не как графиня, конечно, но как подобает леди. От нее приятно пахло лавандой, кожа снова стала бархатной, а волосы не путались в колтунах, ровным водопадом ниспадая на ее плечах. Единственное, что осталось от ее прежнего вида — печать грусти на лице. Она не могла заставить себя улыбнуться, когда все то, чем она жила восемнадцать лет — разом исчезло. Не могла заставить себя разлюбить собственного мужа. От одного только мысленного упоминания об Оби у нее начинало ужасно болеть сердце, словно его крепко сжимают в кулаке, желая раздавить. Прикосновения мужа, которые она ощущала накануне их последней встречи, ожогами отпечатались на ней и ярко горели, словно Оби в данный момент времени водил пальцами по ее спине. Шираюки не могла выбросить из головы его слова о вечной любви к ней. То, каким искренним тогда казался Оби убивало ее изнутри. Взяв в руки столовый прибор, который ей протянул Зен, присаживаясь напротив, Шираюки опустила его в тарелку с супом, вылавливая картофелины. Странное наваждение томилось в ее груди. Она так хотела избавиться от него. Забыться. Перестать испытывать хоть что-нибудь. Все вокруг нее твердили, что любовь — это чистое и светлое чувство. Тогда почему же оно приносило столько боли? Почему же от разбитой любви хотелось кричать и рвать на себе волосы? — Не нравится? — Спросил Зен, заглядывая в ее поникшие глаза. Он пристально наблюдал за ее движением и решил прервать ход ее бесконечных мыслей простым вопросом, призывая кушать, а не ковыряться ложкой в посудине, издеваясь над ингредиентами, которые он положил в суп. — Что? — Она подняла голову, не расслышав его вопрос. — Нет, что вы. Очень вкусно. — После кивка Зена в сторону ее тарелки, ответила Шираюки. — Просто, я в растерянности… Шираюки тяжело вздохнула, заставляя себя съесть несколько ложек супа, чтобы не избавиться от зудящего ощущение в желудке, изнывающего от голода. Еда действительно была очень вкусной. — Позвольте мне помочь вам. — Без запинки сказал Зен, отодвигая в сторону уже пустую тарелку. Его ладонь потянулась к ее руке, замирая в нескольких миллиметрах, так и не коснувшись бархатной кожи. Шираюки смотрела в его глаза, светившиеся лучезарным светом, и не понимала, что происходит. Просто знакомые так друг на друга не смотрят. Она слегка зарделась, но поспешила избавить себя от ненужных дум. — Знала бы я еще, чем. — Печально сказала она, убирая алые прядки за ухо. Тяжело было с этим мириться, но тем не менее, это было необходимо. Шираюки отлично разбиралась в дворцовом этикете, знала политические и экономические нюансы и прочее, относительно жизни графини. О бытии обычных горожан ей не было известно. Отец всегда говорил ей, что в этом не было необходимости, а она и не сопротивлялась ему, будучи полностью уверенной, что близкие люди всегда будут рядом с ней и помогут в трудную минуту. Может быть, они с Оби вообще были в сговоре? — Я не понимаю, что мне делать. Как жить дальше и что вообще происходит. Я запуталась. — Пролепетала Шираюки, едва раскрывая губы в тихом шепоте. — Оставайтесь жить у меня. — Рука Зена наконец достигла девичьей ладони, накрывая ее в приободряющем жесте. Пальцы его были мягкие, но опустив взгляд, Шираюки заметила десятки царапин: глубоких, от которых обычно остаются шрамы; и совсем поверхностных, быстро заживающих. Она неумышленно потерла ранки большими пальцами своих рук, как будто это помогло бы ей залечить их в мгновение ока. — Почему вы помогаете мне? — Спросила она, смотря на него, в бледном свете огня, исходящим от камина. Странно, но никогда до этого она не чувствовала такого благоговения в воздухе. Даже ее комната в поместье уже перестала быть такой уютной, по сравнению с этим домиком, находящемся в отстранении от людской жизни. Она чувствовала себя комфортно, пребывая в этой, чуждой, как ей казалось, среде, и от осознания этого, ей становилось уже не так грустно. Эти мелочи приятным теплом разливались по ее венам. — Потому что мой долг — защищать вас, даже несмотря на то, что я в отставке. — Без запинки ответил Зен, наблюдая за тем, как она гладит его царапинки. Ему удалось расположить ее к себе за считанные секунды. Такое, стоило признаться, не вышло даже у Оби. Первые несколько дней она считала своего мужа наглым эгоистом. Хотя, нормально ли вообще говорить такое, когда по сути, он им и оказался? — Спасибо, за то, что не оставили меня. — Благодарно склонила голову Шираюки. Отныне, Зен единственный, кому она может доверять. И он единственный, кто может помочь ей не упасть духом, продолжая жить несмотря ни на что.

Ноябрь.

Последний осенний месяц подкрался совершенно незаметно. Шираюки потеряла счет времени еще в самом начале, когда режим ее сна полностью перевернулся с ног на голову. Зен, в попытке скрасить ее скучные дни, научил Амбервиль вырезать из дерева небольшие фигурки, которые впоследствии можно было использовать в качестве подставки под горячее. Первые пару дней, конечно, она постоянно ранила руки, оставляя в пальцах занозы или царапая ножом кожу, но вскоре вошла во вкус, отмечая, что данное ремесло очень успокаивает. Они вместе сидели за большим столом в гостинной, иногда на веранде около дома, и стругали деревянные досочки. После, Шираюки раскрашивала их перламутровыми красками, которые Зену как-то привезла его сестра. Сам он ими не пользовался, а Шираюки они пришлись по душе моментально. Она расписывала получавшиеся деревянные фигурки, отмечая, что обладает неплохими навыками художника. Заметив это, Зен предложил ей делать его куклам макияж, чтобы они не выглядели такими простыми и однотипными. Шираюки приняла это предложение с большой ответственностью. Куклы, которых делал Зен, выглядели настолько невероятно, что Амбервиль до конца не была уверена, что такие вещи вообще можно было делать руками. Настолько гладкими получались девичьи лица, что на ощупь, их кожа казалась настоящей. Черты лица, очерченные тонко и изящно. Хрупкие пальчики, которые можно было сломать одним неосторожным движением. Изучая полученных кукол, Шираюки боялась первое время даже просто к ним прикоснуться, что уж стоило говорить о том, что она испытывала, когда Зен предложил ей нанести на них краску. Ее руки дрожали от страха, что она может все испортить, однако Зен настаивал, и ему она, почему-то, отказать была не в праве. К ее собственному удивлению, краска на деревянные личики легла идеально. Ровно, гладко, без различных косяков. С бледными румянами и подведенными глазами, куклы действительно стали смотреться более выразительно. Когда несколько кукол были готовы, Шираюки стала расспрашивать Зена, почему он ни во что их не одевает, а продает пустую деревянную модельку. Выяснилось, что одежду для подобных кукол, покупают отдельно, потому как вкусы у всех разные на такие вещи, да и денег такое разделение приносит больше. Сначала Шираюки соглашалась с такими высказываниями, но когда Зен стал упаковывать фигурки по коробкам, чтобы отвести их в город на продажу, все-таки возразила, сказав, что выставлять на витрину раздетых кукол — бестактно и пошло! Она попросила у Зена отыскать ненужные тряпки и предоставить ей иголку и нитку. Когда он поставил перед ней швейную машинку, Шираюки удивленно вытаращила глаза. Учитывая то, что у него были все нужные вещи, она считала просто кощунством, выставлять товар на витрину в таком непотребном виде. Поблагодарив собственную маму, за то, что перед смертью научила ее шить, Шираюки за пару часов состряпала простую белую ночнушку с кружевными рукавчиками. Этот наряд идеально дополнял кукол, не коверкая их образ, а наоборот, добавляя в него простоты и изысканности. Идея Зену понравилась. Это не было особо затратно, и не портило его стиль выполнения, а потому, он попросил Шираюки поделиться своими навыками. Изо дня в день они вместе сидели за столом, занимаясь каждый тем, что выходило у него лучше всего, параллельно беседуя обо всем на свете. Такой стиль жизни помог Шираюки быстро абстрагироваться. Она вскоре отошла от сожалений по собственному прошлому, думая только о том, как ей правильно провести линию, чтобы не смазать нарисованную бровь, или как лучше пришить кружева, чтобы они не выбивались из общей картинки. В перерывах между тем, они наведывались к коню Зена, стоящего в небольшом амбаре, где находилась его маленькая мастерская. Он стояла за домом, с боковой стороны, так, что до этого Шираюки его просто не замечала. Коня, как оказалось, звали Гром. Он был ласковым и очень любил яблоки, поэтому, периодически, пока Зен суетился на кухне, не подпуская Амбервиль к плите, она таскала Грому лакомства, и расчесывала специальным гребешком его гриву, из которой позже, они с Зеном делали парики для кукол. Ее привычный быт совершенно неожиданно изменился, и прожив в таком ритме практически месяц, Шираюки поняла, что такая жизнь, ей нравится намного больше. Она, как будто нашла свое призвание, отдаваясь делу, которое ей действительно пришлось по душе. Не то, чтобы ей было плохо в поместье. Нет. Просто, дворцовая жизнь была шаблонной. Она, подобно марионетке следовала всему, что ей говорят. Каждую ночь, ложась в кровать, в отдельной комнате (а спали они с Зеном раздельно все еще раздельно), Шираюки засыпала всегда крайне быстро, буквально сразу после того, как ее голова касалась подушки, однако были вечера, когда сна не было. Тогда ее мысли возвращались к Оби, и она, тихо зарывшись носом в одеяло, плакала, до сих пор не сумев смириться с его предательством. Розовые очки всегда разбивались стеклами внутрь, а потому и справиться с утратой было тяжело. Утром же, она словно все забывала. Бежала к швейной машинке, зачастую игнорируя завтрак, лишь бы только занять себя чем-то и избавиться от тягостных мыслей. Но ведь ничто не длиться вечно, как известно. — Мне нужно будет уехать. — Зен, заваривавший чай в маленький заварочник, ошарашил ее внезапным признанием. — Куда? — Растерялась Шираюки, и от того, насколько это было неожиданно, уколола иголкой палец, тут же прислоняя его к своим губам. — В город. Нужно отвести товар на продажу и купить продукты. — Он протянул ей флакончик с обеззараживающей жидкостью, оставляя чайные травы завариваться на столешнице. Сев рядом с ней на стул, Зен взял ее ладошку своей рукой, и приложив ватку, которую успел вытащить из ящика, смочил ее перекисью. — Я, могу поехать с вами? — Спросила Шираюки, смотря за тем, как бережно Зен обращается с ней, обрабатывая незначительную ранку, которую практически не было видно на коже. Он был так любезен с ней, что на устах, сама по себе расцветала улыбка. — Боюсь, что нет. — Остановив кровотечение, грустно помотал головой Зен. — У меня скопилось много дел в городе, поэтому я не смогу следить за вами, как подобает, а подвергать вас опасности — не хочу. — Он поднялся, принимаясь убирать все со стола на пол, чтобы выставить на скатерть посуду и приготовленный им ужин, пока Шираюки бегала за ним глазами хвостиком. — В следующий раз, я обязательно возьму вас с собой. — И… — Начала она, подбирая нужные слова, чтобы не показаться грубой. — Сколько вас не будет? — Думаю, три-четыре дня. — Составив в голове план, который ему нужно будет осуществить, прикинул возможный временной промежуток Зен. Выставив на стол тарелку риса, с овощным рагу, он разлил по чашкам душистый чай, с лепестками мелиссы, и вернулся на свое место. Шираюки ничего не ответила. Настроение ее как-то сошло на нет, так, что даже пропал аппетит, однако она все равно заставила себя съесть все, что было приготовлено ей. Не хотелось выставлять себя в дурном свете: капризной и наглой. Она ведь итак пользовалась всеми его услугами, а потому, было бы до ужасного некрасиво, высказывать свое недовольство в сложившейся ситуацией. Диалог за ужином как-то не шел. Зен, параллельно с трапезой, составлял план дел, иногда спрашивая у нее, какие продукты стоит купить и в каких количествах, а потому, она отдалась собственному внутреннему миру. После, прибрав за стола, изъявляя желание вымыть грязную посуду, Шираюки скрылась в спальне, прячась в кровати под одеялом с головой. Всю ночь она плохо спала. Сначала ворочалась — сон долго не приходил. Ей пришлось считать овец, чтобы призвать к себе Морфея. Затем она просыпалась каждый час, то ли от кошмарных снов, которые сразу же забывала, то ли из-за переизбытка чувства печали. Она сама не знала. Однако под утро, сон покинул ее окончательно, поэтому она, закутавшись в одеяло, просто раскачивалась из стороны в сторону, пытаясь не думать не о чем. Провожать Зена она вышла в совершенно разбитом состоянии. Шираюки помогла ему собрать товар, для продажи в тележку, которую он позже прицепил к Грому, и просто стояла, кутаясь в его накидку, чтобы не замерзнуть. — Я постараюсь вернуться, как можно раньше. — Подходя, обратился к ней Зен. — Все в порядке. — Как ни в чем не бывало ответила Шираюки, стараясь держаться как можно естественней. — Справитесь без меня? — Он убрал с ее лба алые прядки волос, едва улыбаясь уголками губ. Мило и очаровательно. — Разве у меня есть выбор? — Нотки недовольства проскользнули в ее речи, как бы сильно она не старалась скрыть свои чувства. — Ито верно. — Глупо рассмеялся Зен, поправляя свою накидку на ее плечах. Ноябрь в этом году выдался холодным, а потому он сильнее укутал ее в собственный предмет одежды, так, чтобы прикрыть горло. — Едьте уже. — Фыркнула Шираюки, надеясь, отвязаться от компании Зена как можно скорее, чтобы отдаться собственным чувствам, однако, вместо того чтобы уйти, он крепко ее обнял, зарываясь носом в шею. Она вздрогнула, как будто это был не простой, невинный жест, а что-то в разы откровенней. Что-то, что он не мог себе позволить. Этот жест необычайным образом сгладил все ее возмущение, сменяясь безумной печалью, и пойдя на поводу собственных чувств, Шираюки протянула руки, обнимая Зена в ответ. Это был так… Волшебно, что ей не хотелось его отпускать. Странное, волнующее чувство. Распрощавшись, Шираюки проследила за тем, как он взбирается на Грома, натягивая поводья. Конь затопал копытам, разворачиваясь в нужную сторону. Тележка позади тихонько проскрипела. — Совсем забыл сказать. — Перед тем, как пустить Грома рысцой, Зен снова обратился к Шираюки, тело которой успело продрогнуть до тряски пальцев. — Не покидайте пожалуйста дом, в мое отсутствие. Это были последние слова, которые она услышала от него, перед тем, как проводить Зена взглядом до линии горизонта, где он затерялся среди густого леса. Странное волнение коснулось ее сердца, но Шираюки решила не придавать ему должного внимания, возвращаясь обратно, в спальню. Ну удивление, сон застал ее сразу же, как только она легла в кровать. Проснулась Амбервиль только вечером, когда часы, висящее над дверью, ведущей из спальни, показывали восемь часов. Шираюки откинула в сторону одеяло, чувствуя, как горит все ее тело. По лбу стекали капельки пота, горло рвало от боли, нос был заложен. Видимо, ее успело продуть, пока она стояла на улице этим утром. Сил, чтобы подняться и добраться хотя бы до кухни и выпить воды, которую Зен ей принес из колодца — не было, поэтому Шираюки предпочла просто лежать и смотреть в потолок, в надежде, что все само как-нибудь пройдет. Ночь она провела словно в горящей ванне. По коже стекали капли пота, неприятно склеивая части тела между собой. Голова гудела, перед глазами все плыло. Создалось впечатление, что ее кто-то снова хотел утопить. Легкие сжимало, как будто не хватало воздуха, в ушах звенело. От этого хотелось кричать. Она сейчас одна и случись что — никто ее больше не спасет. Болела Шираюки редко, а потому понятия не имела, что ей стоит делать в таких ситуациях. Обычно, к ней приходил врач из восточного крыла, который назначал ей лекарства и следил за тем, чтобы она их принимала. Сама же Шираюки не знала, что и когда нужно принимать, чтобы хоть немного облегчить свое состояние. На второй день, она заставила себя подняться, чтобы найти в доме Зена что-то, чем можно избавить себя от головной боли, разрывающей ее плоть изнутри. Она знала, где находится ящик с лекарствами, и когда отыскала его, была невероятно благодарна тому, что Зен подписал ячейки, для чего и какие таблетки предназначены. Последние дни, Шираюки питалась водой и сырыми овощами, которые только сумела отыскать. От безысходности она начала грызть картошку — сил возиться на кухне и варить ее, не было. Таблетки помогали, но не слишком сильно. Все симптомы возвращались к ней буквально спустя пару часов. Из-за того, что голова ее шла кругом, ей постоянно казалось, что по дому передвигается кто-то помимо нее. Так, она проснулась один раз ночью, и увидела за окном, в отражении луны, чей-то силуэт. Уже через пару секунд он пропал, но чувство страха, резко въевшееся ей в кости, не исчезло даже когда вернулся Зен. Он приехал рано утром, через четыре дня, после того как покинул пределы дома. Шираюки Зен застал в кровати. Она мучилась от жара, сжимая пальцами одеяло от пульсирующей мигрени. Стоило признать, что это застало Зена врасплох. По началу, он растерялся, однако быстро собрался, действуя наверняка: заставил ее выпить сироп, способствующий понижению температуры; временно перенес ее в другую комнату, чтобы проветрить спальню; вытер ее тело влажным полотенцем; и отпаивал горячим чаем. Ему за одни сутки удалось привести дом, в котором она, по чистой случайности навела хаос, в порядок, и поставить Шираюки на ноги. Конечно, болезнь не отступила полностью, но стала намного легче. Тело ее уже не так сильно изнывало от жара, голова перестала болеть, и взгляд наконец-то прояснился. Он помог ей принять ванну, чтобы смыть с тела все то безобразие, в котором она погрязла за время его отсутствия, и уложил спать. За ночь, пока Шираюки восстанавливала силы после четырех дней безумия, Зен успел разобрать купленные вещи и продукты. Когда Амбервиль проснулась, он принес в комнату поднос, с манной кашей. В то время, как она ела, с голодом глотая приготовленную для нее еду, Зен успел налить в железный таз воды, и поставить его на пол, смачивая в нем полотенце. Когда тарелка опустела, он отнес все ненужные вещи на кухню, и принялся влажной тканью вытирать разгоряченное тело Шираюки. — Я могу сделать это сама. — Сказала Амбервиль, чувствуя ужасную неловкость, выросшую между ними. Она ощущала себя ребенком, который не может сам справиться с такими легкими вещами, и от того становилось дурно, как от отступившей лихорадки. — Позвольте мне поухаживать за вами. — Протестовал Зен, продолжая протирать ее ключицы. Она дрожала от соприкосновения мокрого холодного полотенца со своим горячим телом, а потому на лице ее выступил румянец, который она ошибочно восприняла чем-то неподобающим. — К чему вам делать что-то такое? — Она вжала голову в линию плеч. Шираюки постоянно возвращалась к этому вопросу, пытаясь найти на него ответ. Почему-то, она не верила в то, что люди способны помогать кому-то просто так. У всего в этом мире должны быть мотивы. У счастья, у радости, у печали, у злости, у любви, у смерти. Абсолютно у всего. — Я уже отвечал вам на нечто подобное. — Он попросил ее повернуться к ней спиной, чтобы вытереть ей спину. — Почему вы снова спрашиваете об этом? Шираюки придерживала одной рукой свою сорочку, которую Зен купил ей в городе, чтобы скрыть свою грудь, а другой рукой сжимала свои волосы, чтобы они не попадали на спину и не мешались. Ее пальцы сами по себе самостоятельно сжались. От абсурдности ситуации, в которой она находилась, стало не по себе. Черты ее лица исказились в оттенках печали. — Вы ведь влюблены в меня, верно? — Осмелилась выдвинуть предположение Шираюки. Ей было стыдно говорить о чем-то таком, потому как она была уверена в том, что просто заблуждается в собственных теориях, и задала этот вопрос, только для того, чтобы избавить свою голову от подобного бреда, однако его ответ, резко оборвал все ее надежды и предположения. — Вы правы. — Без утайки выпалил он. — Вы мне небезразличны. От того, как просто Зен ей в этом признался, Шираюки вдруг гневно вспыхнула. Это произошло так внезапно, что Амбервиль вообще не была уверена в том, что управляет в данный момент своим телом. — Как вы можете говорить такое? — Она повернулась к нему лицом, замечая распахнутые в удивлении лазурные глаза. — Вы же меня совершенно не знаете! Ее границы любви в голове были светлыми и четкими. Шираюки не верила в любовь с первого взгляда и прочую чепуху. Для нее этот аспект всегда был здравомыслящим. В нем, чувства появлялись только после определенной длительности взаимоотношений. Она была убеждена в том, что перед тем, как полюбить какого-то человека, нужно его хорошенько узнать. Мало ли, у вас расхожи вкусы или какая черта характера вас в нем не устраивает. Уйма таких вот деталей, которые для Шираюки были важны. И недопустимо было, по ее мнению, любить кого-то просто потому, что этот человек существует. Людей тянуло друг к другу из-за схожести взглядов, установок, принципов. Так же было и у них с Оби. Они оба были членами королевских семей, оба разбирались в политике, любили одни и те же вещи, и в целом, были буквально копиями друг друга. Именно поэтому она и полюбила его. Потому что видела в нем себя. — Разве это причина, по которой я не могу испытывать к вам чувства? — Спокойным тоном ответил Зена, вновь смачивая полотенце в тазе с водой. Его, напускное равнодушие раздражало ее, и Шираюки, если честно, сама не понимала почему. Просто в миг, стала сильно злиться, несмотря на то, что он вообще-то, ее уже дважды едва ли не с того света достал. Возможно ли, что это было потому, что она, формально, все еще являлась замужней девушкой? Каким бы ублюдком по итогу не оказался Оби, ей самой не хотелось опускаться до измен. Даже в таком ключе и при таких обстоятельствах. — В таком случае, получается, что вам интересна моя внешность, так? Вы ведь не осведомлены о моем прошлом, о том, что мне нравится, и что я люблю. Вряд ли кто-то поделился с вами этой информацией, пока вы служили в поместье. — Попыталась облагоразумить его Амбервиль. Такая притворная любовь ей была не нужна. Ей сейчас вообще никакая любовь не нужна была. — Почему вы думаете, что я люблю вас только за внешние данные? — Не понял Зен. — Мне нравятся черты вашего характера, то, как по-детски вы радуетесь, когда у вас что-то получается. Нравится, как вы пытаетесь помогать, хотя у вас и не получается, но вы стараетесь. Нравится, как вы рассказываете мне о прочитанных книгах, как активно жестикулируете, то как… — Хватит! — Дернулась Шираюки, чувствуя, как щеки ее наливаются кровью. Казалось, что даже плечи ее покраснели, и веснушки на коже пропали, на фоне бардовых оттенков. — Если вы так говорите, то может еще ноги мне целовать будете, раз я вас так привлекаю? Зен явно выпал в осадок, заглядывая в ее потемневшие от злости оливковые глаза. Выглядел он так, будто она отчитывает его за какую-то содеянную пакость. — Зачем? — Он поднялся на ноги, опуская в таз с водой полотенце, и пытался понять ход ее мыслей, однако из-за собственной импульсивности, Шираюки и сама упускала логическую цепочку, за которую так отчаянно хваталась. — Чтобы доказать свою искренность. — Она гордо вскинула голову к потолку, пытаясь вбить в голову Зена, что его чувства — всего лишь пустота, привязанная к ее внешним данным. Ему просто нужно было найти кого-то другого. Кого-то, кто подошел бы ему больше, чем она. Графиня, у которой отобрали все в мгновение ока. — Ну, что же вы стоите? Передумали? Зен окинул ее странным взглядом. Брови его сошлись у переносицы, а глаза сверкнули непонятной для нее серьезностью. Зен опустился на корточки, наклоняясь к тазу с водой. — Ну? — Надменно спросила Шираюки, стягивая одеяло со своих стоп. Никогда и ни с кем до этого, она не разговаривала подобным тоном, а потому не знала, как прекратить весь этот глупый фарс, родившийся из ничего. Она отвернула голову в сторону, закрывая глаза, тем самым, принимая его поражение. И все-так, она оказалась права. Он не станет делать ничего подобного, чтобы… Додумать она не спела. Юношеские губы коснулись кожи ее голени, разливаясь по телу электрическим током. Она вздрогнула, едва Зен оставил на ее ступнях еще несколько обжигающих поцелуев. — Остановитесь! — Потребовала Шираюки. Ее слова были лишь глупым недоразумением. Неужели он этого не понял? Ситуация изменилась за секунду, делая проигравшей Шираюки. А все из-за того, что она не смогла вовремя усмирить свой пыл! Опустив руку, которой Зен держал полотенце, в таз, он предпочел не выжимать его на этот раз, прикладывая к тем местам, где до этого оставлял поцелуи. По голени правой ноги моментально растеклись струйки холодной воды, и от того, насколько ярким оказался контраст температур, Шираюки рвано выдохнула, прикрывая губы ладонью. Внутри все задрожало — настолько развратным получился этот звук. Проведя мокрым полотенцем вверх по ее ноге, задерживаясь у колен, Зен поспешил коснуться языком мест, где стекали ледяные, хрустальные капли, слизывая их. Волнующий вихрь поднялся внизу ее живота, и Шираюки тут же замотала головой, желая прекратить все это. Она схватила Зена за волосы, в попытке оторвать его от чего-то, столь непристойного, но он был в разы сильнее нее, поднимаясь поцелуями все выше и выше. Рука его скользнула от колена к бедру, по которому тут же разлилась ледяная вода. Шираюки непроизвольно выгнулась, прикусывая губу от того, насколько яркими были ощущения на ее теле. Что-то не реальное. Такое, чего ей раньше не доводилось испытывать. Рисуя на влажной коже узоры языком, Зен остановился чуть выше колена, прикусывая бедро. Не выдержав чего-то столь неожиданного, Шираюки дернула руками, все еще желая остановить это безумие. С уст ее сорвался протяжный сон, и она едва не потеряла сознание от того, насколько пошло это было. Грубо, но приятно. До звездочек в глазах. Волнение внизу ее живота росло с невероятной силой, и Шираюки в ужасе распахнула глаза, когда поняла, что это не просто трепет, а дикое желание. Ей хотелось, чтобы все, что только задумал сделать Зен — не заканчивалось, и когда его губы оставили влажный след на ее бедре у самого живота, втягивая кожу, подобно вакуумной банке, не сдержала удовлетворительного вдоха, плавно перерастающего в очередной стон. На ногах осталось несколько ярко-красно-фиолетовых отметин. — Пожалуйста, прекратите… — Жалобно попросила она. В противовес собственных ощущений выступил здравый смысл, требующий, чтобы все это немедленно прекратилось, как бы сильно она не требовала продолжения внутренне. Однако Зен не желал останавливаться. Он издевался над ней, целуя кожу то на одной ноге, то на другой, игнорируя влажное постельное белье, хлюпающее под ее весом. Ему было неприятно слышать в свой адрес слова, которые она так нагло произнесла, а потому, хотелось высказать подобным свое возражение. Ткань сорочки неприлично задралась и Шираюки хотела опустить ее обратно, чтобы хоть как-то все это закончить, когда в какой-то момент, ей показалось, будто все действительно закончилось. Она опустила взгляд, тяжело дыша, и когда поняла что происходит — не успела ничего сделать. Громкий, протяжный стон наполнил собой спальню. Язык Зена коснулся пальцев ее ног — самой чувствительной точки девичьего тела, и она просто не могла совладать с самой собой, прерывая установленную в комнате тишину собственными непотребными звуками. Тяжело дышала, издавая хриплые стоны, в перемешку с несвязным бредом. Ей казалось, что еще немного, и она просто растает под напором его действий. Что эйфория совсем скоро наполнит ее тело и она растворится в этой комнате, в этом влажном постельном белье, в этих ощущениях. В безграничном удовольствии. Однако, когда с губ ее слетел очередной стон, Зен остановился. Он поднялся выше, замирая в миллиметре от ее уст, и пристально смотрел в, застланные пеленой удовольствия глаза. — Надеюсь теперь у вас не возникнет сомнений. — Проговорил Зен в самые ее губы и отстранился. Он поднял с пола таз с водой и ушел, оставляя ее одну, наедине с собственными бесами, а она растерянно смотрела ему в след, возвращая руки к ткани сорочки, в ужасе замечая, что та съехала вниз, едва ли прикрывая пышную грудь.