Слишком поздно

Слишком поздно. Прикосновение чужих пальцев к плечу обжигают, но словно бы не его тело. Словно бы облачил он давно себя в какую-то другую кожу, которую сейчас трогает Азир — держит дружески, улыбается так чисто, так беззаботно, как будто не было вести более благой, чем та, что огласил он перед всем народом Шуримы — что высказал, выкашлял, вытошнил перед тем, кто до тошноты его голос слышать не мог более. Весть эта проваливается куда-то глубоко, оседает в районе солнечного сплетения, как плохо переваренный обед, тут же мутя и перехватывая дыхание. Оказывается, всё это время Азир вынашивал планы отменить рабство. Оказывается, он решил, что самое время объявить об этом — прямо перед тем, как он станет богом, перед которым все будут равны — и свободные граждане, и рабы, и звери. Равны — и одинаково ничтожны. Ничтожествам незачем знать о замысле божьем, не так ли? В глазах Азира, пока он смотрит на него, мелькают дни, отражаясь в чужих тёмных зрачках их общими воспоминаниями. Монументальная тишина библиотеки Насуса, шуршание свитков папируса, два негромких голоса. Плавящий всё живое жар пустыни, один бурдюк с водой на двоих, руки, что соприкасаются, когда Азир отдаёт ценную влагу тому, кто и мечтать о подобной милости не смел. Спасительная сень смоковниц; мелкие зёрна их плодов хрустят на зубах, а сок пачкает руки и медовым послевкусием остаётся на губах. Сладкое, светлое, благословенное солнцем процветание Шуримы. Когда Азир отворачивается, чтобы взойти по лестнице и совершить ритуал, на ум приходят одни лишь ночи. Эти ночи пропахли кровью насквозь — сколько не три, не отстанет. Кровь стекала по исхлёстанным и сломанным спинам тех, кто строил процветающую Шуриму. Вскормила скорбные цветы в землях, что стали частью процветающей Шуримы. Въелась в руки тому, кто ограждал процветание Шуримы — её надежду во плоти — от жадных до крови клинков и кровью повязанных конкурентов. Слишком поздно. Губы уже давно искусаны в кровь, забыв о сладости смокв. Слишком поздно. Ночь темнее всего перед рассветом, а день ярче всего в предзакатный час. Слишком поздно. Пока Азир ступает по каменным ступеням всё выше и выше, что-то внутри ворочается, узлом перетягивается, сжимается, проваливается всё глубже и глубже. Последний луч Солнца Шуримы вспыхивает ярко и гаснет в глазах, которые давно утратили свет. Просачивается сквозь пальцы, которые устали от царских подачек и сами взялись за дело, скребя ногтями каменные глыбы, медленно, до крови — опять крови — кроша основание пирамиды. Сейчас одно лёгкое движение — и пирамида перевернётся вершиной книзу. Вместо вечного дня Шуриму поглотит вечная ночь. Зерат знает, что такое отчаяние. Зерат знает, что солнце на небосводе никогда не идёт вспять. Зерат знает, что для них с Азиром уже слишком поздно.