Жертва

      Один лёгкий надрез. Сначала на пробу. Сперва никакого эффекта, но стоит чуть растянуть в стороны податливые края, как появится она. Тонкая линия, в плохо освещённой комнате выглялящая почти чёрной. Но этого мало, надо больше, глубоко внутри скребется о ребра недовольство, оно жаждет насыщения. Второй раз провожу по тому же месту, это должно быть больно, но материалу передо мной уже все равно. Распятый на алтаре и безмолвный от истощения. Нож чуть окрашивается багряным, совсем немного. Слышатся жалкие хрипы и булькающие звуки. Они лишь позорят меня перед Отцом, да как это смеет. Раззадорить меня хочет? Отбрасываю ненужный предмет, он лишь мешает, и провожу ногтями по краю щели, ласкаю ее подушечками пальцев, как заботливый любовник свою прелестницу, прежде чем, разрывая мякоть, окунуться глубже, прорывая себе путь удлинняющимися когтями. Вот так, так правильно. Громче славь великого Баала своими нечистивыми устами! Внутри так тепло. Нужно больше, больше этой живителной влаги. На губах застывает блаженная улыбка, когда на языке тает этот терпкий, слегка соленый вкус. С удовольствием обсасываю пальцы, слегка раня язык о когти убийцы. Не упустить ни капли, продлить подольше эту негу. Слегка дрожа от предвкушения, наклоняюсь к источнику дурманящего запаха, ноздри по-звериному подрагивают в попытках уловить все оттенки. Трепетно цепляясь когтями за края, протыкая такую тонкую оболочку насквозь, припадаю к этому роднику уходящей жизни, лакая и проникая языком глубже. Слюна стекает по подбородку, не успевает высохнуть, смешиваясь с алым соком, который теперь повсюду. Отрываюсь на секунду, чтобы снова запустить руки, глубже, глубже, нежно поглаживая склизские сгустки, после чего медленно, преодолевая сопротивление мембраны, коготь высвобождает содержимое наружу, с удовольствие сжимаю его между пальцами. В тишине комнаты этот лопающийся звук прозвучал достачно громко, вызывая сладкую дрожь. Молитва жервы окончена с ее последним хрипом, а вот моя только начинается. Какая жалость, столько нектара попросту вытекло на пол. Но скоро будет еще больше. Двумя руками, сжимая и перемешивая все внутри, как глину, я не в силах сдержать судорожный стон, вторящий хлюпающим звукам. Все лицо, грудь, одежды покрыты подтеками и ошметками того, что когда-то было живым и мыслящим, когда умываюсь из этого источника, зачерпывая ладонями размятое в почти одрородную массу содержимое. Окутать себя этим теплом с ног до головы, ещё, ещё, мне мало, стать единым целым, чтобы наконец утолить эту жажду. — Блейд.? Ах, ну да, как мог забыть. Мой маленький мышонок. Навеное он сейчас сильно напуган, снова увидев меня таким. Даже по имени назвал. Медленно поворачиваюсь, неприятно морщась от ощущения стянувшейся на щеках и щее подсохшей пленочки. Такое желанное тепло уходит. Но его место занимает другое чувство. Успокоить мое счастье, последнее существо, которое удерживает от окончательного погружения в багровую пелену. Страх и. жалость.? в алых глазах напротив немного отрезвляют, полностью прогоняя сладкое безумие. Он не отшатывается, когда я, весь покрытый слизью, грязью от раздавленных непереваренных частей пищи жертвы Отцу, подхожу вплотную. Теперь и его прекрасные белые кудри запачканы нежной рукой, с ещё не втянувшимися когтями убийцы. Бесконечно устало прикрывает глаза, подставляется под ласкающую руку. Он все понимает.