дальше действовать будем мы
Пузатые экраны макинтошей передают все в примитивнейших зернисто-сизых тонах, с помехами. Какие-то из мониторов накрыты строительной пленкой, какие-то вовсе выключены. Это зябкая сырая подсобка Колумбайна, сюда никто и не заходит кроме охранника и уборщицы раз лет так в сто. Поэтому пыль поглотила тут все, поэтому можно по любой плоской поверхности вырисовывать пальцем незамысловатые произведения искусства. Хотя…нет же, тут явно недавно кто-то был! Вот же, проворачивал махинации с пленкой! Возможно, менял. Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения. Одна из камер теперь с верхнего ракурса транслирует едва различимые силуэты. Потом они становятся видны лучше. Два парня стоят на фоне ряда шкафчиков. Первый значительно выше второго, который, в свою очередь, перезаряжает автомат. Иногда видно, как они смеются, переговариваются между собой, шастают и стреляют в пустоту. Запугивают. Спустя время они пропадают из поля зрения камеры, но позже появляются на другом экране. Они энергичной поступью направляются к библиотеке. Все ближе и ближе. Это судный день. Но справедливы ли приговор и казнь?ретроспектива
— Ты чего свитер не снимаешь? — пахнет потом и остаточным запахом краски, которой обновляли раздевалку чуть меньше месяца назад. Эрик недоумевающе таращится на приятеля в ожидании ответа. Дилан как-то мнется, на долю секунды потупляется. Ему неловко, неудобно. — Да-а… я, наверное, так буду заниматься…. — выдавливает он. — в зале реально холодно. — Ну так взял бы кофту. — Эрик надменно приподнимает густую бровь и еще больше удивляется. На его лбу проступают характерные морщинки. — знал же, что сегодня физра. — Да я забыл, блин. Че ты прикопался-то вообще. — фыркает агрессивно Клиболд. И фыркает довольно-таки громко, заставляя тем самым обратить на себя косые взгляды других парней, но его можно понять. Так просто Харрис бы в жизни не обратил внимания на чертов свитер друга, но сегодня с самого утра все шло как-то не так. Дилан всю первую половину дня стремился будто нарочито Эрика избегать, это было очень заметно. В каждом движении Дилана, в каждой короткой его обрывистой фразе, в каждом смешке чувствовались неимоверное напряжение и скованность, нежелание вести диалог. Да и выглядел Ви так, словно всю ночь не спал, слишком хреново. И Реба это уже действительно настораживало. На резкий ответ Дилана Эрик лишь пожимает плечами, нервно переводит дыхание с глуповатой улыбкой. — Ладно, забудь…— неожиданно вбрасывает Клиболд и присаживается рядом с Харрисом, — как насчет…потусоваться сегодня вечером у меня, порубиться в DOOM, все дела? Пятница же. Предки в кино уйдут, Байрон с друзьями. — О-о, такой настрой мне нравится уже больше. — Эрик снисходительно хлопает Ви по плечу и, подперши руки в колени, встает. Рев звонка мгновенно обволакивает все школьные коридоры, он будто дублируется и от этого еще сильнее бьет по ушам. Так тоненько и пискляво. Мысли о свитере как-то сами в итоге улетучиваются, постепенно назревающий шторм в душе Харриса сменяется штилем.***
Дилан до чертиков уютный. Особенно, когда собирает блондинистые волосы в пучок, особенно, когда его домашняя одежда пахнет только недавно приготовленной пиццей и до боли в ребрах знакомым кондиционером. А еще Дилану уж очень идут эти очки, которые он носит исключительно дома (ибо боится, что другие его в них засмеют). Харрис и сам не понимает, почему вдруг уделяет этому особое внимание, оно как-то само получается. Честно. Просто рядом с Диланом в такие моменты не ощущаешь себя уязвимым; мысль вольной птицей разгуливает где-то внутри, дарит удивительное спокойствие и уверенность одновременно, она освещает самые сокровенные и потаенные уголки твоего сознания, даже те, о которых ты и не догадывался никогда. И ты уже не вынужден строить из себя кого-то другого, притворятся, так как это попросту не имеет никакого смысла на данный момент. — Да сука! Он меня уже бесит! — орет Эрик и чуть ли не соло исполняет на кнопках джойстика. Дилан со стаканами прохладной колы собирается подойти сзади, в этот момент увлеченный Харрис резко подскакивает от радости на диване и задевает напитки, которые тут же выплескиваются на пол и, конечно, на серую футболку Клиболда. — Блять, ты дебил?! — машинально вылетает из уст Водки. — Че-ерт, прости! Давай помогу…я… — Не надо, помог уже. Забей. — как-то холодно выдает Ви и откладывает стаканы. — я переодеваться. Эрик сидит по-турецки буквально секунд десять. Чувство вины становится в нем все сильней, оно нарастает, будто покрывает и без того волнующееся сердце какой-то вязкой липкой слизью. В воздухе висят натянутость, замешательство и стыд. Харрис даже не думает. Парень взрывается, практически сразу же направляется к лестнице, вслед за Диланом, который уже успел подняться и закрыться. — Дилан! Дилан, ну правда, прости! Я не хотел! — Реб дергает ручку, вваливается в комнату с искреннейшими извинениями, — где тряпки для полов? Я все убе… Боже. Нет, он не верит тому, что сейчас видит. И не потому, что его дико смущает Клиболд без футболки, вовсе нет, куда сильнее смущают его исполосованные плечи и бока Клиболда…. — Стучаться не учили?! — Дилан тут же старается прикрыть изрезанные участки, но получается у него крайне херово. — Дилан…— произносит Эрик так, будто желает убедиться в том, что сейчас перед ним стоит действительно его Дилан, самый настоящий, реальный Дилан и никто другой. Эта интонация полувопросительная, осторожная, сопровождаемая сухостью в горле. Харрис не подходит — подкрадывается, берет за запястья Ви, продолжает изучать его с ног до самой макушки. Эти раны свежи. Можно даже сказать, мясисты, они буро-винные, пестрые, на фоне болезненно-бледной, гриппозной кожи Дилана эти раны выделяются до безумия. А еще они, что неудивительно, рельефны, и для того, чтобы это понять, не нужно даже никаких тактильностей. Все и так ясно. Слова с трудом подбираются. Это что-то из разряда «умные мысли пытались преследовать его, но он был быстрее». — Ты…зачем ты… — Замолчи. — сурово перебивает Ви. — Меньше всего хочу говорить об этом. — Его тембр глубокий, хрипловатый, кажется, этот тембр даже отражается приятной щекоткой где-то в затылке и ушных раковинах Эрика. Клиболд одним ловким движением вырывается из цепкой хватки приятеля. Реб все еще ошарашено смотрит. Что говорить? Как высказать себя сердцу? — Иногда можно просто помолчать. Необязательно балаболить. — Дилан чертов телепат! Нет, он точно мысли читает! От этого даже жутко как-то… Но Эрик в итоге так и делает — замолкает. Оба понимают, что все вдруг становится чересчур важным для них, чтобы это просто игнорировать. Оно достигло апогея. Больше нельзя закрывать на это глаза. На мгновенье кажется, будто даже ветер утих и уже не путается бесяче в карнизах, не расшатывает их вовсе. Все застыло. Сначала Эрик не решается, но вскоре робко обвивает руками торс Дилана, прижимает изо всех сил изможденное худощавое тело к себе, жмурится. Даже через ткань своей одежды Харрис ощущает жар, который исходит от кожи Ви. Ощущает каждый мерный его вздох. Щеки горят. — Эй, ты чего, плачешь? — Клиболд норовит отстраниться, но Харрис ему этого сделать не позволяет. Он лишь сильнее обнимает, утыкается носом в грудную клетку Дилана. Да, Эрик вот-вот разревется, разревется от осознания того, что его носит абсолютно везде и всегда, но только не рядом с Водкой. Только не рядом с Ви, который сам себя морально пожирает каждый чертов день, в то время как Эрик об этом даже не догадывается. Он был слишком поглощен своими проблемами, чтобы видеть чужие. Вот он — вот Дилан. Весь как на ладони, все его естество прозрачно и просто, но в то же время запутано, скрыто и непонятно. — Прости…— шепчет Харрис с бегающими влажными глазенками. — За что? — Я не знал, что тебе настолько хреново…наверное, ты чувствуешь себя невидимым и ненужным или типо того… — Наверное… — Но я больше не допущу, чтобы ты снова себя так чувствовал! Слышишь? Я знаю, я ужасный друг, и… — Вовсе нет. — не дает договорить Ви. — Не смей винить себя. — Как скажешь…но прошу, не делай больше этого с собой. Ради нас, хорошо? — Эрик чуть пятится, отходит. На своих плечах он ощущает грузные кисти Дилана, ему по-прежнему стыдно. А Клиболд ничем и не отягощен вовсе. Ну, как на первый взгляд кажется. — Заметано. Только…колу то убирать будем? — слышится наигранный хохот. — Правда, не парься. Это лишнее.откровения иоанна богослова или праздник крови
— Давай уже прикончим этих блядских копов! — Харрис стоит у окна, жестом подзывает к себе друга и готовится дать отпор навязчивым гадам. Дилан подбегает, с каким-то неподдельным первобытным страхом начинает помогать Эрику. Чем больше стреляешь — тем больше понимаешь, что бессилен. Этих полицейских не угробить, они, сука, бессмертны, и это вымораживает. Жарко. Действительно, стрельба по живым мишеням заставляет попотеть, особенно когда на тебе тяжеленный черный плащ. Дилан сбрасывает его — становится значительно легче. Спустя время ружье вновь требует перезарядки, в ушах уже нестерпимо звенит то ли от беспрерывных выстрелов, то ли от постоянно падающих и позвякивающих гильз. — Водка, ты, блять, идиот! — Харрис пересыпает в карман Дилану еще одну небольшую партию патронов, половина из которых сразу же рассыпается по вине Ви. — Да какой же ты неуклюжий! Подбирай теперь! — Клиболд растерянно кивает, что-то мямлит, послушно наклоняется. Дилана всегда удивляла в приятеле одна незатейливая черта. Эрик никогда не говорил «Я», за редким исключением, когда рассказывал про свои дела на день или типо того, не более. Но что касалось плана — он всегда говорил «Мы». Харриса никогда не смущало, что он говорил за другого человека, от чужого имени, он просто знал — Дилан тоже этого чертовски хочет, он не пререкнется, не выразит недовольства, он лишь молча смирится и против не будет. И, черт побери, Харрис в такие моменты был как никогда прав. Их эмпатия порой доходила до абсурда, казалось, они уже могли читать друг друга по одним только глазам, а если кто-то из них мучился от мигрени — не сомневайтесь, мучился и второй, как бы странно это ни звучало. Эрик отступает, чуть отходит от окна и несильно врезается спиной в чью-то теплую грудь. В грудь Дилана. Но Эрику даже не нужно оборачиваться, он знает, кто это, он ощущает Дилана на подсознательном и физическом уровне слишком хорошо. За все это время они невъебически слились в нечто цельное, они работали слаженно, как однородный неразделимый организм — то был результат их совместной деятельности. То была единая цель, цель, которой они оба жили, дышали, стремились достичь вместе. Сладкая, объединяющая и сковывающая одной цепью цель. Они как всадники апокалипсиса. Вершат суд, сеют хаос и приносят разрушение, только их двое. Оно и к лучшему! Зачем четверо? Двое лучше! Рука об руку, плечом к плечу, двое против всех, как Бонни и Клайд!(?), наверное… — Как Меллори и Микки! — Что? — недоумевает Харрис. — Меллори и Микки! Мы как они! — Эрик шикает, выказывая свое несогласие. Затем он опустошенно сползает по стене. Откладывает ствол. — Дерьмо… — Ты чего? — Дилан берет паузу; он мысленно пытается найти причину столь подавленного состояния приятеля. Потом тяжко вздыхает. До него доходит... — Думаешь?… — Я не думаю, я знаю. Больше нельзя оттягивать. — все верно. Они уже исходили бесцельно коридоры, вдоволь «налюбовались» ими в последний раз, в последний раз попытались практически безуспешно активировать бомбы в столовой. Это обреченность. Нечего больше ставить на кон, да и незачем. Клиболд присаживается рядом с Харрисом. Слишком близко. Они молчат, обдумывают, что сказать напоследок. Взгляд Эрика расфокусирован, он смотрит в одну точку, смотрит слишком болезненно. — Дилан…— начинает Реб. — дай руку. — Водка удивляется, но покорно протягивает ладонь. Его худощавые пальцы теперь нерешительно переплетаются с ледяными пальцами Харриса. Они оба знают, чего хотят. Только как сказать об этом? Парни приникают к друг другу лбами, сталкиваются вплотную. Положение они менять не собираются. — Ты должен знать о кое-чем важном…— полушепотом признается Ви, — Я…— тяжело в таких условиях формулировать мысли, ритмичная частая пульсация в висках причиняет тупую боль, легче тему перевести, что он и делает, — Я послушал новый альбом Nine Inch Nails…— тут же следует придурковатый смешок. — Без меня?! — Эрик в шутку изображает гнев, прямо в бок пихает локтем Дилана, после чего тоже заражается нервным хриплым смехом. Это уже как защитная реакция, они прекрасно дают отчет своим действиям, их очень пугает безвыходность, беспросветность, что царит между ними. — Ну и гавнюк. И как тебе? Какая песня больше всего понравилась? — «We’re in this together», пожалуй. Они были подростками. Просто подростками, которых в нужный момент никто не остановил и не переубедил. Они были подростками, которые умели влюбляться, но пока не умели любить. Сейчас они ведут такой забавный бессмысленный разговор, будто все сотворенное до этого ими стерлось. Будто не было всего этого вовсе, а в библиотеке они одни. Эрик всегда находил отдушину в Дилане, в том, что они делали. В самые трудные моменты его жизни именно Дилан всегда был рядом, Харрису просто нужно было то, за что бы он мог держаться в «открытом океане», как спасательный круг. Только в последнее время его чувства стали походить на зависимость. Дилан же миндальничать не любил от слова совсем, но позволял себе моментами выражать истинное, уязвимое нутро. Он ведь тоже нуждался в ком-то, в ком-то, кто был бы просто рядом и периодически поддерживал увлечения и интересы, для него это было безумно важно. В Эрике его поражала не столько уверенность и холодность, сколько необыкновенное, никем не виданное одиночество в его глазах. И это одиночество было по-настоящему знакомо только Клиболду. Дилан прилагал все усилия, чтобы сквозящая дыра в его душе хоть кем-то закрывалась. Звучит цинично и эгоистично, зато это правда. Они просто не знали, как выражать чувства. — А-а…я, кажется, ее слышал. Мне ее Брукс давал послушать, когда мы с ним курили. — Серьезно, Брукс слушает Nine Inch Nails? — Сам удивился. Но, знаешь…— Эрик чуть отодвигается и словит на себе вопросительный взгляд сообщника. — Сейчас мне эта песня нас чем-то напоминает. Мы…ввязались в это вместе, как там поется. Следуют долгие конфузливые переглядывания. У них больше нет времени. Вернее, есть, но его катастрофически мало. Да блять, о таком даже под дулом не признаешься, ты, скорее, до гробовой доски сохранишь это в себе, но не выдашь. А хотя, нужны ли слова тут вообще? Ими этого не покажешь, не выразишь. Сейчас или никогда. И похуй на все, похуй, что это неправильно, всю недолгую жизнь они презирали общество, никогда они не загоняли себя в эти рамки, и этот случай не был исключением. Дилан фанатично, неистово хватает Эрика за подтяжки, тянет парня к себе и с силой впивается в его родные полуоткрытые губы, предварительно от незнаний задев нос Харриса. Он больше не может терпеть. А Харрис даже не сопротивляется. Слышится поклацывание, стук зубов, происходит все не самым опытным образом, еще бы, это выглядит слишком торопливо и наивно, по-детски. Эрик тоже в этом особо навыков не имеет, но он непременно стремится ответить взаимностью. Он даже пытается покусывать нижнюю губу Ви, она всегда его влекла и казалась безумно мягкой. Ожидания, как выяснилось, оправдались. Однако все происходит чересчур динамично, чтобы вдоволь успеть насладиться друг другом. Кто из них холодный расчет, а кто — необузданная ярость? Над этим еще стоит подумать. — Прости…— бормочет Дилан. — За что? — За то, что раньше не сказал. Я жалею. — Так…так нужно было. Просто знай, что ты был для меня всем, окей? — уголки губ Водки приподнимаются. — Ты для меня тоже. Эрику хочется завопить, зареветь, остановить время нахрен. Еще раз подметить, что его любимая бейсболка, которую он подарил по пьяне, Дилану пиздецки идет. А, ну и пара кожаных перчаток, которую они разделили между собой, конечно, отзывается каким-то приторным пеклом внутри обоих. Они были слишком неумелы и молоды, слишком травмированы морально, чтобы взять друг за друга ответственность. Каждый из них знал, что смерть в любом проявлении своем некрасива, неэлегантна, прямолинейна и внезапна, глупо было бы ее романтизировать. Они до последнего верили, что встретятся там, что сбудутся их странные мечты. Что по ту сторону сна будет нечто гораздо большее, нежели постоянные издевки и непринятие здесь. Когда в помещение ворвались, виновников торжества обнаружили не сразу.