Мальчик Авроры

      Сквозь пелену сна он чувствует давно забытые ощущения от прикосновения губ внизу живота. Чего это она вдруг, думает он, собираясь отстраниться, но желание нежданным гостем обдаёт его жаром адского пламени. Сковывает, как раба цепями, и сопротивляться он не может.       Хочу, чтобы ты взял меня грубо, шепчет она, лёгкими касаниями пальцев вызывая сладостную дрожь во всём его теле. Хочет, чтобы он наконец побыл на стороне силы. Спустя десять лет отношений. Десять лет боли, отчаяния, унижения, разрушительной страсти и пугающего привыкания, окутанных едким дымом её сигары. Просит собрать почти невидимые осколки плотской любви.       Он входит в неё, слишком резкими толчками пытаясь выбить из себя остатки чувств, избавиться от последних крупиц своей больной привязанности, слишком тяжело и часто дышит, проклиная беспощадную болезнь, слишком сильно сдавливает её грудь пальцами, которые, кажется, только и годятся на то, чтобы касаться клавиш, чересчур яростно стонет, отдавая своё семя той, которой и так позволил вычерпать себя до дна.       Я хочу от тебя ребёнка, говорит она, целуя его неподвижные, застывшие как у статуи губы. Ему смешно и больно. Он сам всегда был, есть и будет её ребёнком, даже несмотря на сегодняшний исключительный случай. Как бы они не устали от сложившегося порядка вещей, ей никогда уже не стать ни на толику слабее - дубовый ствол не может вдруг взять и превратиться в тонкую молодую веточку, нет такого закона природы. А ему никогда не перестать быть в подчинении и принимать только такое положение за нормальное, яросто отрицая существование ещё какой-либо нормы - слишком он привык к этой роли, как заложник постепенно привыкает к своему похитителю.       Он был, есть и будет её ребёнком, объектом покровительства, заботы и, вероятно, пошлой в чужих глазах материнской любви, предметом её гордости (или стыда?), хрупким сосудом, трогательным больным голубоглазым мальчиком. Как бы ей не хотелось обратного.