Заложники

      В просторной комнате царила темнота, нарушаемая лишь оранжево-красным огоньком тлеющей сигареты, то затухающим, то вновь разгоравшимся. Рука, державшая сигарету, мерно поднималась, поднося последнюю к тонковатым губам, на секунду задерживалась там, пока мужчина неспешно затягивался, и так же плавно опускалась обратно, останавливаясь где-то около вольготно вытянутых длинных ног. Голова его была откинута на низкую спинку дивана, на котором он сидел уже почти полчаса и ждал. Язык время от времени трогал серебристые колечки в нижней губе, а в неверном свете медленно сгоравшей сигареты высвечивались затейливые татуировки на руке. Мужчина выглядел расслабленным, словно погрузился в лёгкую дремоту, но то была лишь видимость.       Белая, почти не потерявшая хрусткой свежести за день сорочка была расстёгнута до груди, из-под воротника свисал развязанный галстук тёмно-синего цвета в тонкую косую полоску, элегантный пиджак небрежно лежал рядом, мускулистые ноги облегали узкие брюки, заметно натянутые на крепких бёдрах. Завершали картину классические, поблёскивающие даже в полумраке чёрные туфли.       Тёмные волосы были стильно уложены, выбритые виски делали образ мужчины невыносимо дерзким, агрессивным и сексуальным. Он не спеша выпускал из лёгких табачный дым, наблюдал за прихотливыми туманными завитками, снова затягивался и снова наблюдал. Он ждал. Терпеливо, что было несвойственно его натуре, и курение было сейчас для него сродни медитации. Но рано или поздно сигарета закончится, а ему не хотелось зажигать новую — слишком много за сегодняшний длинный день было этой отравы. Ну что ж, значит, он вправе вознаградить себя тем, что удовлетворит его тёмную сущность, которую он пытался укротить.       Господин Чон, так мирно полулежавший сейчас на удобном диване в темноте комнаты, был одним из самых влиятельных людей не только в Сеуле, Пусане и вообще в Корее, но ещё и в Японии, и даже в Китае. Оябун одной из самых больших и значимых семей якудза обладал практически безграничной властью и огромнейшим состоянием. А ведь когда-то он сбежал из Кореи в Японию в поисках лучшей доли, затуманив себе мозги фантастическими рассказами о непобедимой мафии. На деле же ему пришлось несколько месяцев скитаться по Йокогаме, Осаке, Кобе в поисках хотя бы одного якудза, пока те сами не вышли на него.       Чон прошёл ритуал с чашей и отрёкся навсегда от своей кровной семьи и стал самым младшим братом в семье Аракавы из клана Тодзима. Ему тогда было всего лишь тринадцать. Аракава почему-то выделял его из всех. Возможно, Чон напоминал ему собственного сына, которого убили наёмники Комиджуля — корейской мафии в Японии. И Аракава таким образом хотел отомстить им, изощрённо и хладнокровно, воспитав подростка из Пусана в ненависти и презрении к соплеменникам и послав его позже почти на верную смерть, лишь бы уничтожить тех, кто лишил отца единственного сына.       Чон Чонгук быстро понял, что от него хотят, и решил, что останется жив. И не только жив. Он изо дня в день упражнялся в искусстве владения катаной и нунчаками, освоил все виды огнестрельного оружия, которое могло ему пригодиться, практически в совершенстве. Его тело стало идеальной машиной для убийства и поражало хищной красотой литых мышц, игравших под бронзовой кожей. Чонгук отточил свой ум и мог просчитать любую ситуацию на несколько шагов вперёд. При Аракаве он стал его правой рукой, финансовым аналитиком и личным телохранителем.       Их клан процветал и рос. Они расширили своё влияние далеко за пределы Японии, постепенно захватывая и подчиняя более слабые семьи. Дошла очередь и до Комиджуля. В день двадцатипятилетия Чонгука произошла последняя битва в войне за власть в стране между двумя мафиями. Чон не любил вспоминать тот день — слишком много крови тогда было пролито, слишком много потерь понесла его семья, сам Аракава погиб. Но Чонгук остался не просто жив. После уничтожения Комиджуля Чон стал практически единственным оябуном, которому подчинились и якудза, и комиджуль. Чон взошёл на вершину теневого мира.       Но сейчас он не был якудзой. Об этом напоминали лишь татуировки на правой руке, да красный с чёрными всполохами дракон, прихотливо извивавшийся по широкой спине. Сейчас Чон был просто мужчиной, что ждал свою женщину. И терпение его подходило к концу. Впрочем, он знал, что она явится ровно за минуту до того, как он будет готов пересечь черту гнева, и вот тогда начнётся настоящее испытание его терпения. И он готов к нему. Чон подцепил двумя пальцами кожаные наручники, лежавшие рядом с ним, немного покачал ими из стороны в сторону, с удовольствием прислушиваясь к тихому поскрипыванию кожи и представляя хрупкие запястья и лодыжки, которым эта игрушка была предназначена. Да, ему придётся быть очень терпеливым. Как хорошо, что он давно научился управлять не только людьми, но и собственным телом.       Чуткое натренированное ухо уловило, как почти бесшумно открылась и закрылась входная дверь, осторожные шаги босых ног, с которых предусмотрительно сняты туфли, и затаённое дыхание. Чонгук даже представил, как гостья прикусила губу, лишь бы не выдать себя ни единым шорохом. Он же продолжал недвижно полулежать на диване, словно затаившийся в ночи дракон. Игра началась.       Джилли знала, что Чон должен быть здесь, но полная тишина сбивала с толку, зато по коже прошёлся озноб в предчувствии опасности. Она почти перешла черту, заставив мужчину так долго ждать. Но она так любила ходить по грани, что не могла отказать себе в этом удовольствии, да и самому Чонгуку тоже. Это отлично щекотало нервы и заводило обоих, вытаскивая наружу их тайные желания и обостряя все чувства. Сейчас она вслушивалась в эту оглушающую до звона в ушах тишину и, даже не заходя в комнату, видела, как мужчина сидит в темноте, курит, а его рука поглаживает длинные тонкие ленты кожаной плети. Всё это пронеслось в её голове за секунду и запустило жгучий ледяной шарик прямо под дых, заставляя всё внутри сжаться от предвкушения.       Джилли шагнула в комнату как в бездну. Скрипнула кожа под сменившим положение тяжёлым телом, обозначая присутствие Чонгука, и тишина разлетелась тысячью осколков. Девушка на цыпочках двинулась дальше, прекрасно понимая, что давно услышана. Металлический щелчок газовой зажигалки — и огонёк осветил бесстрастное лицо Чона. Он смотрел прямо в глаза Джилли, которая всё же немного трусила.       — Где ты была? Я жду тебя уже два часа, — голос мужчины звучал ровно и почти безразлично.       — Прости-прости-прости, — она мимоходом скользнула по губам Чонгука небрежным поцелуем со вкусом пряного негрони, — немного потеряли счёт времени с подружками.       — То есть ты забыла про наш уговор? — Чон ухватил её за руку, пока она не вздумала ускользнуть в ванную и не заперлась там на очередные долгие полчаса. — Если ты забываешь, то выполняешь моё желание.       — Гуки, да помню я, помню! — она обвила руками крепкую шею и вдохнула такой знакомый, но невероятно возбуждающий мужской запах. — Может, — прошептала она в его ухо, — я сделала это нарочно?       — В таком случае, милая, тебя ждёт это, — в руках у Чона оказались кожаные браслеты, скрепленные цепочкой, чёрная шёлковая маска на пол-лица и мягкая плётка. — Сегодня будет жёстко. Ты готова?       Джилли сглотнула, облизала вдруг пересохшие губы и заглянула в тёмные глаза Чонгука, чтобы вздрогнуть от мрачного взгляда.       — Дай мне пять минут, оябун, — девушка коснулась его щёки, ощутив пальцами чуть отросшую за день щетину. — Всего пять минут, — и она скрылась за дверью из матового стекла.       Чонгук лишь вздохнул и тронул языком пирсинг. Эта девчонка научилась вить из него верёвки, но он пока и не против. А ещё он знает все её тайные желания. Их немного, но они ему нравятся. Хотя бы потому, что он сам хочет того же.       Чон поднялся, слегка размял плечи, на полу перед дверью аккуратно сложил маску, наручники и плеть и ушёл на кухню, чтобы скоротать последние минуты ожидания за горячим какао с молоком и пряностями — его маленькой слабостью. Он знал, что ровно через десять минут войдёт в спальню, и она, держа в сложенных на коленях руках эти символы своего подчинения, будет сидеть на полу у кровати с высокими столбиками, к которым так удобно крепить её изящные запястья и лодыжки. От яркой мысленной картинки член в штанах шевельнулся, напоминая, что совсем скоро он станет главным в этой игре, а вовсе не его хозяин.       Жаль, что волосы у Джилли короткие, за них особо не ухватиться, не намотать на кулак, оттягивая назад её голову и изгибая длинную шею. А его так привлекала беззащитность женского горла, что порой, в минуты особого возбуждения, ему хотелось буквально вцепиться в него зубами, но он лишь покрывал его безумными поцелуями-засосами. Размышляя так, Чонгук допил какао, взглянул на часы и направился к ждавшей его девушке.       Она сидела на коленях, смиренно склонив голову, но плечи её подрагивали, и Чон знал почему — эта бестия беззвучно смеялась. Вся её покорность частенько была лишь видимостью, и это раздражало его. Ему хотелось большего. Но с другой стороны, ему не было с ней скучно. Чон вздохнул — сегодня придётся тщательнее обычного контролировать себя. Ну что ж, тем интересней и жарче будет секс. И сначала она — это важнее. Чон, конечно, любил кончать, но когда Джилли таяла от той же порки, а потом дрожала под ним от накрывавшего её бурного оргазма — вот, что приносило ему истинное удовольствие. Для неё это была лишь игра, для него — нечто большее.       Джилли протянула Чонгуку плотную маску, и он, убедившись, что последняя плотно прилегает к лицу девушки, стянул узлом завязки. Он раздумывал, с чего бы ему начать, с флоггера или стека, но что-то его удерживало от этого.       — Ты сегодня очень непослушная, Джил, — голос Чона прошелестел как сухая листва, потревоженная осенним холодным ветром. — Опоздала, теперь смеёшься, — петлей стека он провёл вдоль кромки спортивного топа девушки. — А ведь мы с тобой правила вместе обговаривали. Ты забыла? — внезапный шлепок по ягодице заставил Джилли вздрогнуть, но не от боли, а от неожиданности. — Может, ты специально напрашиваешься на наказание? — ещё один шлепок, больше похожий на поглаживание, пришёлся на небольшую, но аппетитную грудь девушки, и она закусила губу, чтобы не издать ни звука.       Из-за маски Джилли ничего не видела, зато остальные её чувства стали обостряться до предела: волоски на коже встали дыбом, слух ловил каждый шорох, чужое дыхание, тяжёлые шаги, свист рассекаемого стеком воздуха… Она пыталась по звукам определить, что её ожидает в следующую секунду, но, даже зная Чона и его привычки, сегодня ей это плохо удавалось. Вот он отошёл к комоду, стоящему около окна, выдвинул ящик, чем-то пошуршал и поцокал языком. Девушка всё это время продолжала сидеть на коленях, чуть разведя их в стороны, — не самая удобная поза для долгого ожидания — и слушала. Чонгук вернулся к ней, отложил в сторону наручники и плеть и велел ей подняться.       Джил встала, не переставая вслушиваться в происходящее. Она ощутила мужчину рядом с собой, настолько близко, что его дыхание щекотало ей кожу на животе, когда он присел на корточки. Прохладные пальцы отодвинули полоску ткани на лобке в сторону, погладили чуть раздвинутые уже набухшим клитором складки и вдруг скользнули внутрь по-хозяйски напористо и уверенно. Размазали тягучую смазку, плотно сжали и потянули клитор, вызвав судорожный вздох у Джил, немного подразнили и исчезли.       — Повернись спиной, наклонись вперёд и расставь ноги, — скомандовал Чонгук, и едва девушка выполнила сказанное, он что-то ввёл ей во влагалище. — Можешь выпрямиться.       Джилли переступила с ноги на ногу, привыкая к небольшому неудобству, мгновенно её ягодицы обожгло чувствительным шлепком.       — Я не разрешал тебе этого, — в голосе Чона не было эмоций, — ложись на спину и жди. И не вздумай шевелиться!       Девушка послушно выполнила приказ, наощупь расположившись на постели, и замерла. Ожидание нисколько не успокаивало, наоборот, её кожу покалывало от возбуждения, и она с трудом сдерживала желание сбросить это напряжение, просто проведя ладонями по собственному телу. В тишине комнаты звякнул металл, лодыжек коснулась прохладная кожа, затянулась некрепко, но плотно вокруг них, чуть-чуть отвлекая девушку от почти невыносимого ожидания. Она почувствовала, как оковы Чонгук соединил со штангой, и её ноги оказались широко разведены, открывая доступ к средоточию её желания.       Джилли пока ещё была в белье, и трусики начали намокать от сочащейся смазки, а топ болезненно раздражал чувствительные соски. И тут низ живота пронзила вибрация, настолько неожиданная, что Джил дёрнулась и накрыла руками лобок, абсолютно забыв про правила. Вибрация была несильная, но такая пронзительно-сладкая, что заставила её извиваться, но на бедро тут же хлёстко обрушилась боль.       — Ты снова ослушалась! — Чон разочарованно вздохнул. — Ты ждёшь, что я буду в наказание доводить тебя до грани снова и снова, а потом позволю тебе кончить, — мужчина сел на край кровати, и матрас прогнулся под его тяжестью, — но ты ошибаешься. Сегодня всё будет наоборот. Ты кончишь столько раз, сколько я сам захочу. Ты будешь молить меня о пощаде, потому что это будет самой изощрённой пыткой для тебя.       Джилли замерла от этих слов, потому что не представляла, сколько оргазмов она сможет выдержать. Она привыкла и получала удовольствие от того, что ей приходилось сдерживаться, балансировать на грани, словно в попытке добыть запретный плод, что был тем слаще, чем дольше она не кончала. В этом была какая-то изощрённая прелесть — вознестись на вершину блаженства от приказа её оябуна. Вибрация исподволь разливалась волнами, пока еле ощутимо, но на последних словах Чонгука внутренности словно прошило током, и Джилл застонала, безуспешно попыталась свести ноги, снова прижала ладони к лобку, давя пальцами на клитор, и снова ощутила болезненный удар.       Но тут Чон просчитался — боль наложилась на удовольствие, и в крови женщины забурлила адская смесь дофаминов и адреналина. Чонгук сразу понял, что нашёл тот самый ключ, что позволит ему управлять Джил, и довольно улыбнулся. Задав на смартфоне программу для «пули», что сейчас жила внутри лона его строптивицы, он занялся руками девушки, обездвижив их с помощью наручников. Он тщательно проверил путы, потому что терпеть не мог следов от них на белой коже Джилл. Совсем другое дело красные пятна на ягодицах и бёдрах — там они смотрелись органично и даже красиво, складываясь в неповторимую картину их общих тайн и желаний. Чонгуку доставлял удовольствие сам процесс, но не из-за боли, что чувствовала его саба, а от того, что эта боль распаляла девушку, обостряя её реакцию и возбуждение, и она буквально растворялась, распадалась на атомы, и этого нельзя было скрыть или сыграть.       Сейчас она лежала перед Чоном, буквально распятая на постели. Она могла лишь приподнимать свои бёдра или изгибаться в пояснице, кусать губы и тихонько скулить, когда становилось совсем уж невыносимо терпеть. Но и эта малость тут же пресекалась мужчиной — он лёгким движением пальца по экрану смартфона выводил мощность игрушки на максимум, выжидал несколько бесконечных секунд, пока Джил не начинала захлёбываться в немом крике, и её не настигал очередной оргазм, становившийся сущим мучением.       Чонгук наблюдал за ней, за её тщетными попытками сдержаться и после того, как она бессильно обмякала, отключал «пулю» и жадно припадал к опухшим, искусанным губам, слизывал слёзы, проложившие солёные дорожки из-под маски, гладил безумно чувствительную кожу девушки и ждал лишь слóва, чтобы остановить эту пытку. Но Джилли молчала. Она лишь присасывалась к его языку, когда тот проникал в её рот и кусала тонкие жёсткие губы. Оба ждали, кто же сдастся первым. И Чонгук снова касался экрана…       — Bella… — услышав хриплый шёпот, мужчина склонился к лицу, закрытому маской, — Bella Muertos…       В груди Чонгука взметнулось ликование, но он его усмирил, спрятал поглубже — лишь дёрнул уголком рта, освободил Джил от игрушки и бросил ей на живот. Облегчённо выдохнув, девушка немного расслабилась, но её так и сотрясала частая дрожь.       — Это… это жестоко, господин… — её хватало лишь на шёпот. — Это невыносимо… За что вы так со мной?       — Разве я тебя не предупреждал? — Чонгук покачал головой. — Ты же напрашивалась на наказание.       — Но на другое, господин, — Джилли слабо подёргала руками и попробовала скинуть «пулю» с живота, — теперь я не смогу доставить вам удовольствия.       — Успеется. А сейчас я отнесу тебя в душ — приведи себя в порядок, — Чон освободил девушку и, взяв её на руки, отнёс в ванную. — Не задерживайся, я жду тебя, — и он закрыл за собой дверь.       Он думал, не перегнул ли сегодня палку и стоит ли продолжать сессию. Но одна лишь мысль о том, как флоггер оставляет алые полосы на бледной коже сабы, заставила Чона отбросить сомнения. Когда Джилли вышла из ванной, на кровати её ждал довольно крупный плаг с блестящей серебром рукоятью и флоггер из узких кожаных лент. Она сама надела маску и встала на кровати на колени, оперлась на локти и подняла упругую попку повыше, открываясь для своего господина.       Чонгук смотрел на эту картину, и внутри у него вновь поднималась тёмная волна, которую он всеми силами пытался укротить. Он не был садистом и не хотел им быть. Но сейчас он вдруг засомневался в себе. А что если наступит момент, когда он не сможет остановиться? Если он причинит реальную физическую боль, которая не перейдёт в наслаждение — ведь грань так тонка?       Чонгук подошёл к Джилли, что доверчиво ждала его и немного ёрзала и крутила задницей в предвкушении. Он с несвойственной ему нежностью провёл пальцами по слегка растянутому самой девушкой анусу, внезапно склонился и проник языком внутрь, отчего Джил вздрогнула всем телом, непроизвольно сжалась и тут же замерла, обмякая и расслабляясь. Но Чон уже отстранился и, буквально залив соблазнительную плоть смазкой, не осторожничая, ввёл в анус плаг. Джилли застонала от тянущей боли, смешанной с чувством наполненности, а оябун взялся за плеть и не сильно, но хлёстко опустил её на ягодицы. Ленты оставили первые следы, потянули за собой основание пробки, Джилли вновь застонала от внутреннего давления на стенки и зарождающегося возбуждения.       — Не вздумай трогать себя, — нанося следующий удар, приказал Чонгук, — иначе я возьму кнут, который ты не любишь. Я хочу, чтобы ты кончила лишь от порки, а потом я возьму тебя. Скажи «да», если поняла меня.       — Да, господин! — Джил вцепилась судорожно сжимающимися пальцами в простыню, лишь бы не потянуться руками к запретному для неё средоточию боли и наслаждения одновременно.       Удары следовали один за другим то сильные, с протяжкой, то почти нежные, словно гладящие. Ленты цеплялись за основание плага, тянули его за собой, горячие мужские губы внезапно касались тех мест, по которым плеть прошлась особенно сильно. Сознание девушки затапливало нарастающей лавиной оргазма, и вдруг, когда Джилли подошла к самому пику, всё прекратилось. На ягодицы опустилась твёрдая ладонь, надавила, заставляя опуститься на постель, руки вновь оказались в наручниках и поднятыми вверх к изголовью кровати.       — Я хочу тебя видеть, — она услышала глухой голос Чона, — перевернись на спину, разведи ноги и не пытайся закрыться.       Джилли в точности исполнила всё, что сказал якудза. Она чувствовала, что тот чем-то недоволен, но не могла понять чем именно. Она широко раскинула ноги и была вынуждена приподнимать бёдра из-за упиравшегося основанием в постель плага, иначе давление его становилось слишком сильным, слишком возбуждающим. Чонгук недовольно шлёпнул её по лобку стэком, следующий удар пришёлся чуть ниже, задев влажные складки и выпирающий из них набухший клитор, и Джилли буквально заскулила и от несильной боли, и от жара, разлившегося по животу и ногам. Чон легко похлопывал стэком по чувствительной внутренней поверхности женских бёдер, внимательно наблюдая за сабой. От её стонов, движений и беззащитности он сам возбудился так, что едва сдерживался. Но Джилли должна ему ещё один, последний на сегодня оргазм, и он его получит вместе с самым сладким и невероятным чувством её полного подчинения и доверия ему, господину и хозяину. Чон снова взял в руки флоггер и, меняя силу ударов, раз за разом обрушивал плеть на беззащитную, открытую ему плоть. Он видел, что Джил уже балансирует на грани, и лишь ждал подходящего момента, чтобы скомандовать:       — Кончай! Молча!       Маска закрывала её лицо, оставляя на виду лишь нижнюю часть. Джилли нервно закусывала губы, отчего они наливались кровью и припухали, алели. Чон лишь наблюдал за тем, как она лежит перед ним такая беззащитная, открытая, с руками, сцепленными кожаными наручниками над головой, и хватающая ртом воздух, чтобы не издать ни звука, лишь бы угодить ему, своему Господину. И улыбался. Да, сейчас она в его власти. Целиком.       Мягко флоггером он провёл по обнажённому животу, зорко отмечая, как её кожа вновь покрылась мурашками, а бёдра плотно сжались, зажав между собой кончик длинной плети. Чонгук потянул рукоять на себя, кожаная лента натянулась, врезаясь в нежные складки. От этого вида член болезненно врезался в молнию на узких брюках, и Чон, отбросив плеть в сторону, освободился от сковывающей его одежды. Он снял с тонких запястий Джилли наручники и перевернул её на живот, поставил на колени, высоко задав её попку.       Чонгук приставил член ко входу, узкому из-за анальной пробки, и с трудом ввёл его в скользкое лоно. Внутри было восхитительно тесно, плаг давил на стенки, они сжимались, и Чон с усилием двигался, с каждым движением приближаясь к развязке. Джил под ним стонала в голос, уже не сдерживаясь, буквально задыхаясь от ощущений, что заполняли её сознание. Чонгук, продолжая двигаться, потянул пробку, медленно вытаскивая её из растянутого ануса и чувствуя всё членом. Плаг с чавканьем выскользнул наружу, и перед Чоном открылся красный, зияющий своей доступностью проход. Мужчине казалось, что его член словно ещё вырос, стал толще от одного только этого вида. И пока анус не сжался, Чон вошёл в него, безжалостно вцепившись в пламенеющие ягодицы крепкими пальцами, разводя их в стороны, любуясь этой покорной сабой, наслаждаясь её податливостью и открытостью.       Он почти не сдерживался, трахая Джилли, разрешая и ей сейчас всё, что запрещал до этой минуты. Лишь её руки по-прежнему оставались скованными, и маска на лице не давала видеть. Девушка громко стонала и двигалась навстречу жёсткому члену, а Чонгук проникал попеременно то в скользкую горячую вагину, то в узкую плотную попку, отвешивал звонкие шлепки, помогал себе длинными гибкими пальцами и сдерживался из последних сил, чтобы продлить невероятное смешение обладания, покорности, подчинения и почти животного вожделения, что владело ими обоими.       Мир, казалось, взорвался, осыпался острыми жгучими осколками. Джилли словно лишилась сознания, уйдя куда-то за грань и не реагируя более ни на что, кроме своей внутренней нирваны, в которой она тонула каждый раз во время сессий со своим Господином. Она и сама не понимала, как и когда погрузилась в эту историю, стала кайфовать от этой умопомрачительной смеси боли и возбуждения, но обойтись без них уже не могла. Это стало её наркотиком, её философией. Она не считала унижением полное подчинение человеку, которому она доверяла себя целиком и полностью. И он ни разу не предал её доверия.       Чонгук — этот жестокий оябун из тёмного мира якудза — становился невероятно заботливым и нежным любовником, как только видел свою сабу, добровольно и абсолютно ему подчиняющуюся, дающую ему свободу выпустить своего внутреннего зверя. Эти двое нашли друг друга, виртуозно балансируя на тонкой грани боли и наслаждения, подчинения и обладания, жестокости и милосердия. Это был их мир.       Чонгук освободил руки Джилли, бережно перевернул её на спину, снял маску и стал, еле касаясь, покрывать влажное от слёз и пота лицо девушки поцелуями. Их сессия уже осталась в прошлом, и Чон мог позволить себе ненадолго стать мягким и нежным, насколько это вообще было возможным для него. Он массировал девичьи руки, досадливо цыкая, когда увидел небольшие наливающиеся следы от кожаных браслетов, про себя отмечая необходимость, смазать их мазью от синяков. Гладил маленькие плотные груди, которые так удобно умещались в его жёстких мозолистых ладонях, и мягкий белый живот, что казался ему иногда пуховой подушечкой, на которой хотелось уснуть сладким сном. Он ждал, пока Джилли вернётся из своего мира наслаждений, чтобы вновь отнести её в ванную, накормить и отправить на такси домой. В его доме не должно быть посторонних. А Джилли-не-саба — чужая.       Наконец девушка открыла глаза и, увидев рядом с собой Чонгука, тут же попыталась принять свою обычную позу, сидя на коленях. Но она оказалась слишком расслаблена и измучена эмоционально, чтобы совершать какие-то осознанные действия.       — Простите меня, оябун, — тихо прошептала она, — у меня нет сил. Совсем нет.       — Тебе не понравилось наказание за твоё непослушание? — Чон нахмурился и отстранился от Джил. — Но ты знала на что шла. Я тебя предупреждал. Ты могла сказать раньше стоп-слово…       — Нет, Господин, нет, — Джилли торопливо прервала Чонгука, — это было прекрасно. Я просто не была уверена в своих силах.       — То есть ты не доверяла мне? — Чон встал с кровати и отошёл к окну, испытывая ужасное разочарование. — Ты понимаешь, что теперь мы не сможем продолжать наши отношения?       — Господин, я не доверяла себе, а не вам, — Джил встала за спиной мужчины, опустилась на колени и склонила голову. — Вы — вне сомнений. Но теперь я не сомневаюсь и в себе.       Девушка ждала ответа, но Чон молчал. Тогда она поднялась, взяла с постели всё ещё лежавшие там чёрную маску и флоггер и в поклоне протянула их мужчине:       — Я приму любое наказание от вас, оябун, — смиренно сказала она, — потому что лишь вы знаете мои сокровенные желания, а я знаю ваши. Мы — заложники друг друга. Я буду всегда провоцировать вас, а вы — заботиться обо мне.       — И правда, — задумчиво протянул Чон, — заложники. Такси приедет за тобой через час. Я позвоню, — оябун подошёл к двери, открыл её и шагнул через порог, — может быть.       Похоже, он проиграл.