Горы в сравнении с морем

— Слушай, я понимаю, что ты устала, а когда ты уставшая, болтаешь без умолку, но, можешь, пожалуйста, помолчать хотя бы пока мы не доберемся до дома? — Серьезно? — Эшли ковыляла сзади, про себя проклиная каменистость горных дорог, но Леон ярко представил её обиженно поджатые губы, — Тебе надоел мой голос? Он глубоко вздохнул. — Нет. Я люблю твой голос и люблю с тобой разговаривать, но это немного отвлекает, когда пытаешься ориентироваться. — А. Ой. И Эшли умолкла. Леон чувствовал себя немного виноватым ровно десять секунд — потом дорожка раздвоилась (в очередной раз), и он был вынужден уткнуться носом в карту. Обычно с их чтением у него не возникало проблем, просто сейчас всё было… Не совсем обычно. Во-первых, Леон был не на задании: он был в отпуске. Он так давно по-настоящему не отдыхал, что до сих пор сомневался в реальности происходящего. Во-вторых, он не просто торчал дома: в мозгу Леона что-то щёлкнуло, и вот он уже был в Северной Италии и направлялся в деревушку недалеко от Рапалло. Он совершил огромную ошибку, не купив заранее карту местности; пришлось обращаться к местным, а всё, что у них было, было, конечно же, на итальянском. Его знания итальянского не выходили за пределы «Buona sera» и «Arrivederci», хотя на какую-то часть он и был итальянцем. В любом случае, кровь не влияет на знание языка. А теперь ему нужно было разобраться в абсолютно итальянской карте и чудом не потеряться. Это можно было бы назвать зовом предков, потому что других причин внезапной тоски по родному дому у него не было: из детства Леон не помнил ничего существенного. Только шум деревьев и спина высокой женщины в белоснежном платье. Была ли это его мать? Может, она встречала его отца с работы или, наоборот, провожала. А может, это была вовсе не мама, а их соседка, которую попросили посидеть с Леоном, пока родители на работе? В глубине души он хотел бы знать наверняка. И, в третьих, сейчас Леон был не один. На большинстве заданий ему приходилось отвечать только за себя, поэтому он руководствовался принципом «решать проблемы по мере их поступления». Теперь с ним была Эшли, и, хотя у неё были прекрасные навыки заботы о себе, Леон всё равно чувствовал ответственность: он сильнее, старше и, в конце концов, сам позвал её с собой в отпуск. Нет, он об этом не жалел; она, если судить по восхищенным комментариям о природе, чередующимся с жалобами на долгую дорогу, ещё не определилась. Но с жалобами на дорогу Леон был согласен: добираться до этого места им потребовалось и на самолёте, и на лодке, и лететь оказалось гораздо приятнее, чем плыть. Лодочник оказался на удивление мерзким типом, и, по скромному мнению Леона, заслуживал не несколько евро за свою работу, а удар по морде. Если бы он был один, так бы, может, и закончилось, но с ним была Эшли; её умиротворенный характер всегда одерживал победу над его. Они отличались, конечно, не только характерами, и являли собой иллюстрацию расхожей фразы «противоположности притягиваются». О ней каждый слышит с малых лет: плюс и минус магнита тянутся друг к другу, синий лучше всего сочетается с противоположным на цветовом круге оранжевым, вслед за Солнцем по небосводу бежит Луна, к сладким блюдам лучше добавлять кислые приправы (для пикантности), человека себе лучше искать другого, противоположного по характеру. Если бы это было соревнование, Леон с Эшли бы выиграли, поставив мировой рекорд по количеству различий. Это началось с самого рождения: она из очень богатой семьи, он — из бедной, без пяти минут беспризорник. Она по праздникам дарила друзьям подарки, а он отбирал у других уличных мальчишек палки, которые те кидали в собак. В любых начинаниях она могла рассчитывать на моральную и финансовую поддержку от родителей; он же от родителей мог получить только улыбки с фотографий на могильных камнях. Если начинался дождь, она всегда могла раскрыть над собой зонт; в свою очередь, он только надевал капюшон, закаляясь. Список мог бы быть бесконечным, если бы не одно «но»: однажды они оказались в одно время в одном месте. И выяснили, что множество различий способны померкнуть перед достаточно сильным сходством. Они оба были очень целеустремленными. И очень хотели жить (не верьте Леону, когда он утверждает обратное: у него не до конца вылеченное ПТСР). Их целеустремленность привела к тому, что теперь они были друг у друга. Живые и здоровые. До арендованного на десять дней домика они добрались ближе к закату. Эшли, совершенно вымотанная долгой дорогой, упала на ступени крыльца и бросила рюкзак с вещами на землю рядом. Вместо лесного массива её взору предстало обрамленное скалами море, отражающее закатное небо. Солнце, не скрытое облаками, окрашивало его во все оттенки от красного до глубоко-синего, пылая мягким розовым цветом. Эшли смотрела на открывшийся пейзаж, как завороженная: — Забудь всё, что я говорила, — быстро отчеканила она, — Горы в сравнении с морем — ничто. — Думаешь? — Леон оценивающе оглядел возвышающиеся вокруг скалы и подхватил рюкзак с земли, — Мне кажется, лучше всего они выглядят вместе. — Как мы. У входной двери был крохотный, едва возвышающийся порожек, но Леон всё равно споткнуться об него и чудом удержал равновесие. «Как мы». В попытке взять себя в руки, он начал считать до десяти. Иногда Эшли говорила вещи, которые были абсолютно естественны для неё и совершенно неестественны для него. Как будто Леон шел по дну в полной уверенности, что река мелкая, а она оказалась невероятно глубокой, и вот он уже расплачивается за своё заблуждение, встречаясь лицом к лицу с рыбами и мутной водой. И недостатком воздуха. Вообще, Леон довольно часто ловил себя на том, что рядом с Эшли ему сложно дышать. Никто никогда не предупреждал, что любить это так… Утомительно для лёгких. — Ты в порядке? — он не успел досчитать даже до трех, когда она оказалась рядом, положив руки ему на плечи и беспокойно уставившись в его лицо, — Ты бледный. Леон всегда был бледный, это не открытие. — Все хорошо, просто… — у него плохо с выражением эмоций при помощи слов, и это тоже не открытие, — Просто иногда ты говоришь слишком романтичные вещи. Я не знаю, как реагировать. — Достаточно принять это к сведению, — улыбнулась Эшли и, поправив сбившийся воротник его футболки, забрала свой рюкзак, — Ты за сегодня очень устал. Тебе надо отдохнуть. — Тебе тоже. — Я не падаю в обморок от того, что мой партнер сравнивает наши отношения с красотой природы. — Я не упал в обморок! — Но был близок к этому. Помимо целеустремленности, они оба были очень, очень упрямыми. Возможно, иногда в спорах они были приближались к драке, но тогда Эшли использовала запрещённый приём: очень грозно смотрела на Леона. И от грустно, в зависимости от ситуации. В любом случае, в спорах побеждала всегда она. Именно поэтому Леон отправился на диван «отдыхать», пообещав помочь с разбором вещей минут через двадцать. Он провалился в сон через пять, даже не заметив, как Эшли, напротив, провалилась в работу.

***

Леон проснулся от свежего ветра, впорхнувшего в комнату с далекими визгами чаек, и в ужасе сел на диване. Глянул на часы. Ужаснулся ещё больше, потому что вместо обещанных «двадцати минут» проспал все десять часов. Эшли, возможно, уже пять раз успела проклясть его со всеми планами и зареклась с ним куда-то ездить. Может, вообще уехала. Эта мысль показалась сонному сознанию Леона совершенно логичной, и он, расстроенный, вышел на крыльцо. Как ни странно, Эшли обнаружилась в абсолютном спокойствии на крыльце. На ногах были обуты не кроссовки для горных дорог, а легкие сандалии; уличная одежда сменилась легкой домашней футболкой (принадлежавшей абсолютно точно не ей); и она точно не злилась — она рисовала. Под её кистью леса постепенно заполняли горные склоны, волны накатывали на песчаный берег, а на небе появлялись редкие облака. И глядя на то, как Эшли, совершенно умиротворено сидящая в кресле в окружении красок и освещённая утренним солнцем, рисует пейзаж, который ещё вчера сравнила с ними, Леон вдруг подумал: «Какой же я идиот». Он тихо подошел ближе и, склонившись, приобнял её за шею. — Доброе утро. Она, не отрываясь от картины, положила свободную руку на его. — Доброе. — Ты завтракала? — Э… Я пила чай. У Эшли была дурацкая привычка работать в ущерб базовым человеческим потребностям: сну, еде. Леон честно пытался приучить её к нормальному режиму; пока безрезультатно. — Ты голодная? Она задумалась. — Знаешь… Возможно, я бы сейчас съела целиком корову. — Будешь бутерброды? — Я тебе про корову, а ты про какие-то бутерброды? — Эшли недоуменно вскинула брови, и Леон поспешил исправить оплошность. — Мне следует приготовить тебе королевский завтрак? — Что-то вроде того. Пицца звучит не плохо. — Боюсь, службы доставки сюда не доезжают. — Так у меня же есть домашний итальянец. Уверена, ты умеешь готовить пиццу. — Сколько раз я говорил, что итальянского во мне не больше, чем в Луисе стыда? Эшли фыркнула: — Я уверена, если ты хотя бы попробуешь её приготовить, у тебя выйдет лучше, чем у многих. — Понял, — Леон легко поцеловал её в щеку, за что почти получил кляксу на лице, — Спасибо, что разобрала вещи. Кисточка всё ещё была в опасной близости от его лица. — Пожалуйста, но я всё ещё голодная. — Да иду я, иду, — тихо рассмеялся он, — А есть ты чем будешь? Кисточками? — Карандашами. У меня как раз есть несколько очень остро заточенных. Кому нужны вилки, когда есть карандаши! — с притворным весельем произнесла Эшли. — Мне кажется, ты готова применить эти карандаши против меня. — Если сейчас же не отлипнешь — да. Леон, конечно же, отлип. А потом отправился на кухню готовить «королевский завтрак», потому что Эшли всё ещё всегда у него выигрывает. Возможно, этот отпуск будет не таким плохим, как он боялся.