***
— Что?! — А что? — Зачем? — Ну… А почему нет? Ты так страдал… Если мой бро плачет — как я могу спокойно на это смотреть? — Я по нему уже третий год страдаю — и что? — Ну… Позавчера ты напился так, как никогда прежде… — Мы напились. — Мы напились. Но ты никогда прежде так не рыдал… — Ну потому что он с ним… — Да, я понимаю. И я бы тоже… Поэтому я и написал… Пусть не думает, что эти его шашни пройдут бесследно. — Но это же был его день рождения… 21 год! И ты в прямом эфире писал ему про свой член… — Про твой. — Что? — Про твой член. Я писал про твой член. Как бы от твоего имени. Ну потому что у меня с ним не те отношения… — Но я бы никогда… Я бы никогда такого не написал — тем более в лайв, тем более в день рождения! — Конечно. Я знаю. Поэтому написал я. Вместо тебя. Ради тебя. Скажи спасибо и пойдём поедим. — Хань, ты мне бро, и я тебя очень люблю, но ты такая сволочь… — А что не так? Чем ты не доволен? Я сделал то, на что ты никогда бы не решился. Для этого и существуют друзья… — Но Ибо ведь тоже твой друг! Как ты мог…? — Ничего ему не станется. Чёрный пиар — тоже пиар. А так задумается. — О чём? — Ну… Что нехорошо бросать своего хёна, например. — Хань, никто никого не бросал. Он просто встретил того, кого полюбил. — И что? — И всё. И можно пожелать ему удачи и долгих лет счастливой совместной жизни… — Ну и чего же ты не пожелал? — Мы об этом не говорили. — И почему? — Ну, очевидно, потому, что он не хотел, чтобы… Чтобы я… Чтобы мне… Он же знает… — Если бы его это действительно волновало, он бы себя так не вёл. — Да как он себя вёл?! Он его любит! Понимаешь? — А ты любишь его. — Да. Люблю. Я люблю его. Помолчали. — Я люблю его и не хочу причинять ему боль или неприятности. А это — неприятность. И не только для него, но и для фильма в целом. И для всех, кто с ним работает. Вздыхает. — Мои чувства — ничто по сравнению с этим всем… Со всеми этими людьми и проектами… С его карьерой… — Ты гонишь, бро. Ты не менее важен. Хоть и дурак. — Пусть я дурак. Но я бы не стал… А теперь он думает… — Не факт. — Что? — Не факт, говорю, что он думает, что это ты. Он же знает, какой ты хлебушек. Так что скорее он подумает, что это проплаченный хейт… — Ещё лучше. Вместо поздравлений — проплаченный хейт… — Что ж тебе всё не так-то? — Да потому что это с любой стороны херня. С какой стороны ни посмотри — со всех сторон херня. — Тебе не угодишь. Не знал, что ты такая принцесса… — Не надо мне угождать. Блин. Как же нехорошо. Он же волнуется, наверное. Надо ему сказать… — Что сказать? — Ну… Не знаю. Скажу, что это я написал. Попрошу прощения. — Ты дурак? А, ну да, точно. — Лучше пусть думает на меня, чем что его кто-то так ненавидит, что готов платить за такое… — Ага, лучше пусть думает, что твоя многолетняя любовь только и способна, что вот так… — А что ты предлагаешь? — Ну, хочешь, я позвоню и признаюсь, что это я? Если уж тебе это так важно… — Тогда он будет думать на тебя… — Не будет он ничего думать. Он будет знать. Хотя, он и так знает. Думаю, от меня это его не удивит. — Блин, бро… Звонит телефон. Высвечивается имя Ибо. Оба наперебой пытаются схватить телефон, но в итоге роняют его на пол экраном вверх. Кто-то из них случайно принял звонок, и теперь они оба, взъерошенные, нависают над экраном. Ибо смотрит на них недоумённо, а они рассматривают его опухшие красные глаза. — Ибо-я… — Хён… Гэ… Привет. Не знал, что вы сейчас вместе. — Мы не вместе. — Мы третий день вместе — пьём за твоё счастье. — Какое счастье? Это такой пиздец… Это последний лайв в моей жизни. Точно. — Не зарекайся. Твоя жизнь тебе не принадлежит, так что не тебе решать… — Ибо-я… Как ты? Ты плакал? У тебя опухшие глаза… Ты плохо спал? — Нет, хён. Я не спал. Вообще не спал. Почти. Кажется, мир разделился на тех, кто обвиняет меня в том, что я блядь, и тех, кто обвиняет меня в том, что я недостаточно блядь — что мало и плохо сосал, раз мои спонсоры так недовольны… — Ибо-я, всё не так… — Да всем пох. — Нет, я не в этом смысле. Боже. Послушай… — Да ладно, хён, забей, как-нибудь справлюсь. Я просто хотел… — Ибо-я… Прости. Прости меня, пожалуйста! — За что? Что позавчера не позвонил? Так ты был занят… Наверное. Да? — Ибо-я… — Да, он был занят — бухал и плакал в три ручья — оплакивал тут свою безответную любовь, которая… — Хань… — Да что Хань, что Хань?! — Гэ, ты чего? — Я — ничего. Я — всё! Это всё — я. — Что ты? — Это всё я писал. — Что ты писал? — Вот то всё… Из-за чего теперь вот это всё… — Ты? В смысле… Зачем? Неправда. Не может быть… — Да может, может… Чеки показать? — Но… Гэ… Зачем? Я… Что я тебе сделал? Голос Ибо дрожит. — Мне — ничего. Ну, как… Ну, да. Мне тоже неприятно, но… Это вот он тут главный страдалец, твой хён, которого ты кинул… — Я не… — Да ладно, он уже тут за тебя так заступался, что я и сам засомневался, что… Может, действительно, не стоило… — То есть… Погоди. То есть, это всё ты… Действительно всё ты писал? — Ну… Да? — Всё — ты? — Ну… Нет, не всё. Но всё, что про секс — то да. То — я. — Блять, гэ… — Что, рад? — Даже не знаю… Я думал… — Ну вот, а всё оказалось проще и приятнее. Правда? Всё не так страшно. И раз теперь мы это выяснили, то пойдём, наконец, поедим — а то у меня режим… — Хён, а ты знал? — Я? Нет. То есть, да… То есть… — Я ему только сегодня рассказал. И он заругал меня, хотел к тебе с повинной заявиться… Так что твой хён чист и невинен, как и был — можешь забирать обратно. — Хань… Перестань. — Блин. Гэ… Хён… Мне нужно менеджеру сказать… Тут всех на уши подняли, чтобы найти того, кто… надо сказать, чтоб перестали. — Там всё равно не отследить — там схема отработана — пусть ищут. — Но… гэ, зачем? — Да что вы все пристали?! Зачем-зачем… Затем! Не знаю. Теперь я уже и сам не уверен… Я думал, что за него… Что, будь я на его месте, то так бы и сделал… А то и… — А то и что? — Да всё, отстаньте. Нет никаких хейтеров… Ну, то есть, на эту тему, по крайней мере. Я виноват. Признался. Всё. Проехали. — Гэ, ты представляешь, какой пиздец ты сотворил? — Я представляю — не первый день в теме. — Так ради чего? — Да ради дружбы! Прикинь. Как тебе такое? Ибо чуть отстраняется от телефона, зачёсывает волосы назад, запрокинув лицо. Вздыхает. — Гэ, ты такой придурок… Но я рад. Я рад, что это ты. Спасибо. Спасибо, что сказал. — Да не за что. Обращайся. Ибо снова всматривается в экран. — Хён… — Ибо-я… — Хён, я не хотел… — Я знаю, Ибо-я. Я знаю. Прости меня. Прости, что не поздравил. Прости, что пил и плакал вместо того, чтобы порадоваться за тебя. Я больше не буду. Я постараюсь. Прости. — Хён… — Будь счастлив, Ибо-я! Будь обязательно счастлив! Будь любим! Пусть твой… Пусть тот, кото ты любишь, всегда будет с тобой. Пусть он всегда радует тебя. И пусть вы будете счастливы. Оба. Вместе. Он всхлипывает, вытирая глаза рукавом. — Хён… — Я… Я всё. Я больше не буду. Пока, Ибо. Пока. Он завершает звонок, не дожидаясь ответа, и падает на Вэньханя, чуть не валя его на пол, вжимает в себя, тычась лицом в плечо, и завывает, обильно смачивая футболку слезами. — Ну ты чего? Чего ты? Вой переходит во всхлипы в попытках перевести дыхание. — Я думал, что ты так плакал, потому что был пьян… А ты… А ты напился… Чтобы перестать плакать? — … — Капец. — … — И что мне с тобой делать? — … — Так, всё. Пошли, поедим. Сам не хочешь, так хоть меня покормишь. Меня нужно кормить вовремя. Тебя вообще-то тоже — но… — … — Так, вставай. Пошли. Они кое-как встают и направляются к кухне. За окном — плотная пелена дождя. Впервые это радует. Впервые кажется, что дождь — это не так уж мокро…***