Специальный "от Джейка".

      Все, чего хотел Призмо этой ночью — это надраться в любимом клубе, посмотрев перед этим бурлеск-шоу, и, возможно, но не обязательно, подцепить кого-нибудь на ночь. Все просто. Выпивка, шоу, выпивка, дальше белый экран и утренний шум в голове, записка на тумбочке или ее отсутствие. И все, что могло пойти не так, пошло не так.       Его любимый клуб закрылся именно в эту ночь из-за того, что какой-то долбоклюй попытался подделать документы и проскочить на закрытое мероприятие, а вызванная полиция нашла до чего докопаться кроме идиота, который уже получил по морде не только от охраны, но и от недовольных посетителей, которых выгнали на улицу даже не дав забрать верхнюю одежду. Потоптавшись там и поняв, что ждать бесполезно, Призмо шагает вниз по улице, периодически проверяя телефон и надеясь, что кто-то из его друзей все же составит ему компанию. Увы, сегодня у всех были какие-то дела. Сова, внезапно, спала после трехдневной смены, Саймон сказал, что слишком стар для похода в клуб и рассыплется на первой же песне. Финн…       Призмо пинает попавшую под ноги жестяную банку, которая, пролетев пару метров, ударилась о мусорный бак, выгнав оттуда облезлую злобную кошку, больше похожую на тощего опоссума. С Финном они видятся редко, и не потому, что друг друга не переваривают. Просто Финн сейчас где угодно, но не в родном городе. Его соцсети полны фотографий из невероятных мест, фотографий экзотической еды, а иногда проскальзывают смазанные фотографии девушки, чьи волосы похожи на листья неведомого дерева. Призмо не помнит, как ее зовут, Финн никого с ней никогда не знакомил. Она была в его жизни, и будто ее не было, и лишь после… Определенных обстоятельств, она стала чаще мелькать рядом с Финном на фотографиях или редких встречах.       Морщась от собственных мыслей, Призмо прячет нос в шарф и ругается сам на себя.       — Обстоятельства, мать твою… — бурчит он. — Обстоятельства…       Он идет и идет, не замечая ничего по сторонам, смотря себе под ноги и иногда вперед, чтобы ненароком не выйти на дорогу. Конечно, вероятность того, что на пустой дороге в два часа ночи кто-то собьет его крайне мала, но Призмо учитывает и ее. В последнее время неудача постоянно где-то рядом. В последние пару лет она будто поселилась в его кармане и мерзко пищит оттуда каждый раз, когда должно произойти что-то хорошее.       «Я все испорчу, я все испорчу», пищит она, и Призмо слышит ее как собственный голос в голове.       Ноги приводят его туда, откуда ему сразу же хочется свалить. Закрыть глаза и не видеть это место, развернуться на каблуках и пойти обратно, может быть, его любимый клуб уже открыли и там снова можно тусить. И все равно, Призмо открывает дверь и заходит, притянутый этим местом, завороженный ностальгией и желанием вернуть прошлое хотя бы на мгновение. Его приветствует охранник, говоря, что давно его тут не видел. Призмо криво улыбается. Давно. Год точно. Уже год он вымученно называет другой клуб своим любимым, уже год обходит это место стороной, будто оно проклято и стоит ему войти — и он врастет в его стены намертво.       Тут даже пахнет так, как раньше: фруктовым кальяном и текилой.       Кто-то здоровается, Призмо машинально здоровается в ответ, протискивается через людей и доходит до барной стойки, где будто для него сразу обнаруживается свободный высокий барный стул, на который он взбирается и заказывает сет «Бабллгам», даже не удосужившись проверить, остался ли он в меню.       Остался. Спустя какое-то время перед Призмо ставят шесть шотов с блестящей розовой жидкостью, переливающейся в неоновых лампах. Он выпивает один, и горло сжимается, но не от градусов или вкуса, а от душащих воспоминаний о том, как несколько лет подряд он пил эти шоты почти каждую пятницу, а теперь каждую пятницу он проводит либо дома, либо упахивается на работе, либо вымученно пьет что-то слабо напоминающее то же самое в другом баре.       Что ж, возможно, если он накидается здесь, то по старой дружбе ему позволят поспать в подсобке или вызовут ему такси до дома. Призмо думает, что в целом, когда-то нужно отпускать прошлое и принимать настоящее, даже если оно мерзкое, скучное и серое.       — Твою мать, — слышит он над ухом. Кто-то произнес это достаточно громко, чтобы перекричать музыку. — Какого хрена ты здесь забыл?       Призмо поднимает глаза, и только что произнесенные его мыслями прилагательные обретают вполне себе человеческий облик. Да, так и выглядит его настоящее: как мерзкий коллега, обычно одетый в серый костюм, обложившийся кучей бумажек и телефонных номеров. Почти полностью седой, хотя далеко не старый, с холодными глазами цвета металла. Это ему стоит задать вопрос о том, какого хрена он забыл в клубе, в котором обычно собираются далеко не сливки общества, а скорее его ошметки, выброшенные этим самым обществом за пределы признанной нормальности.       — Я — напиваюсь в слюни в любимом баре, — честно отвечает Призмо смотря в глаза коллеге, из-за которого несколько дней ночевал на работе. — Какого хрена тут делаешь ты, мистер «вы все меня бесите», вот это более интересный вопрос. Серьезно, Скараб? Ты спрашиваешь меня, что я делаю в ночи в гей-клубе напротив шота «Бабблгам»? Как тебя охрана вообще впустила, у тебя на роже написано, что ты из налоговой.       Не то, чтобы Призмо ненавидит Скараба. Призмо не ненавидит никого, разве что себя, и то лишь иногда. Просто Скараба не любит никто, а после того, как Скараб сам себе подложил свинью в попытке уволить Призмо, и из-за этого лишился должности, ситуация на работе стала еще более напряженной. Представьте, что вам приходится работать чуть ли не за одним столом с бывшим начальником, который хотел вас подставить и уволить, а в итоге оказался понижен до твоего уровня? Призмо и не нужно это представлять, он проходит через это последние несколько недель своей жизни.       Скараб пыхтит то ли от ярости, то ли от смущения, становясь такого же цвета, как и его красный костюм. Призмо не может сдержать усмешку.       — Ты даже в клуб приперся в костюме, хорошо хоть не в том же самом, в котором на работу ходишь. А галстук где оставил? Лучше бы взял, он мог бы тебе пригодиться…       — Чтобы тебя придушить?       — Осторожней, мне может понравиться.       Призмо показывает язык и подмигивает, наслаждаясь тем, как у Скараба перехватывает дыхание. Он на самом деле разозлен и раздосадован, и Призмо даже грустно, что на свете есть люди, которые так сильно его ненавидят. Он ведь в сущности никогда ничего плохого не делал. Да, разок попытался открыть свою компанию, но почти сразу отдал ее на аутсорс другим людям, чтобы не портить имидж своей основной работы. А когда Скараб узнал об этом, то стал копать против него, надеясь, что начальство выгонит Призмо, но начальство в итоге правонарушений не нашло. Зато вскрылись факты о том, что Скараб запугивал сотрудников и тратил казенные деньги на личные нужды. Его не выперли окончательно лишь потому, что он все же очень хороший сотрудник. А вот как начальник — так себе.       А раз он теперь не начальник, Призмо должно быть наплевать, как с ним общаться.       — Честное слово, Скараб, ничего против тебя не имею. Если ты наслаждаешься вечером — наслаждайся где-то подальше от меня. Мне хватает твоего ядовитого тона на работе. Единственный яд, который я хочу поглощать тут — это алкоголь и случайные знакомства. А ты не похож на случайного знакомого.       Скараб фыркает, разглядывая Призмо, будто вглядываясь в каждую деталь. Штаны-шаровары, желтое пончо в заплатках, выцветшая розовая краска на кудрявых волосах. Призмо выглядит как сама ипостась этого места. Рисунки на его пончо будто перетекают в рисунки на стенах, формируя единый узор, составляя полную картину. Убери Призмо — и стена будет выглядеть как пазл без одного кусочка.       Раньше Скараб не присматривался к стенам. Он вообще раньше по таким местам не ходил. Раньше у него были деньги на дорогие рестораны, а сейчас… Сейчас приходится ужиматься. Призмо прав — Скараб смотрится тут чужим. Но он же старается! Он нашел свой самый яркий костюм и оставил дома галстук. Это уже лучше, чем в первый раз, когда его действительно приняли за налогового инспектора и сказали, что приемные часы только завтра.       На секунду он ощущает к Призмо одновременно уважение и жалость. Он свой тут в доску, но почему выглядит таким несчастным? Почему он напивается в одиночестве? Это и был его главный враг все это время? Человек, ищущий случайные связи в богом забытом баре?       — У тебя что, умер кто-то?.. — совершенно бестактно спрашивает Скараб, и Призмо давится шотом.       Теперь он весь в розовых блестках, но ему даже идет.       — А ты что, гей? — задает ответный вопрос Призмо, отправляя в себя последний шот, который едва не застревает у него в горле. — Твою-то мать, Скараб, какой же ты бестактный…       Призмо смотрит куда-то сквозь Скараба. Он не до такой степени пьян, чтобы отвечать на такие вопросы, тем более выворачивать душу бывшему начальнику.       — Я… — Скараб тоже не хочет отвечать, он хочет послать Призмо нахер и пойти напиваться в одиночестве, но как же он устал от этого. Он приходит в этот бар уже несколько месяцев, видит компании, но каждый раз уходит один, каждый раз сидит один. Может быть в этот раз его хотя бы вышвырнут из-за кого-то, а не просто потому, что у него лицо такое… неподходящее. — Наверное?..       Призмо издает что-то между «хе» и «кха». Он показывает какие-то жесты бармену и в ту же минуту перед ним оказывается набор желтых шотов, отлично подходящие под его пончо. Он закидывает в себя один, поворачивается к Скарабу и на его лице растягивается довольная улыбка, от которой у Скараба дергается нижнее веко.       — А я знааааааал~ — протягивает Призмо. — Только всевышнего ради, не говори, что ты все это дерьмо затеял, чтобы привлечь мое внимание, я пока не готов к отношениям…       Скараб давит желание втащить Призмо в глаз. Его перекашивает так, что это замечает даже бармен, и тут же в руке у Скараба оказывается какая-то рюмка, от которой сильно пахнет чесноком.       — Это шот «Специальный от Джейка», — улыбается ему бармен. — Глотни, легче будет.       Скараб молча глотает жидкость. На вкус как нечто из чеснока, сельдерея, бекона и водки, но внутри теплеет и отпускает, становится чуть-чуть полегче. Как будто все вопросы мигом решены. Скараб даже садится на соседний от Призмо стул, хотя до этого всю дорогу стоял. В конце концов, чего беситься? Они встретились в гей-френдли баре, тут отвечай на вопрос или нет, все равно какие-то мысли у Призмо закрались бы.       Довольная улыбка Призмо сменяется грустной, хотя Скараб ничего не успел сказать.       Наверное, теперь он достаточно пьян, чтобы заводить с бывшим начальником задушевные разговоры. Скараб ведь ответил на встречный вопрос. Да еще и какой. Как тут теперь отвертеться.       — Шот, который ты только что хлебнул, разработал бывший хозяин, Джейк, — говорит Призмо, залпом выпивая еще одну рюмку. — Очень вкусная штука, но Джейк не был бы Джейком, если не был бы троллем, поэтому в этом шоте столько чеснока, что, если вдруг надумаешь целоваться этим вечером, тебе придется напоить второго человека этим шотом. Суть была в том, что если твой партнер не хочет целоваться с тобой, воняя при этом чесноком, то, может, тебе не нужен такой партнер. Он и его жена были в этом плане вообще без предрассудков. Джейк был моим хорошим другом. Год назад он…       Призмо делает паузу на секунду, делает вдох и продолжает.       — Умер. Теперь тут заведует его брат, Джермейн. Я не заходил сюда с тех самых пор. Не могу смириться, что его больше нет. Но знаешь, нужно когда-нибудь отпускать прошлое. Бар еще стоит, Джермейн отнесся ко всему серьезно. У всех был страх, что он продаст бар кому-то, но он не стал. Видно, что ему сложно тут со всем управляться, он все же художник, а не управленец, но я уверен, Джейк бы им так сильно гордился.       С этими словами Призмо делает знак бармену, чтобы тот попросил прикрутить звук, и как только музыка стихает, Призмо берет шот, поворачивается к залу и орет, что есть силы:       — За Джейка!       Ему отвечает практически весь бар. Гремят бокалы и жестяные банки энергетиков, где-то в углу даже слышится звон битого стекла, но всем плевать. Весь бар сливается в одно громогласное:       — ЗА ДЖЕЙКА!       Внутри Скараба все болезненно сжимается. Естественно он никогда не сможет стать частью этого места. Он понятия не имел об его истории, о людях и их трагедии. Конечно, это самый ближайший бар к его новому дому, но видимо, придется искать что-то другое.       Скараб смотрит на Призмо более внимательно, и наконец-то понимает, откуда в его глазах так часто проскальзывала тень тоски и грусти. Скараб думал, что это из-за работы, из-за наваленных на него задач, но с ними Призмо справлялся довольно быстро и хорошо, и все равно иногда смотрел куда-то в потолок пустым взглядом и вздыхал.       — Я заставил тебя пройти через кучу дерьма, а ты в это время переживал утрату, — тихо говорит Скараб, одновременно надеясь, что его услышат и не услышат. — Я…       — Забей, — отмахивается Призмо. — Если захочешь извиниться, купишь мне в следующий раз коктейль. А пока — наслаждайся вечером, Скараб. И мой тебе совет — не приходи сюда в своих дорогих костюмах, поверь мне, твой «Гучи» не придает тебе шарма. Надень простую рубашку в клетку и уже будешь гораздо более своим.       — Если бы они у меня были, — хмыкает Скараб, вставая со стула и растворяясь в толпе, которая наверняка сначала приняла его, а потом будто огромное хищное животное выплюнула где-то возле дверей.       Призмо удивлено вскидывает брови.       — У человека нет ни одной рубашки в клетку! — восклицает он бармену. — Надо это исправить.       ***       Утром следующей пятницы Скараб находит на своем столе сверток и записку.       «Там же, где и в прошлую пятницу. Надевай, если не струсишь. П.»       Внутри оказывается черо-белая фланелевая рубашка в клетку, на пару размеров больше, чем носит Скараб. Кое-где на рубашке виднеются следы глиттера, хотя пахнет она свежей стиркой.       — Издеваешься, придурок… — цедит Скараб сквозь зубы, но тут же усмехается, расслабляя плечи. — Ладно…       ***       Спустя несколько часов в баре Призмо будет ржать так, что упадет со стула, потому что Скараб хоть и наденет рубашку, но штаны оставит классические и со стрелками, и почти смущенно прорычит, что у него нет простых джинс, на что Призмо ужаснется и предложит поискать у себя.       — Такими темпами к тебе переедет половина моего гардероба, — засмеется Призмо, принимая из рук Скараба тот самый «извинительный коктейль». — У меня где-то лежат шмотки времен универа, на тебя будут как раз.       Скараб скажет ему отвалить, закажет шот с чесноком и сельдереем, выпьет его залпом и спросит, нет ли у Призмо еще и каких-нибудь старых кроссовок.       У Призмо будут.