black and white

Его рубашка насквозь промокла от пота и прилипла к спине. Он задыхался, дыхание было частым и неровным. Ему нужно было выйти, нужно было оказаться где угодно, только не в этой удушливой комнате. Чэн Сяоши рывком поднялся с кровати, открыл двери и выбежал из здания так быстро, как только мог. В голове мелькали образы: мамы, укачивающей его во сне; яичных рулетиков, жарящихся на сковороде; камней и балок, падающих сверху; давящей тяжести на теле; обеспокоенного выражения лица Цяо Лин; невозмутимого спокойствия Лу Гуана. Он не смотрел, куда идет, предпочитая, чтобы ноги сами несли его навстречу прохладной ночи. Он заставил себя вдохнуть, позволяя прохладе понизить температуру тела. Спустя несколько минут бега он почувствовал, что немного успокоился. Он провел ладонями по лицу и моргнул. По его щекам катились слезы, которые он поспешно вытер. Подняв темные брови, он посмотрел вверх. Сам того не желая, он оказался у ворот ближайшей баскетбольной площадки. Замок на ограде был не нужен: сюда никто не приходил и ничего не воровал. Чэн Сяоши медленно открыл ворота и вышел на середину площадки. Он не знал, который час, и не захватил ни одной вещи, прежде чем выбежать на улицу. Он сел на землю, мечтая поиграть в мяч, чтобы успокоить нервы. Он отчаянно искал, чем бы отвлечься, чтобы остановить мелькающие в голове образы. Однако это было бесполезно. Воспоминания о детстве нахлынули на него, заставив подтянуть колени к себе. Он чувствовал боль Эммы, переживавшей разрыв отношений с родителями, боль Линь Чжэнь, наблюдавшей за тем, как отдаляется от нее лучшая подруга, боль Чэнь Сяо, потерявшего всех, кто был ему дорог. Последнее было больнее всего, и чувство удушья вновь овладело его телом. Горло сжималось, глаза горели, а по телу полз страх покинутой жизни. Я один, думал он. Здесь никого нет для меня, я один, я один, я один- Когда на его плечо легла рука, он вздрогнул. Он вскинул голову, и его взгляд заслонила белая пелена. Он протер глаза, пытаясь унять сбившееся дыхание. Но чем сильнее он старался, тем труднее становилось дышать. Он почувствовал, как его обхватили чьи-то руки, и инстинктивно наклонился вперед, вжимаясь лицом в плечо этого человека. Часть его души сожалела о том, что он испачкал рубашку этого человека соплями и слезами. Другая же часть его души не могла не волноваться, желая лишь утонуть в его объятиях. Он не знал, как долго плакал, но знакомый запах и мягкие поглаживания в конечном итоге привели его дыхание в норму. Он отстранился и вытер нос, снова смутившись. — Мне очень жаль, — сказал Чэн Сяоши. — Почему? — спросил Лу Гуан, и его спокойное лицо осветил лунный свет. — Я испортил твою рубашку. Лу Гуан посмотрел на свое плечо с безразличным лицом. Он посмотрел на Чэн Сяоши, и выражение его лица смягчилось. — Я не против. Правда. — Как ты меня нашел? — фыркнул Чэн Сяоши. — Я шел за тобой следом. Они немного посидели в тишине, при этом рука Лу Гуана так и осталась лежать на руке Чэн Сяоши. Наконец Чэн Сяоши снова вытер нос. — Я так устал. — Пойдем домой. Тебе нужно поспать — Лу Гуан протянул свободную руку. — Нет, — ответил Чэн Сяоши, — Я устал, Лу Гуан. Я так устал от этого. Иногда я задумываюсь, зачем мы вообще это делаем. — То, что мы делаем в прошлом, может сильно повлиять на будущее- — Я знаю! Я, блять, знаю! — взорвался он, — Но ты не понимаешь, да? Ты не тот, кто находится в их телах. Не ты чувствуешь их эмоции, их боль, их историю. Ты можешь спокойно сидеть на диване, перекусывая своими сладостями, пока я получаю по заднице. — Ты не знаешь, каково это, черт возьми! Его голос эхом разнесся по площадке и затих на месте третьего кольца. Чэн Сяоши запыхался, словно пробежал марафон. Он не знал, откуда взялись эти слова, и знал, что все они вовсе не были правдой. Но факт оставался фактом: Лу Гуан никогда не поймет всей тяжести погружения в фотографию. Он никогда не поймет, каково это — вселиться в чужое тело, перенестись в другое время, испытать эмоции, которых никогда не испытывал в собственном теле. Он был всего лишь наблюдателем, наблюдавшим за страданиями Чэн Сяоши. Лу Гуан ничего не сказал. Его рука чуть соскользнула с руки Чэн Сяоши. Чэн Сяоши заметил это. Его нижняя губа против воли дрогнула. — Ты солгал мне. Удар. — Я знаю. Он горько рассмеялся, жалобно и надрывно. — Я был таким наивным. Я думал, что мы можем просто… делать свою работу, без всяких обязательств. Расплатиться с долгами. Жить дальше. Что если я буду слушать все, что ты говоришь, то все пройдет гладко. Что все на самом деле только черное и белое. Я был таким дураком. Между бровями Лу Гуана появилась линия. — Никто из нас не мог предположить, какое влияние окажут погружения для нас и для тебя. Чэн Сяоши подтянул колени к груди. Лу Гуан смотрел вниз, сжимая кулаки. — Ты прав. Я не знаю, каково это. Я не знаю на собственном опыте, какие душевные муки ты испытываешь, когда погружаешься. И никогда не узнаю, — он убрал руку и сел поудобнее, оставив между ними некоторое расстояние. Впервые Чэн Сяоши заметил в выражении лица Лу Гуана намек на боль. Беловолосый юноша слегка склонил голову, — Мне очень жаль. Чэн Сяоши протянул руку и схватил Лу Гуана за руку. Затем он стиснул зубы и отвернулся, его глаза снова наполнились слезами. Лу Гуан притянул Чэн Сяоши к себе, прижав их лбы друг к другу. Чэн Сяоши прикрыл рот рукой, пытаясь подавить рвущиеся наружу рыдания. — Мне жаль, — сказал он между вдохами, его голос дрогнул, — Ты тоже много работаешь. Я- я- — Не будь дураком, — сказал Лу Гуан, — Ты имеешь полное право расстраиваться. Не нужно извиняться. Чэн Сяоши обнял Лу Гуана за шею и прижался лицом к его груди. — Не оставляй меня, — прошептал он, — Пожалуйста, я не хочу оставаться один. — Ты не один, я здесь. Я не оставлю тебя. Обещаю. — Лу Гуан крепко обнял его. Их руки были переплетены всю дорогу до дома. Они тихо проскользнули в дом, стараясь не нарушать тишину между ними. Чэн Сяоши сначала отстранился, чтобы умыться в ванной. Когда он вернулся в комнату, Лу Гуан сидел на стуле у письменного стола, уже переодевшись в новую рубашку. Чэн Сяоши без слов опустился на нижнюю койку. Он услышал скрип лестницы, по которой Лу Гуан забирался на верхнюю койку. Наступила пауза, затем комнату наполнил тихий голос Лу Гуана: — Хочешь, чтобы я сегодня поспал с тобой? — спросил он. — Пожалуйста. Спальное место было слишком малым, чтобы уместить их тела рядом друг с другом. Чэн Сяоши лежал на боку, прижавшись головой к груди Лу Гуана. Горло болело, глаза слезились, но больше всего болело сердце. Оно болело за все, что он потерял, — за себя или своих заказчиков. Оно болело от усталости, от долгих ночей, проведенных за работой. Оно болело за парня, лежащего рядом с ним. Лу Гуан дышал ровно, его лицо было невозмутимым, но руки были нежными, когда он притянул Чэн Сяоши ближе к себе. Лу Гуан прижался поцелуем к макушке Чэн Сяоши, отчего тот согрелся. Чэн Сяоши отстранился и повернулся лицом к Лу Гуану, их лица были в нескольких сантиметрах друг от друга. — Ты ведь останешься со мной? — спросил он с сомнением в голосе. — Пока я тебе нужен, я останусь. Лу Гуан провел большим пальцем по глазу Чэн Сяоши, стирая остатки слез. Чэн Сяоши наклонился и прошептал в губы Лу Гуану: — Я больше не хочу бороться. — Я тоже, — прошептал в ответ Лу Гуан. Вдох, затем их губы встретились. Он не был уверен, кто сделал это первым — а может, они сделали это одновременно, — но целовались они с одинаковой страстью. Губы Лу Гуана были мягкими, а его прикосновения — медленными и осторожными. Он был осторожен, его действия были слегка нерешительными. Чэн Сяоши не возражал, но и не пытался делать смелых движений. Возможно, когда-нибудь в другой раз они прикоснутся друг к другу с искренним желанием. Но пока им было достаточно знать, что они рядом друг с другом. — Останься, — вздохнул Чэн Сяоши, закрывая глаза. Лу Гуан не ответил, но постарался максимально сократить дистанцию между ними. Это был ответ на все его вопросы.