Папина дочка

Кайса склоняется над столом, внимательно рассматривая кучку веточек, листочков и травинок, бусинок и ниток, из которых ей нужно сделать человечка. Девочка хмурится, прикусывает губу, берет в руки то одну вещицу, то другую; подумав, связывает несколько веточек вместе, но то, что казалось таким красивым в ее мыслях, на деле никуда не годится. Кайса распускает нитки и снова пытается смастерить поделку, но выходит ничуть не лучше. Девочка разочарованно вздыхает, чувствуя, как к глазам подкатывают жгучие слезы обиды. «Я ведь так стараюсь!» Третья попытка — совсем неудачная. Кайса царапает пальцы о корявые выступы веточек и уже чувствует, что вот-вот расплачется — очень хотелось сделать все самой! — как слышит: — А Кайса — плакса! И когда брат успел зайти в комнату? Кайса специально не смотрит на Харо, говорит своим веточкам и листочкам: — Неправда. Я не плакса. — Плакса-плакса-плакса! Распустила нюни! — не унимается Харо, и Кайса не выдерживает, все-таки поворачивается к нему. Харо, как обычно, перепачкан в чем-то — на этот раз зелено-черном — и его темные отросшие волосы торчат во все стороны. — А ты поделку уже сделал? — спрашивает Кайса, пытаясь поступать так, как учила мама: не опускаться до уровня обидчика. — Конечно, — отвечает Харо, задумчиво облизывая испачканный указательный палец — будто пробует на вкус. Кайсе кажется, что мамин совет сработал и Харо успокоился, но тут брат добавляет, смеясь. — Я все сделал, потому что я не такой неумеха, как ты! Прежде чем Кайса успевает сориентироваться, Харо призывает из вазы с цветами немного воды и отправляет ее сестре в лицо. — Дурак! — кричит Кайса, отряхиваясь, точно мокрый котенок. Ох, как хочется подпалить волосы Харо! Но тогда Кайса останется виноватой. Она хмурится и показывает брату язык. Может, это в мамином взрослом мире и получается так: если не обзываться, а вести себя — как там она говорила? — достойно, противник сдастся. У Кайсы все иначе — особенно с Харо. Но брат вообще невыносим. И зачем только нужны эти братья?! Только дерется, дразнится и огорчает родителей, особенно папу. Кстати, о папе… идея приходит внезапно — она проста и хороша. Кайса поспешно сгребает со стола все материалы — веточки, листочки, нитки… Бусинки сыплются на пол, и она поднимает пару штук, а остальные оставляет — няни и служанки приберут. Кайсе не до этого. Она прижимает свои сокровища к груди и бежит к двери. — Кайса, ты куда? Сама ты дура! Подожди! — кричит вдогонку брат, но Кайса его не слушает. Она бежит по коридорам дворца, пару раз спотыкается о ковры, но все же сохраняет равновесие и, довольная собой, почти достигает цели — огромных деревянных дверей тронного зала, расписанных языками пламени. Здесь Кайсу ловят за шиворот платья, и она недовольно вскрикивает: — Эй! — Принцесса, вам туда нельзя, — пытается остановить ее старая няня. — Мне надо к папе, — говорит Кайса, покрепче прижав к себе веточки и нитки. — У меня важное дело. Няня склоняется к Кайсе, улыбается ласково… но девочка хорошо знает, что именно с таким выражением лица взрослые обычно пытаются ей отказать. — Хозяин Огня Зуко сейчас занят, — мягко говорит няня, имя которой Кайса не запомнила. Няня — новенькая. И даже не маг. — Пусти! Няня все же перестает ее удерживать, но загораживает проход в зал. Только теперь Кайса замечает, что у дверей стоят два стражника — они смотрят на разворачивающуюся сцену с улыбками. И хотя девочке хочется пригрозить няньке, сказать что-то вроде: «Я и поджарить тебя могу, карга», она понимает: надо действовать по-другому. И Кайса принимается всхлипывать: — Пожалуйста-пожалуйста, пустите меня к папе… Няня сразу смягчается — ее вытянутое лицо, обрамленное короткими каштановыми волосами с проседью, принимает выражение глубочайшего сочувствия. — Не расстраивайтесь, принцесса Кайса. Хозяин Огня… Кайса плачет пуще прежнего, то и дело искоса поглядывая на стражников — наконец один из них, широкоплечий детина, не выдерживает и говорит: — Да у него не заседание там, просто личный разговор. Я узнаю… И прежде чем няня успевает что-то ответить, стражник исчезает за дверью тронного зала. Кайса на всякий случай продолжает безутешно плакать. Так что когда стражник приносит радостную весть о том, что папа вскоре освободится, Кайса уже действительно чувствует себя невероятно несчастной, всеми покинутой и одинокой. Да еще и эта поделка, которая никак не удается! И невыносимый брат-забияка! Няня напрасно пытается утешить Кайсу, промакивая ее лицо большим белым платком, от которого удушающе сладко пахнет. Наконец двери распахиваются, раздаются торопливые шаги и папин голос: — Милая! Папа встает на колени и прижимает Кайсу к себе — няня поспешно отходит в сторону. — Не плачь, малышка, — папа гладит Кайсу по волосам, а потом обращается к няне: — Как вы могли допустить, чтобы она так сильно плакала! Доченька, — папин голос, как всегда, полон нежности. — Няня тебя чем-то обидела? — Простите… — начинает няня, но осекается. И хотя Кайса не видит лица женщины — девочка зарылась лицом в папины парадные одежды, от которых, как всегда, приятно пахнет благовониями и отпылавшим огнем, — она знает, что няня замолчала, когда папа кинул на нее один из своих фирменных взглядов «Я Хозяин Огня». Ох, Кайсе ужасно нравится то, как папа всех ставит на место! Когда она вырастет, то и сама будет так поступать. — Пойдем, — говорит папа Кайсе. Он встает с колен, отряхивает свои парадные одежды и изящным движением руки поправляет слегка съехавшую в сторону корону в виде огненного лепестка. Затем папа подает Кайсе ладонь, и они вместе уходят от няни, чьи руки — как замечает девочка — сильно дрожат.

***

— Так, что случилось? — спрашивает папа, когда они с Кайсой оказываются в его кабинете. Здесь она кладет все свои сокровища на стул и, глядя в янтарные глаза отца — жаль, у самой Кайсы не такие, — говорит: — Учитель дал нам задание: сделать игрушку, но необычную… а в виде важного человека. Понимаешь, пап? Кайса стоит напротив отца, который присел на корточки и внимательно слушает ее. С Кайсой папа всегда такой — заботливый и внимательный. Он кивает, услышав ее слова, и спрашивает, оглядываясь на листики и веточки, разложенные Кайсой на стуле: — И кого ты пыталась изобразить? Вопрос с подвохом, потому что сначала Кайса пыталась сделать фигурку в виде папы — она даже нашла среди предложенных учителем материалов темно-красный лист дубоклена, из которого хотела вырезать кругляшок для папиного шрама, а также желтый лист неизвестного Кайсе дерева — для папиной короны. Однако сейчас, когда папа смотрит на нее так нежно, Кайса вдруг понимает: лучше сказать, что она хотела изобразить маму. Папе ведь очень нравится, когда Кайса показывает, как сильно любит ее. И Кайса отвечает, сама поверив в новое решение: — Мамочку. Папа умиленно треплет ее по волосам и произносит, вздыхая: — Скучаешь по ней, да? — Очень! — с готовностью отвечает Кайса. На самом деле это практически правда: Кайса любит маму, вот только очень уж она строгая, и когда находится рядом, вечно делает Кайсе замечания. А еще маму не проведешь… — Милая наша доченька, мама скоро приедет, — обещает папа. И Кайса, пользуясь его растроганно-благодушным настроением, поспешно добавляет: — В общем, мне нужна твоя помощь, чтобы сделать игрушку… А еще меня Харо обижал. Тут папа, конечно, хмурится, и Кайса понимает: брат сполна заплатит за то, что облил ее и обозвал. Так ему и надо. А еще — папа сделает за Кайсу задание, которое оказалось таким сложным. Вот он снимает плащ, вешает его на спинку стула, затем раскладывает все сокровища дочери на столе и с сосредоточенным видом берется за работу. Кайса садится рядом, утыкается в папино плечо и шепчет, что он самый лучший в мире. Золотистые солнечные лучи проскальзывают в комнату через окно, освещают Хозяина Огня и его дочь. Вскоре Кайса, пригревшись, задремывает.

***

Катара вертит в руках игрушку, которую ей подарила дочь, — это маленькая куколка. Ее тело сделано в виде косички из сухой травы, руками и ногами стали веточки. Голова куклы, тоже скатанная из сухой травы, приклеена к этому туловищу так ненадежно, что рискует в любой момент отвалиться. Зато синие бусинки-глаза и красная бусинка-рот держатся крепко. Сама кукла обернута в два продырявленных — отверстия для «рук» и «ног» — красных листа. Да, чаще всего дочь видит ее именно в этом цвете… Во дворце, да и в целом в столице, Катара часто носит алые или бордовые платья, хотя по-настоящему так и не полюбила огненные оттенки. — Кайса неплохо постаралась, — говорит Катара, обращаясь к Зуко, — он, одетый в багровый халат с вышивкой в виде золотого дракона, растянулся на постели. Глаза ее мужа полуоткрыты — он смотрит на Катару сквозь длинные черные ресницы и мягко улыбается. — Мм… что ты? — не сразу понимает Зуко — наверное, задумался. Затем он полностью открывает глаза, включаясь в разговор. — Кайса подарила мне игрушку, сделанную по заданию учителя. Довольно милую. — Ааа, — протягивает Зуко. — Да, она молодец. По его тону Катара понимает, что Зуко явно помогал дочери — и это хорошо. Но вот если он опять сделал все за нее… подозрения не оставляют Катару. Она любит мужа и дочь, однако есть одна долго тянущаяся проблема: Зуко опекает Кайсу так сильно, что уже избаловал девочку. И другой важный момент: ее дорогой супруг постоянно забывает, что у них вообще-то двое детей. — Ты точно не выполнял задание за нее? — интересуется Катара, давая мужу шанс признаться. Но тот, отводя взгляд, отвечает ей чересчур уверенным тоном: — Конечно, нет, — кажется, осознает, что немного прокололся, и добавляет. — Только немного помог. — А что насчет Харо? — спрашивает Катара, оставляя куклу на своем туалетном столике. Потом она запахивает на талии короткий халат из белого шелка и устраивается рядом с Зуко на постели. Несколько мгновений муж молчит, а потом неохотно отвечает: — Он обижал Кайсу. Я наказал его — неделю проведет без сладостей… — он наклоняется к Катаре. — Знаешь, дочь… дети скучают без тебя. Вот как он… уходит от одной вечной темы для разговоров — к другой, параллельно навешивая на Катару чувство вины. Знает же, что Катара не может отказаться от поездок на Южный и Северный полюса — она прославленный мастер магии воды и должна передавать свои знания подрастающему поколению. Да и, признаться, как бы она ни любила свою семью, без хрустящего снега под ногами, мороза, колющего кожу, точно иголками, и невероятно глубокого синего неба — такого в Стране Огня не бывает, — Катара не проживет. — Я уехала всего на две недели. Не такой уж большой срок, — отчеканивает Катара, скрестив руки на груди. — А о наших двойняшках мы еще поговорим. Зуко кивает, обреченно вздыхая. Некоторое время они оба сверлят стену перед собой недовольными взглядами. Катара с раздражением думает о том, что Зуко упорно не видит, как им манипулирует дочь («Да разве наша пятилетняя крошка на это способна!») и пренебрегает сыном по совершенно безумной причине («Понимаешь… он очень похож на моего отца! Если я не буду с ним строг, он вырастет таким же, как Озай!»). И вообще стоит Катаре уехать, как все идет вверх дном, няни куда-то исчезают, дети ссорятся между собой сильнее обычного, а Кайса начинает питаться одними сладостями на завтрак, обед и ужин и уверенно подчиняет себе весь дворец. И ладно бы все объяснялось тем, что Зуко много работает! Нет ведь — именно недели без Катары у него всегда наименее продуктивные. Он и сам признается, что дни куда-то убегают: «Вот только было утро, а уже ужин». И снова Катаре со всем этим бороться! Она тяжело вздыхает и смотрит на мужа — он тоже сердится. Так они и сидят на кровати — каждый поглощен своими думами. Пока Зуко вдруг не опускает ладонь на синюю шелковую простынь — рядом со своим бедром. Помедлив, Катара повторяет его жест, и теперь их руки разделяет совсем небольшое пространство… Кажется, Зуко не выдерживает первым — накрывает ладонь Катары своей, втягивает жену в долгий нежный поцелуй, а потом шепчет: — Я скучал, ты знаешь? — Знаю, — отвечает она, все еще немного сердясь. Впрочем, половинки халата на груди Зуко удачно разошлись в стороны, слегка приоткрывая его темные соски и черную курчавую поросль, которой так приятно касаться рукой… И пахнет от ее мужа вкусно. — И я делаю поблажки Кайсе, потому что она очень похожа на тебя. — Я не была такой… — начинает Катара, но осекается. Потому что хоть по характеру Кайса совсем на нее не похожа, внешне она маленькая копия Катары… Да и то, как именно Зуко произносит свое признание, не может не тронуть — его голос глубокий, будто бархатный и очень нежный. Катара мягко, невесомо целует мужа в губы: — Я поняла, — и добавляет более игривым тоном. — И, знаешь, я ведь тоже скучала по тебе… Мне даже приснился один сон. — Сон? — Зуко выгибает свою единственную бровь. — Я внимательно слушаю. И Катара начинает рассказывать, постепенно освобождая Зуко от халата, который подарила ему три месяца назад — на восьмую годовщину свадьбы. Завтра они обязательно поговорят — и, увы, без ссор не обойдется — о воспитании детей, о загадочном исчезновении нанятых Катарой нянь, об очередных прошениях министров и простых граждан… А еще Катара непременно проследит за тем, чтобы дочь сделала новую игрушку — на этот раз самостоятельно. Да, завтра Катаре предстоит много дел… Но этой ночью так хочется притвориться, что на свете есть только она и Зуко — ее муж, по которому она действительно очень-очень скучала.