Важнее

      Суровая русская осень билась в окна, царапала стекла, волчьим воем кричала. От ее невидимых когтей оставались на широких окнах Кремля резные узоры, вырисовывающие целые картины. Город за окном пустовал и сжимался от чужеродных голосов, от них мундирных окрасов. Знакомый этой природе русский, родной говор улетучился, оставил земли вместе с жителями. Земля промерзала от боли и диких, безнравственных поступков французской армии. Все, что не могло ухватиться за родную землю, было схвачено ими, разграблено, убито. Император смотрел на эту беснующуюся картину с легкой улыбкой, одаривая солдат серым, графитным взглядом. Даже небо над Москвой окрасилось в цвет его очей, не справляясь с натиском врагов. Наполеон помнит, что запрещал солдатам грабить русские поселения, но воодушевившихся французов было уже не остановить. Да и у императора были свои дела. Точнее одно большое, величественное дело, тяготившее его с начала входа в столицу Руси. Русский царь перестал выходить на связь, отвергая каждое переданное ему письмо. Даже предложение мира ему не по душе. В ответ на такие, по мнению Бонапарта, радушные письма приходил ледяной холод, под стать природе русской. И природе самого царя Александра: вечно холодного и не читаемого взглядом.        Раньше француз не понимал, с чего такой светлый ангел обжигает льдом каждого с кем заговорит и лишь иногда, может показать себя настоящего: теплого, нежного и солнечного. Теперь ступив на земли его, Наполеон что стало причиной такой вечной зимы в душе Александра. Природа владений его была точной копией характера императора, словно он был ее олицетворением. Холодная мрачная осень, с гнилыми, жухлыми листьями, обсыпавшими дороги, встретила французскую армию у Москвы, проводила до самого Кремля и старается изгнать. Но если присмотреться можно найти и теплые лучи солнца, и красивые ажурные листья огненных оттенков, что скрадывают пейзажи на земле, и ясные теплые дни, что скрываются за сыростью. Таков и Романов.       Тяжелые двери скрипят, трутся об каменный пол и хлопают, оставляя в комнате вакуум. Размеренные, величественные шаги разносятся эхом по стенам, зарываются в волосы, оставаясь на них инеем. Бонапарт даже не оборачиваясь понимает кто это. Александр шуршит тканью ясно-зеленого мундира, оставляя на полу такого же цвета разводы. Наполеон разворачивается только тогда, когда стремительные шаги стихаю всего в паре дюймов от него. И моментально встречается с пронизывающим холодом глаз. Леденящим душу, воплощающим в себе суровую зимнюю метель и лед на реке. Романов поселил в помещение холодную зиму, принеся ее в себе.       В руке его, осторожно обернутой белой, как снег, перчаткой шелестели десятки бумаг. Ровных как морская гладь. В них Бонапарт узнает свой почерк и письма. Абсолютно каждое письмо ютилось в руке русского царя. Улыбка слетает с губ почти мгновенно, в графитных глазах селиться непонимание. Письма адресанту не возвращают. Никогда.       — Alex, что это значит? Зачем возвращаешь мне письма? — проговаривает Бонапарт, разрывая давящую на уши пургу. Он видит, как в глазах напротив мелькает белый огонек от знакомой формы имени и постепенно тухнет.       Руку его, невскрытую перчаткой, обжигают горячие пальцы Романова, вкладывающие прохладные листы ему в ладонь. Острые концы бумаги больно колют кожу, но еще больнее режет холод русского императора. После того тепла, которым его озаряли эти глубокие речные глаза, убивает без клинка.       — Мне они больше не нужны, — проговаривает Александр, делая шаг назад. — И прошу вас, Monsieur Bonaparte, не грабить столицу моего государства, перестать отравлять земли моей фамилии и уйти отсюда как можно быстрее. Французский его был всегда великолепен, даже сейчас.       Голубизна глаз Романова перестает освещать француза и тот даже не замечает этого. Только когда император русский отдаляется от Наполеона на пару шагов, он возвращается в реальность, успевая схватить Александра за запястье.       Письма тяжелым шуршанием падают на пол, оставаясь на нем светлыми пятнами. Долетают до ног Романова, преграждая ему путь. Наступить на них он не в силах. Александр мгновенно оборачивается, цепляясь голубизной за лицо француза. В них столько боли и страха, что смотреть в них становится невыносимо. Но Бонапарт не смеет отпускать его, продолжает тонуть в этом холодном море, потому что если отпустит, то никогда не вернет их вновь.       — Не смей использовать этот показной тон сейчас. Тебе тяжело, так зачем насилуешь себя? Не отметай это все так просто! Почему ты делаешь это, Alex? — повышает тон Наполеон, обводя свободной рукой утопающие в холоде письма.       — Есть иное, что важнее этого, Léon, — цедит Романов, стараясь унять свою беснующуюся душу, рвущуюся из его груди. Голубые глаза тонут в этих внутренних бесах, стараются вырваться из их лап, но продолжают утопать во льду.       — Не ты так считаешь!       — Так считает Россия, — твердо говорит Романов, выдирая свою ладонь из рук француза. Его взгляд окончательно холодеет, но успевает пропустить один теплый лучик света, адресованный императору французов. — Выводи свои войска из Москвы и уходи или сражайся.       В одно мгновение Александр преодолевает весь огромный метраж залы, скрываясь за дверями Кремля. Перед этим он быстро, надеясь что Бонапарт этого не заметит, подцепил край близ лежащей к нему бумаги носком сапога, как бы роняя его на кожу обуви, и одним резким движением убирает его. Но не бросает его на пол, а скрывает в своей ладони.       Бонапарт, подбирая разбросанные, замершие бумаги, находит одну, на которой аккуратным подчерком выведен ответ на все десятки его писем. Один так и не отправленный ответ. И эта исключительная бумага единственная отправляется в карман мундира, остальные же развеиваются ветром в открытом окне, падая на сырую землю.