***
—Проблемы, Кисаки? — Отойди от моей жены, Шуджи, — штормовые глаза грозились уничтожить каждого, кто найдёт в себе смелость взглянуть в них. Ханма подносит ладонь к лицу, прикрывая улыбку, а затем и громкий, разрезающий напряжённый воздух, смех. Движения у мужчин одинаково молниеносные — точно, два хищника, равные по силам, делят территорию — оба одновременно одёргивают полы пиджака, цепляют пальцами рукояти пистолетов. Взгляд Рэйры упирается в чёрное дуло, засасывающее, словно космическая чёрная дыра, и слабовольная мысль, что на секунду поселяется в мозгу, заставляет вздрогнуть всем телом. «А может, они застрелят меня и всё будет кончено?» Пистолет в руке Кисаки едва заметно дрогнул, когда женщина перекинула щекотавшие щёку волосы с одного плеча на другое. Рэйра замирает, заметив это движение, не в силах даже опустить руку вниз, как кролик в свете автомобильных фар. — Не хочешь объясниться? Подойди ко мне, Рэйра, — она вздрагивает на этот отданный, как собаке, приказ, но делает шаг вперёд, тут же остановленная длинными пальцами, что всё ещё лежат на плече. Ханма сжимает её кожу почти болезненно, вынуждая оставаться на месте. — Хочешь застрелить её? —улыбка сочится ядом, ещё немного и он начнёт капать с клыков, как у змеи. Медовые глаза потемнели, наполнились азартным блеском. — Вовсе нет. Не хочу случайно задеть свою жену, когда буду стрелять в твою голову, — голос Кисаки ровный, он полностью подчинил себе все свои эмоции, вновь превратившись в хладнокровного лидера Бонтен, а не просто ревнивого мужа. Но Кисаки сам отказывается от своих же слов, когда Рэйра продолжает оставаться на месте, плечом чувствуя крепкую грудь позади. Оглушительный звук разрывает пространство между ними, выбивая абсолютно все мысли из женской головы, когда она падает на пол, с силой ударяясь головой.***
У Шуджи мягкий голос, он обволакивает меня, как в тёплый свитер, укутывает, вынуждая вновь прикрыть глаза. Мой муж стрелял в меня? Это пугает больше, чем всё, что происходило между нами до этого. Намного сильнее, чем тот нож, полоснувший меня несколько раз, вынуждая сжиматься в комок, как побитый котёнок. — Мне жаль, Рэйра. Но Тетта всегда таким был… — в его голосе так много сочувствия. Оно плещется через край, грозясь утопить меня, — Никогда не умел принимать поражение. Наверное, ты не знаешь… Я вижу, что он делает: вынуждает меня саму спрашивать. Я вздыхаю, поворачивая к нему лицо. Голос Ханмы пусть и сквозит жалостью, но глаза наполнены весельем. Он старается, но очень плохо. Не вышел бы из него хороший актёр. Прохладные пальцы перемещаются на мою шею, поглаживая едва уловимо, самыми кончиками, а у меня всё внутри переворачивается от мыслей. Мой муж собирался убить меня. Не запугать, не наказать, а убить. — Где я? — я не оправдываю ожидания мужчины. Выдыхаю воздух болезненно, ведь виски всё ещё разрываются на части, — Где находится твой дом? — Мидзухо, — я вскидываю брови в удивлении. Далеко он забрался, — Это небольшой домик для… отдыха. — Тайное место? — усмехаюсь, но мужчина кивает. Я, наконец, нахожу в себе силы открыть глаза полностью и оглядеться: частный дом небольшой, не сравнится с нашим. Светлые обои и полы, панорамные окна, минимальное количество мебели, пустые стены. Действительно, Ханма бывает здесь не часто: дом совсем не отражает своего владельца. — Вроде того, — он зарывается длинными пальцами в свои волосы, оттягивая чёлку назад. Золотистые глаза продолжают сверлить меня, изучая каждую клеточку моей кожи. Ханма даёт мне время на раздумья. Я шумно выдыхаю, прикрывая лицо ладонями. Что же мне делать дальше? Мне нужно вернуться домой и объяснить всё Кисаки. Возможно, он простит меня, либо же мы разведёмся спокойно, как адекватные люди.***
Домик Ханмы снаружи такой же, как внутри: светлый и спокойный. Я сижу, подогнув колени, во внутреннем дворике, задумчиво выводя круги на воде маленького пруда пальцами. Ханма остался внутри, сказал, что мне нужно побыть одной и всё обдумать. Я знаю, что он наблюдает за мной из открытого окна: чувствую прожигающий лопатки взгляд, да и ветер доносит до меня слабый запах сигаретного дыма. Кидаю взгляд на свой телефон, точнее, то, что от него осталось: полностью разбитый экран, который даже не включается. Шуджи сказал, что сумочка с телефоном отлетела в сторону, и мне нет смысла не верить ему. Рядом с Ханмой спокойно, почти безопасно, но что-то всё-таки не даёт мне покоя. Червячок сомнения проникает глубоко, липко обвивает рёбра, щекочет изнутри. Неужели я совсем не знаю своего мужа? Возможно ли полностью узнать кого-то, кроме себя? Кончики пальцев леденеют от долгого нахождения в холодной воде. Я всегда знала, что Кисаки — психованный ревнивец, но стал бы он уничтожать того, кого считает своей собственностью? Звучит не логично. — Ты можешь остаться здесь столько, сколько захочешь, — бархатный голос врывается в мои мысли. Ханма вновь закуривает, прикрывая огонёк зажигалки от ветра. Я смотрю на открывшуюся мне татуировку "Наказание" и думаю, насколько она пророческая для меня. Должен ли Кисаки наказать меня? Он наверняка считает, что да. А как я считаю? — Он будет искать тебя, но сюда не посмеет сунуться. Ханма присаживается подле меня, вытягивая длинные ноги, опускает босые ступни в воду. Мелко вздрагивает от внезапного холода, но я научилась считывать каждое, даже едва заметное движение человека. Я благодарна Кисаки за это — хороший навык. — И чем мне здесь заниматься? — опускаю голову на свои ноги, упираясь щекой в колено. Мы прожигаем друг друга взглядами, но я уверена, что мой взгляд уставший, а его — голодный. Ханма всегда смотрит на меня, как волк — на самый сочный кусок мяса, его взгляд пугает, но и манит своей жадностью. Он напоминает мне взгляд Кисаки, когда мы оставались наедине и ему не было нужды прятать свои эмоции. — А чем ты обычно занималась дома? Я пожимаю плечами. Моя жизнь превратилась в день сурка: провожаю мужа, йога, готовка, книга, ужин с мужем. Целый день я посвящала ожиданию, ведь единственное, что могло вызвать во мне хоть какие-то эмоции — еженочная близость с Кисаки, и разговоры с ним, что напоминали прогулки по минному полю. Я совсем разучилась наслаждаться жизнью и собой, посвятив себя, невольно, полностью одному человеку. Я ловлю себя на мысли, что виню Ханму, ведь это он ворвался в мою жизнь, разрушив её привычный уклад. Те мимолётные чувства во время поцелуев уничтожили мою осторожность. И теперь из-за мужчины, который захотел чужую жену, я вынуждена отсиживаться в незнакомом месте в полной растерянности, что мне делать дальше. Да, это эгоистичные размышления, но мне совсем не хочется анализировать дальше, и чувствовать противную вину.***
— Это моё безопасное место, — губы Ханмы впервые растягиваются не в ядовитой усмешке, а в мягкой и довольной улыбке. Он прикрывает веки, шумно вдыхая свежий аромат моря. Сильный ветер свистит в ушах, вынуждая волосы развеваться змеями, залезать прядками в рот и глаза, но я всё равно с наслаждением делаю вдох. Солёный воздух заполняет лёгкие. Сейчас мужчина словно помолодел лет на десять: он выглядит, как подросток в этой футболке оверсайз и спортивных штанах. Чёлка растрепалась, но он не спешит поправлять её. Я засматриваюсь на его профиль: острый нос, чёткую линию челюсти. Закатное солнце пронзает радужку, вынуждая хищные глаза засветиться огненными искрами. Море прекрасно: сильные лазурные волны шумно бьются об камни под нами, омывая пеной мои ноги. Обувь давно промокла, но мне всё равно, ледяные пальцы ног покалывает и эти ощущения напоминают мне об одной важной вещи: я жива, я чувствую. Ветер задирает подол платья, обнажая бёдра и покрывая кожу мурашками. Я ощущаю сильные руки на своей талии — Шуджи стоит за мной, положив острый подбородок на моё плечо. Наверняка ему пришлось согнуться в неудобной позе, чтобы дотянуться лицом до меня. Длинные пальцы сжимают ткань платья на животе. — Оно может быть и твоим, если захочешь, — шёпот в самое ухо кажется громче крика. Я закрываю глаза, прогоняя ощущение бабочек в животе. Горячие ладони плавят мою кожу под тканью, уничтожая все здравые мысли в голове. Я чувствую, как лицо Ханмы перемещается и вот уже обжигающе-горячие губы прижимаются к моей щеке, ведя влажную дорожку вниз к челюсти, затем к шее. Ветер продолжает свистеть в ушах, создавать контраст пламенных прикосновений и холодного воздуха по открытым участкам кожи. — Я должна вернуться к мужу, Шуджи, — мой шёпот совсем теряется в свистящем ветре. Мне кажется, что мужчина не слышит меня, но он резко одёргивает губы от моей шеи, отходит на шаг назад. Я поворачиваю голову слегка, замечая перекошенные недовольством тонкие губы и опасно сощуренные глаза, совсем как у хищной птицы, готовой уничтожить невинную мышку. — Пока что я не могу допустить этого, Рэйра, — тон у Ханмы ледяной, — Идём домой. Я смотрю на протянутую руку с новой эмоцией, которую я ещё не испытывала в компании этого человека: ненавистью. Очередной мужчина в моей жизни, считающий, что он имеет право контролировать меня. Отец, Кисаки, теперь и Шуджи. Я вкладываю свои пальцы в его ладонь, и он тут же сжимает их с силой, притягивает меня к своей груди. Я вскидываю подбородок, отбрасывая другой рукой волосы с лица, всматриваюсь в медовые глаза открыто и с вызовом. Ханма ухмыляется. — Ты правда интересна мне, Рэйра, но есть вещи важнее наших чувств. Догадка пронзает виски: никаких чувств нет и не было, лишь игра. Я мысленно беру назад свои слова про то, что из Ханмы не вышло бы хорошего актёра — из него вышел бы просто великолепный. Или же я сама пошла в его хищные лапы, сглупив, увязая во всей этой игре? — Касается Бонтен, верно? — раздражение накрывает с головой, но я прячу эмоции за холодной улыбкой, не отрывая глаз от мужского лица. — Ты очень умна, — тонкие губы растягивает такая знакомая, сочащаяся ядом ухмылка. Теперь я понимаю: я попалась. Сама наступила в капкан, сама накинула верёвку на свою шею. Ханма прижимает меня к крепкой груди за талию, отводит вторую руку в сторону, и мы замираем, словно в позе танца. Не отрываем взгляда друг от друга. Мне пора проснуться. Вспомнить, каким человеком я была до того, как Кисаки запрятал меня в золотую клетку, вынудив покориться ему, запер, как опасное дикое животное. Но сейчас Кисаки нет рядом, и я не должна ждать, когда он придёт и спасёт меня, а затем уничтожит сам.