Март и 13

В марте возвращаются люди, что когда-то отказались от тебя. Что их толкает? Изменение атмосферного давления? Потепление? Романтическая атмосфера весны? Сожаление? Сумасшествие? Неизвестно. Март для Джисона начался с отказа. С боли в области груди, где когда-то был орган под названием сердце. С исчерпанных на третьем часу запасов слез. С прошедшей тошноты, о которой напоминает горло, саднящее комом отравленных эмоций. И опустевшего желудка от нервов. За окном заливались первые птицы, приветствуя весну. На площадках им вторили дети всё громче и громче. Солнце нещадно резало ласковыми лучами воспалённые от слёз глаза. Теплело с каждым днём. Вся природа вздохнула, пробуждаясь от зимы. Она жаждала жизни и любви. Одеяло стало чугунным щитом от солнца, надёжно придавливающим тело к постели. Нет ни единого шанса выбраться и ни малейшего желания. Очень странное ощущение между жизнью и смертью с отвращением и к первому, и ко второму. Жизнь вообще странная штука: на неё нужны силы, а на смерть и подавно. На продолжение и завершение их наскрести не удается. Наушники не пропускали звуки внешнего мира и немного заглушали вопящие мысли. Мысли это больно, мысли это трудно. Структурированные звуки легче не замечать. Постепенно вслушиваешься в слова, биты и акценты, пока полностью не перестаёшь их дифференцировать, погружаясь в оглушительную тишину. Это легко, они не напоминают, что кто-то живёт, любит и дышит полной грудью. Сомкнутые веки ограждали от света, натянутое до макушки одеяло усиливало эффект. Больше ничего не существует. Тело теряет свою предметность во всепоглощающей тьме собственного разума. Самоанализ истощает. Бессонница терзает остатки сознания. Дыхание даётся тяжело. Совместные воспоминания впиваются осколками в виски. Откуда их столько?! Душа была изранена до этого, а сейчас просто покинула тело. Жизнь перечеркнута существованием. В прошлой жизни хотелось кричать о своей бесполезности, о своем бессилии, о своей никчёмности. Рот не открывается, глаза тоже. Дни слились в один серый липкий кусок пропавшего риса. Простуда стала и наградой, и проклятием. В добровольном заточении тело отказывалось бороться, температура выше тридцати девяти не поднималась. С каждым днём становилось всё хуже. В секундных мыслях была неуместная радость, вызванная надеждой о скором конце. В коротких моментах появлялась лёгкость, ведь можно по уважительной причине не вставать, и никто не заикнётся, что ты тряпка. Он ей был. Самой настоящей. Непонятно только, из микрофибры или бамбука. Впитывал в себя всякую дрянь получше всяких губок. Вину, обиды, сомнения, боль. Только его выжмут, как он с мазохистическим удовольствием впитывал всё это в многократном объёме. Неудивительно, что нервная система уже не выдерживала, отвечая тотальной апатией. Неспособность мыслить больше не убивала. Мозг в отключке и повесил табличку «не беспокоить»... Раньше трясло, раньше хотелось плакать и кричать. Раньше было тяжело, но всё же легче. Как же это всё смешно. Всего лишь два месяца. Всего лишь общался с человеком двадцать четыре на семь. Всего лишь прикипел к нему всем существом. Надумал сам себе, что может спокойно разговаривать. Надумал, что чувствует человека. Позволил себе утонуть в безмерном комфорте, расслабляющем до потери осторожности в общении. Смехотворно и по-детски. Он же думал, что раз сам весь из себя такой израненный, то знает какого это, когда плохо, и не позволит кому-то это испытывать. Позволил, сглупил и потерял. Позабыл о гордости, но самое страшное — начал цепляться и неосознанно манипулировать. Мерзко. Больнее, чем рвать отношения. Джисон так бы и пролежал в ожидании скоропостижной смерти. Как минимум потому, что всё пропитано напоминанием о потере. С этой станции он уезжал в гости. Эту шоколадку он покупал человеку. Эту карточку он покупал с человеком. Здесь, они впервые встретились. Сюда он обязательно хотел сходить вместе и накормить очень-очень вкусненько. Слишком много для двух месяцев и двух людей. Чтобы было больно не обязательно выходить из дома. Достаточно просто немного промотать диалоги и будет чат со знакомой аватаркой и именем. Рука просто не поднимается удалить переписку. Если что-то, неважно, качественное или откровенно отвратительное, услышать или прочитать, то всплывёт автоматическая мысль «надо обязательно прислать»... Уже не надо. Обмен окончен, общение тоже. Доверие утекло сквозь пальцы. Воспоминания осквернены глупым поступком. Слова из прощального сообщения заели пластинкой, которую не перекрикивает ни один исполнитель на полной громкости. Лишь одно обстоятельство заставляло восставать на учёбу снова и снова. Буквально за волосы стаскивало безжизненное тельце с простыни, натягивало первое, что попадалось под руку, тащило к входной двери. — Долбоёб, ты где? Пять минут до пары! — раздался в трубке раздраженный голос. — Минхо, я не приду. — Здрасьте, приехали, а с кем я буду стебаться над преподами? Я для зафкафа крысу поймал. Неужели не хочешь побыть соучастником? — Нет. — Не приедешь на вторую половину пары — отметелю так, что мамка не узнает. Понял, уёба моя ненаглядная?! — Да. — Ну тогда чё я не слышу твоих сборов? Яйки в руки и жопу сюда! — Спасибо, я люблю тебя. — Иди нахуй, и как мужик скажи мне это в лицо. Звонок завершился. Четыре дня сурка. Звонок. Подъём после трёх часов сна. Учёба (читать как разговоры с Минхо на парах). Горизонтальное положение дома пластом. Три часа сна. На исходе четвертого дня рутина пошатнулась. Её обыденность жестоко сломало уведомление о новой песне. Похоже, что счастье — это не моё Мне стоит отпустить его вдаль… Лёгкие наполнились кислородом до отказа, голова закружилась, от боли прорезался голос. От крепких запахов ностальгии, прилипших ко мне Болит голова… Сердце сжималось всё сильнее. В момент когда казалось, что оно разорвется, не выдержав чувств и эмоций. Словно захлёстывающие волны, Слова и воспоминания о тебе вновь накрывают меня. Все резко прекратилось. Водопады ещё ниспадали с глаз, но в груди неожиданно стало растекаться тепло. С каждым повтором песни оно распространялось по всему телу. Искусство творит чудеса. Может надавить на больное так, что отпускает. Теперь ничего не омрачает отличное время и ценный опыт. Люди уходят и приходят; кто-то постепенно, кто-то резко сжигает мосты. Нас не выкидывают, просто перестают выбирать. Это не плохо и не хорошо, просто это есть. А вот ответственности за чужие чувства ни у них, ни у нас нет. Так к чему тратить время на самобичевания и самовольно лишать себя права на счастье? Если ценные моменты имели место быть, зачем омрачать их терзаниями, когда они наполнены теплом? Цепляться за уходящее бесполезно и больно. Дать себе возможность пережить первоначальные эмоции необходимо, хоть и страшно. Гораздо легче игнорировать и запереть их поглубже, как будто их не существует. Тяжело признаться даже себе в уязвимости. Это очень странно, ведь мы смертные, слабые люди с живым сердцем. Барахтаемся в сливках жизни, взбивая её в масло. А масло это, между прочим, вкусно и полезно для кожи.