supernatural

      — Давай перейдём черту?              Рюджин училась на третьем курсе университета, когда Йеджи сказала это на вечеринке в честь дня рождения Ли Черён — их общей подруги.              До этого они даже не общались. Один поток, но разные группы, а точкой соприкосновения стала очаровательная Черён, вытянувшая интроверта Шин и познакомившая её с ураганом эмоций по имени Хван Йеджи.              Эти её хлопающие глазки, полузакрытые веки, прикушенная нижняя губа и медленные поглаживания по бедру — Рюджин могла бы противиться, если бы не полбутылки виски, выпитой в одного.              Они одни в маленькой комнате на верхнем этаже с закрытой изнутри дверью и проснувшимся сверхъестественным вожделением. Возможно, кто-то из них наутро пожалеет, возможно, это будет Рюджин, но, отдавшись моменту, она повалила Хван на кровать и нависла над ней, как коршун.              Белая рубашка расстегнута ловкими движениями: плоский живот, вздымающаяся грудь, припухлые губы — всё во власти Рюджин. Предстартовая эйфория, волнение и накатывающее возбуждение разорвали шаблоны, выстроенные ранее. Шин чувствовала, что вот-вот настанет то, что перевернёт её мир.              Это алкоголь или красота Йеджи? Что из этого пробудило в Шин столько страсти, остающейся покраснениями на чужих губах? Что сподвигло начать так нежно, но настойчиво?              Шин не могла дать ответы на пьяную голову, потому просто отдалась эмоциям, рушащим ранее выстроенную стену из грубости. Обычно она добивалась своего некультурно и местами очень пошло, но с малышкой Йеджи пробуждалось желание осторожно избавить её от ненужной одежды и позволить её пальцам скрепить замок с пальцами Рюджин.              Хван была до ужаса хрупкой и с первого взгляда очень неприступной — как ледяная крепость с тысячью солдат в виде поклонников, но чем дольше Рюджин целовала её губы, тем яснее понимала — Йеджи ангелочек, который заслуживал такого же ангельского отношения.              Шин считала себя демоном — дерзким и наглым, но рядом с ней хотела быть другой. Рука скользнула ниже по бедру, приподняла длинную атласную юбку — от гладкости кожи по спине пробежали мурашки. Йеджи охотно отвечала на каждое прикосновение рваными вздохами и извивающимися движениями — она хотела большего, она хотела ощутить наслаждение, пробужденное искусной дьяволицей.              Этот контраст возбуждал — чего скрывать; Шин на приливе эндорфинов сильнее сжала бедра Йеджи, карабкающимися движениями перебралась выше — к талии — и с силой притянула Хван к себе, отчего та сдавленно ойкнула и запрокинула голову, когда их тела ощутимо ударились друг о друга.              Они не подошли к самому интересному, но Йеджи уже была на седьмом небе — хватала плед и подушки, сильнее сжимала пальцы Рюджин, оплетенные своими пальцами и шептала что-то неразборчивое. Ей определенно хорошо, и Шин собиралась умножить эти ощущения.              Дорожка поцелуев от шеи к пупку, предполагающаяся игривые укусы сосков, сопровожденные тихими стонами, останется на ближайшие пару дней, чем Рюджин была ужасна довольна. Она несильно надавила на клитор, телом вжала Йеджи в кровать и без остановки усыпала лицо остатками красной помады.              В глазах Хван горящее чувство и примесь алкоголя — они обе пьяны, но как же чудесно ощущалась эта связь именно в таком состоянии — когда краски жизни становились насыщеннее и ярче. Рюджин начинала понимать, что причина её ноющего внизу живота возбуждения не только в этом, но сменяющиеся эмоции не позволяли сформулировать мысль в адекватном формате.              Выходило только: она прекрасна — как хрусталь, как звезда, освещающая путь, как радуга после дождя. Как мечта.              Шин могла придумать ещё тысячу сравнений, если бы подкрадывающееся наслаждение не ударило в голову. Она видела, что Йеджи тоже на грани, когда движения Рюджин становились настойчивее и резче. Они били на поражение всех нервных окончаний разом — задевали каждую чувствительную зону, и Хван оставалось только выгибаться в спине и царапать спину Рюджин в попытке выместить физическое и эмоциональное напряжение.              Шин странно чувствовать от этого наслаждение. Обычно она кусала и оставляла следы, но как, оказывается, невероятно, когда это делает кто-то другой, особенно такой неопытный на первый взгляд.              Йеджи не так наивна — она сводила с ума томными стонами и хитрыми глазами, на дне которых плясали дьяволята, но даже так Рюджин все равно считала её ангелом. Кто, кроме ангела, мог так мило и нежно пропеть на ухо:              — Назови меня своей.              Выпадение из реальности. Пелена алкоголя испарилась на секунды, пока Шин отчаянно пыталась переварить сказанное и не кончить прямо сейчас. Доводить стонами и лишать рассудка мягкими прикосновениями и нежной кожей оказалось для Йеджи мало — она намерена извести Рюджин до состояние бешеной страсти.              Что ж, ей удалось. Нежность приобрела властные нотки, отдающие дрожью по всему телу, стоило Рюджин ускорить темп и с чувством водить языком по губам Йеджи в попытке утолить жажду её тела.              Волшебным, превосходным, неподражаемым — именно таким было завершение их близости; божественно — именно так ощущала себя Рюджин, когда сквозь протяжный стон Хван прошептала ей на ухо:              — Ты моя, Йеджи.              Она хватала воздух ртом, но не могла наполнить лёгкие кислородом; она дрожала в руках Рюджин от приятных ощущений; она называла Рюджин самой лучшей и просила быть с ней. Глаза закрыты, но чувства и сердце открыты так, как никогда прежде. Обнаженность — это не только про тело. Это про душу, которую удалось разглядеть в мелочах: в осторожным касаниях, в робком поцелуе и телепатически передающемся желании продолжать эту ночь — неважно как. Секс — совсем не то, чего хотела Йеджи после, хоть и была бы не против.              Рюджин рвано выдохнула в плечо Хван, когда эмоции Йеджи передались и ей — они делили удовольствие на двоих, наполняясь лёгким и окрыляющим чувством, которое Шин окрестила сверхъестественным.       

***

      Хорошая память — дар. Благословение и подарок в генетической лотерее, в которую Йеджи ни за что бы не согласилась сыграть, когда проснулась совершенно одна после ночи с Рюджин. Она помнила в мельчайших подробностях всё. Абсолютно всё.              Взгляды, слова, действия — они впечатались в мозговые оболочки, осели на нейронах, прокручиваясь по лимбическим другам без остановки, как заевшая пластинка под названием «влюблённость».              Хван не думала, что может влюбиться после секса. Любовь — это нечто возвышенное и тёплое на грани райской отдушины, нашедшей в себе место лишь для искренности. Но как будто это описание далеко от бури эмоций, преобладающей из которых была страсть. Прикосновения, от которых все тело в огне, поцелуи, перчащие на губах, укусы, подобно вампирским, где сладкая кровь и тихие стоны подобны подаркам, — едва ли можно точнее представить себе их близость. Йеджи кипела от воспоминаний.              — Рюджин ушла рано утром. Вы, что, проснулись вместе? — Черён мало соображала. Её ночь была менее бурной, но зато настолько же запоминающейся, как и у неё с Шин. В разном контексте, конечно же.              — Мы переспали.              Черён вскочила с места. Проснулась, стоило словам Хван долететь до ушей и по слуховым каналам попасть в кору больших полушарий. Настолько огромных глаз Йеджи не видела никогда.              — Ты шутишь?              — А так похоже?              — Не отвечай вопросом на вопрос!              Йеджи громко выдохнула воздух из лёгких и скептически оглядела Ли с ног до головы. Было что-то комичное во взъерошенной и сонной Черён, которой до потери пульса важно узнать, что произошло.              Не рассказать — не выход. Любая утайка могла стоить жизни и разорванных связей с Черён, чего Хван не хотела бы под дулом пистолета.              Ли слушала внимательно. Каждую мелкую деталь вплоть до того, с какой силой Рюджин надавливала на клитор Йеджи, хотя и ужасно смущалась всякий раз, когда подробности звучали настолько громко. Повезло, что все остальные гости разошлись, и кроме них и чёрного, недовольного криками кота никого не было в доме.              — Она встречалась с Чеён с первого потока, а та ей изменила, — это первое, что сказала Черён, когда Йеджи закончила рассказал на том, что никогда ещё в жизни не испытывала такой сильный оргазм. — Из-за этого с ней будет тяжело, но я уверена, что ты ей тоже очень сильно понравилась.              Йеджи как будто ясновидящая — нутром чуяла, что ответ будет именно таким, но сдаваться не собиралась. Зачем ждать, пока счастье придет к тебе, если можно самостоятельно его создавать? Шин — идеальная девушка для неё. Красивая, умная, харизматичная и до ужаса добрая, как бы она ни пыталась это скрыть. Внешний холод совсем не преграда для горячей, как палящее солнце, Йеджи, в глазах которой светилась любовь.              Медлить нельзя.              — Ты меня избегаешь?              Хван поймала Рюджин после лекции в небольшом саду при университете. В нём должна царить идиллия, но ничего, кроме выросшего напряжения, не наблюдалось. Сердце ушло в пятки, пение птиц не спасали от гнетущего чувства, что вот-вот произойдёт что-то плохое.              Шаг сделан, пути назад уже нет.              Ветер поднимался стремительно; волнительно стоять под обстрелом безжалостных потоков воздуха и ледяных глаз Рюджин. Но Хван не жалела — ни о том, что задала вопрос, ни о том, что переспала с Шин.              — Нет. С чего такие мысли?              Грубость в голосе разрезала пополам. Лишь стойкость духа помогала не убежать и не заплакать. Йеджи невыносимо слышать подобное в скопе с холодом, пробивающим до костей.              Хван знала, что Рюджин не плевать. Эмпатия — это навык, которым она владела в полной мере, а потому заметить на себе пристальные взгляды Шин и увидеть в глазах бесконечную печаль не так уж и сложно.              — Ты уходишь каждый раз, когда мы пересекаемся, игнорируешь мои приветствия, не…              — А с чего я должна поступать иначе? — Рюджин заметно повысила тон, но на крик не переходила. Глаза оставались льдинками, но даже в них можно было разглядеть едва тлеющие костры её чувств. Шин далеко не плевать.              Будь Йеджи менее настырная, давно бы ушла и смирилась с обычными отношениями на одну ночь. «Менее настырная» — вообще не про Йеджи.       Розовые очки разбились ещё давно — когда Хван проснулась одна у Черён дома без единой записки, а после не получила ни одного сообщения. На этом моменте можно было закончить попытки растопить Рюджин, но Йеджи не могла выкинуть из головы нежность её взгляда и терпкость осторожных поцелуев. Это не могло быть влиянием алкоголя.              — Вообще мы переспали, если ты забыла. Прошу хотя бы здороваться, — Хван горло вскинула подбородок, но тут же тяжело вздохнула, не давая Рюджин возможности ответить: — Не нужно утверждать, что мы друг другу никто. Твой взгляд говорит совсем другое.              Рюджин сощурилась, громко выдохнула через нос, демонстрируя раздражение и враз сократила дистанцию. И зачем? Чтобы быть ближе к Йеджи? Хван уверена, что да.              — Тебе показалось. Обратись к офтальмологу.              Йеджи играла с огнем. Стояла на краю пропасти и в любой момент могла упасть и разбиться о рифы невзаимных чувств, но чувствовала, как похолодевшая рука Шин метафорично держала её за талию, ведь чувства были взаимными.              Глупо, наверное, слепо доверять интуиции, но Хван с детства привыкла жить чувствами и отдаваться им в полной мере. Как тогда она отдалась наслаждению от рук Шин, так сейчас она отдастся спрятанной любви её же сердца.              Пока Рюджин, источая эмоции, будет смотреть на Йеджи, вера в лучшее не умрет.              — Показалось? — расстояние между ними сократилось до минимума: миллиметры — и губы сомкнутся в поцелуе, но Хван намеренно не давала продолжения. Рюджин рвано втянула воздух, попыталась не дышать. — Твоё волнение от моей близости мне тоже показалось?              Рюджин мигом опомнилась, отскочила от Йеджи, как от ядовитой змеи, придирчиво оглядывая её с ног до головы, и, наконец, остановилась на лисьих глазах, на дне которых вновь плясали дьяволята. Ноздри Шин расширены — как и зрачки, что говорило только об одном — о раздражении.              Йеджи нравилось дразнить Шин. Выводить на эмоции и наслаждаться растерянностью и отчаянными попытками скрыть чувства за маской неприступности. Психология — такая прекрасная вещь. Открыла для Хван мир познания людей и их отношений. Мир, в котором прозрачны причины отталкивания Рюджин.              Неудачные отношения. Те, где ей изменили, и те, где она растворилась в бесконечном доверии к бывшей девушке. Но Йеджи — не её неудавшаяся любовь. Йеджи — это выточенное из мрамора искусство с золотыми вставками и изумрудами. Йеджи — её панацея, а потому Хван ни за что не отпустит Рюджин.              — Иди к чёрту.              Не отпустит даже, когда она говорит нечто подобное, и в гневе уходит от разговора как в моральном, так в физическом плане.              Но Хван Йеджи добилась своего — лёд тронулся.              Вторая попытка вызвать поток неиссякаемых эмоций была более удачная. Йеджи пришла в библиотеку, зная, что там днями и ночами сидит Рюджин. Солнце закатывалось за горизонт, падая неяркими лучами на землю, отливала золотом и очаровывала полутонами. Среди стеллажей стоял дальний стол, запутанный в накрывших мраком тенях без единого искусственного источника света. Шин переворачивала станицу медленно и вдумчиво.       — Чего тебе?       Хван не успела показаться на глаза, как Рюджин будто по шагам определила, кто стоял за её спиной.       — Хотела тебя увидеть, — Йеджи усмехнулась, скрыла удивление и села напротив, тихо отодвинув стул. Её движения плавные и неторопливые — на них спокойно можно залипнуть, что сделала Шин против своей воли. Её будто околдовали.       — Я занята, — опомниться помогло лёгкое мотание головой. Сейчас явно не время заглядываться на Йеджи, пускай её возбужденные глаза и не выходили из головы — несмотря на то, что Хван одета, Рюджин видела её обнаженное и сексуальное тело.       Книга полетела на пол резким движением руки.       — Ты что творишь? — Рюджин изобразила недовольство, хотя отголоски заинтересованности не укрылись от Хван. Любой станет любопытно, чем все закончится.       Гуттаперчевые движения, лёгкость в жестах, очарование, подобно лисьему — хитрое и сексапильное настолько, что кожа невольно горела от мыслей, что эти пальчики могут пробежаться по всем чувствительным местам. Йеджи — самая настоящая лиса. Пленила каждой частью своего тела, ударяя по разуму маленькими кулачками. А Шин — мазохистка, раз с упоением смотрела за тем, как Хван развернулась к ней спиной, как наклонилась за книгой, оставаясь на прямых ногах, как выгнула про этом спину. Как задралась короткая юбка, обтягивая упругие ягодицы, которые ещё пару дней назад были сжаты в руках Рюджин.       Йеджи ощущала на себе нетерпеливый взгляд, сдерживалась, чтобы не упасть прямо тут от сладости пристального внимания, и как же тяжело это давалось в присутствии Шин. Тяжело было не заскулить, не выдать похоть, а просто вернуться в исходное положение, кинуть книгу на место и без единой эмоции взглянуть в глаза Рюджин, в которых было то, ради чего был устроен этот спектакль.       Йеджи приблизилась, облокотив вытянутую руку на стол.       — Ты возбуждена и не сможешь это отрицать.       Рюджин сжала челюсти, негодовала, что её раскрыли, но не смела отрицать очевидные вещи. И всё равно Йеджи была ангелом, пускай и творившим поступки дьявола. Чистая непорочная красота и невинность даже в таком откровенном действии сыпались на Шин подобно пыльце феи, блесткам из детского девичьего набора для макияжа; и это было лучшим ощущением, которое когда-либо посещало Рюджин.       В животе порхали бабочки.       — И зачем ты это мне говоришь? Хочешь, чтобы я взяла тебя на этом столе?       Голос Рюджин дрогнул — Йеджи сочла это ещё одной маленькой победой.       — Хочу, но если мы ещё раз переспим, я буду бегать за тобой ещё больше.       — Бегай, — горячий шепот в губы, когда Шин притянула Йеджи за галстук и с желанием заглянула в её глаза. Как ей удавалось каждый раз выводить Шин на эмоции? Как находила точки, на которые можно надавить и сделать её рабыней чувств, от которых она хотела отказаться?       Дни, проведенные в бесконечных рассуждениях, наводили на одни и те же мысли: влюблённость. Сильная и всепоглощающая влюблённость в Йеджи, считавшаяся чем-то сверхъестественным после года холода в сердце и отторжения любви. Кто эта Хван такая, что топила лёд вечной зимы?       Рюджин до ужаса нуждалась в Йеджи — в её настойчивости, в вечном желании быть рядом, в теплоте, которую она дарила. Но Шин будет отрицать. До талого. Пока боль от измены будет наполнять её сердце, она ни за что не откроется даже Йеджи.       — Бегай столько, сколько вздумается. Я твоей не буду никогда.       Обрыв связи. Конец зрительному противостоянию и феромонам, которые Йеджи незримо выпускала в попытке соблазнить Рюджин. Она не против секса в библиотеке, но добивалась совсем иных целей — увидеть в Шин те самые спрятанные эмоции, от которых она отнекивалась.       Необязательно Рюджин принадлежать Йеджи, чтобы их союз считался удачным и чувственным, — достаточно того, что Йеджи уже принадлежала Рюджин.              Третьей, заключительной, попыткой Йеджи считала ещё одну вечеринку. Ту, где праздновали пятницу, — ну а что, чем не повод? В этот раз огромное количество пьяных студентов остались у Чхве Джису — тихой и скромной девушки, которая, как оказалось, была тем ещё демоном. Но Хван пришла сюда далеко не за этим.              — Я могу присоединиться? — она вышла на балкон, где в одиночестве стояла Рюджин, и совсем на собиралась уходить в случае отказа. Её особо не волновал ответ — она будет тут.              Шин бросила беглый взгляд на Хван и молча продолжила смотреть на звёзды. Их встречи все чаще проходили в ночное время — совпадение или под покровительством небесный тел им суждено быть вместе?              — Ты уже не уходишь, когда я прихожу. Буду считать это достижением, — Йеджи усмехнулась, облокотилась на перила, чувствуя, как прохладный ветер окутывает оголенные части тела. Зря она пришла в одном лёгком платье.              — Ты достанешь меня из-под земли. Смысл уходить?              Сколько лжи. Йеджи чувствовала её за километр, особенно от неумелой в этом деле Рюджин, в глазах которой всегда была правда. Шин уже поняла, что её читали как открытую книгу, но так тяжело пересилить себя и сказать самое важное. То, что уже вторую неделю не выходит из головы. То, что было неприятной реальностью.              Сердце снова выиграло у мозга. Рюджин снова влюбилась. Может, на этот раз всё будет по-другому?              — Разве дело не в том, что тебе нравится быть со мной рядом?              Может. Определенно может, но принять это, когда сердце стучало так тревожно и усиленно, — миссия на грани фантастики. Как унять дрожь во всем теле? Как не поддаться соблазну и не заключить Йеджи в объятия?              — Ты твердишь одно и то же, — Шин надеялась, что дрожь не достигла голоса. — Почему ты в этом так уверена?              Йеджи смотрела вверх — на звезды, на луну, на небо, ставшее интимным свидетелем их волнительной беседы. Наплевать на нормы приличия и просто поцеловать Рюджин — вот, чего хотелось Хван, но взаимный комфорт — основа взаимоотношений. Пока путь в сердце Шин закрыт, она не смела её трогать. Как бы сильно душа ни желала этого, как бы тело ни ныло от жажды прикосновений.              — Потому что у тебя на лице все написано, — Хван развернулась к ней лицом. Заглянула в глаза с чувством и открытым желанием поговорить. Без фальши и масок — так, как говорят любящие люди. — А почему ты не хочешь довериться мне?              Рюджин опешила от вопроса. Было ли это нездоровым влечением или просто Шин впервые почувствовала хоть что-то к человеку — спорный вопрос. Ответ подсознательно был всегда, но обрубать его намного проще, чем принимать очевидную суть, таившую в себе уязвимые, по мнению Шин, чувства.              Ей до ужаса страшно допустить ту же ошибку. Снова поверить другому человеку и обжечься о тяжесть предательства, прикрытого искренними чувствами. Влюбиться и потерять голову — она не могла позволить этому повториться, но, судя по тому, как мучительно ныло сердце от мысли о том, чтобы отвергнуть Йеджи, она уже бесповоротно влюбилась. Поздно пытаться убить то, что пустило корни в душе, — это растение под названием «любовь» будет жить столько, сколько будет биться сердце Рюджин.              Романтично и… пугающе? Определенно.              Шин не пыталась оттянуть момент, когда сняла с себя огромную джинсовую куртку и накинула её на плечи Йеджи. Ею руководило слепое желание заботиться о той, которая не выходила из головы.              Руки не переставали поправлять джинсовку на Хван, чтобы не отдаляться. Чтобы продолжать ощущать на себе внимательный взгляд Йеджи.              — Спасибо, — наконец сказала она, что вернуло Рюджин в реальность.       Трещины на сердце заныли. Вспоминая о них, Шин ненароком погружалась во время, которое хотела вычеркнуть из биографии, стереть нейронные связи, складывающие кусочки памяти в полноценные картинки, где раз за разом одно и то же: факт измены, секс любимой с другой, разбитые мечты и сердце. Рюджин устала жить прошлым, хотела взглянуть в будущее с чистой головой, но только ей удавалось со скрипом приоткрыть дверцу души — и она тут же захлопывалась от страха.       Она стояла напротив, ощущала запах парфюма и мечтала повторить их совместную ночь, но уже с четким осознанием, что любит чудного ангела по имени Хван Йеджи.              — Мой ответ: страх, — неожиданно резко выдала Шин, отступила назад и в упор посмотрела на Хван. Сказать правду оказалось так просто, но и тяжело одновременно. Делиться личным непривычно.              Йеджи определенно ждала этот ответ, но и представить себе не могла, как больно ей будет. Любимая девушка испытывала непереносимые страдания, а все, что она могла, — это смиренно наблюдать за разбитым на кусочки сердцем и бояться приложить к ним клей. Смелость разом испарилась, стоило встретиться с полными печали глазами Рюджин и понять, как же тяжело ей жилось с изменой, легшей камнем на сердце.              — Могу я стать той, кто развеет этот страх? — осторожно, неуверенно — Йеджи не говорила раньше так. Раньше она брала дерзостью, разрезающей сомнения Шин длинным клинком, и знала, что добьётся цели, но сейчас она робела перед ощущением боли в чужой груди. Рюджин оценила эту эмпатию по заслугам: резко двинулась к Йеджи, развернула её спиной к ночному пейзажу и прижала спиной к перилам.              Звёзды окутывали их мягким светом, луна пряталась за облаками, будто смущаясь пристальным взглядам глаза в глаза, в которых не было былого смущения — только страсть, чувства и нежность. Это безумие, сносящее крышу, это сладость, щиплющая на губах, это тяга к принадлежности одному человеку, лицо которого — в миллиметрах, отделяющих их от заветного желания.              Рюджин провела ногтем по оголенной шее Йеджи.       — Если я скажу, что нельзя, ты отстанешь от меня?       Дыхание Хван сбилось от томного шёпота в самые губы.       — Нет. Буду и дальше доказывать тебе, что ты любишь меня.       Рука на талии сильнее сжала кожу, ногти Рюджин ощутимо давили на нежную кожу, заполняя до краев сердца возбуждением.       — Чертовка.       Запах её духов — дурман. Невесомое ощущение гладкой кожи — соблазн. Рюджин обещала себе быть каменной крепостью, но слишком сильно хотела утонуть в расцветающих чувствах, что просто сдалась. Имеет ли значение прошлый опыт, когда сердце — особенно чувствительное в моменты близости с Йеджи — шептало, что в этот раз всё по-настоящему? Тепло — возбуждающе женственное — переполняло глаза Хван, и Рюджин окончательно потеряла контроль.              Сейчас её губы на вкус как вишня — сладкие, но с лёгкой кислинкой. Терпкие, сочные и до одури красные от одного слабого укуса, сорвавшего тихий стон прямиком из гортани. Йеджи схватилась за плечи Рюджин, когда та подалась вперед, сильнее вдавливая хрупкое тело в перила. Ещё чуть-чуть и Хван упадёт — её голова была над высотой в десять, а то и больше метров, — пока волосы запутывались в ветре, игрались с ним и охлаждали кипящий от эмоций мозг. Едва ли спасало.              Шин безумела каждый раз, когда целовала Йеджи. Что в ту ночь, что сейчас — ей мало просто сминать пухлые губы и чувствовать, как голова кружилась от их мягкости; ей мало пространства для блуждающей правой руки, под которой пригрелось приподнятое бедро; ей мало Йеджи.              Их тела непростительно близко друг к другу, но это ощущение уже не ново, что не скажет о близости душ. Открыться кому-то по-настоящему — не во время алкогольного опьянения или секса, забыть, что когда-то внутри была пустота и взглянуть страху в лицо, — вот чего не хватало Рюджин всё это время. Ей не хватало смелости, которой у Йеджи хоть отбавляй.              Медленно тучи внутри Шин расходились, дождь боли переставал затапливать лёгкие, и Шин поняла совершенно точно — она свободна. От негатива, от измены и от предрассудков. Хотелось петь и танцевать, сходить от радости с ума, но Рюджин выбрала более интересное и завораживающее занятие — целоваться с Йеджи. Заставлять её прикусывать собственные губы, когда Шин спускалась ниже и выводила узоры на чужой шее, прикрывать глаза от наслаждения и чувствовать абсолютную взаимность — вид наслаждения Хван разливался теплом в груди Рюджин.              Если Йеджи — двигатель духовной части их отношений, то Шин — двигатель физической. Она — сверху, она — главнее и ей чертовски нравилось, как Хван отдавалась этому и послушно принимала вкус железа на губах от пылких порывов любви.              — Назови своей, — сдавленный шёпот Йеджи вызвал табун мурашек, низ живота стянуло от разгоревшегося пламени. Огонь и лёд — противоположности, не существующие одновременно, но ураган — взбесившаяся доминантная природа — гормонами ударил в голову, сорвал последние предохранители и оставил непристойный жаркий поцелуй на совести двух влюблённых девушек и полной луны, решившей-таки стать свидетельницей того, как Рюджин чётко и беспрекословно признала:              — Ты моя, Йеджи.