Его зима

Весна расплёскивает солнце, словно краску, мажет им по стенам домов, витринам магазинов, растворяет в океане, брызгает на людей. Весна приносит желание жить, вдыхая сладкий воздух полной грудью, держаться за руки, шагая по улице, и брать в кафе одно мороженое на двоих. Джунъичиро не любит весну. Но Наоми распускается, будто дивный цветок, становясь ещё прекраснее, ещё совершеннее в своей холодной красоте. Он любуется белоснежной кожей и иссиня-чёрными волосами, манящими, будто дно залива, глазами, плавными, как кружение метели, движениями хрупких запястий, ледянисто сверкающей улыбкой. Наоми — его личная зима. Которую он укутывает собой будто снегом, прячет ото всех, чтобы отпустить по первому требованию. Наоми не требует, наоборот, льнёт ближе, закидывает руки на плечи и всматривается в лицо Джунъичиро, будто хочет увековечить его во льду. Хмурится и проводит пальцем по щеке. — Убери, — произносит тихо, словно свистит ветер за окном. — Не надо от меня прятаться, братик. Джунъичиро прикусывает нижнюю губу и обнимает Наоми крепче. Надеясь, что она отвлечётся и забудет. Та выскальзывает из объятий и складывает руки на груди. Смотрит сердито, пробивая сердце ледяной иголкой. Джунъичиро вздыхает и избавляется от иллюзии. Зябко ёжится, чувствуя себя обнажённым. Наоми подходит ближе, встаёт на цыпочки и проводит прохладным пальцем по щеке. Расцветает по-детски радостной улыбкой. — Я люблю тебя, братик. Особенно весной, — с щеки Наоми переходит на нос. Путешествует от веснушки к веснушке, которые усеяли его лицо. И от которых, знай он как, Джунъичиро избавился бы при первой возможности. — Ты с ними, как солнце, — мурлычет Наоми, прижимаясь к его груди. — Тёплый. Яркий. Мой. Джунъичиро улыбается. Он ничуть не удивлён тому, что солнце её. И звёзды, и море, и горы, и Луна, и весна, и вся Вселенная. Кроме зимы. Потому что зима — его.