За любовь свою за цыганскую

Наступила весна. В воздухе витал аромат цветущих яблонь, заставляя голову кружиться, а сердце — замирать от светлых чувств разной степени романтической окраски. Табор как раз остановился у яблоневой рощи, поэтому аромат был будь здоров. Настроение у всех было доброе и лирическое — горячие цыганки мечтательно улыбались, музыканты играли песни о любви (и меригуане, конечно), Александр с двойными сердечками в глазах смотрел на Нестора, дед Макар крыл всех хуями в два раза меньше обычного, даже Леха перешел с “Гитары семиструнной” на “Хочу любить, хочу страдать”. Посреди этой атмосферы Шурик взял и не пошел. — Не хочу, — сказал он, вытягиваясь в траве под яблоней и закинув руки за голову. — Я хочу смотреть на весну. И яблони нюхать. — Но… — растерянно протянули хором Миха и Маша, на что Шурик предложил: — Саню возьмите. Он уже освоился, справится. — И то правда, — синхронно кивнули Миха и Маша и взяли Саню. Саша переживал, но Маша успокоила: — Убивать никого не надо. Максимум оглушить. Хотя обычно даже без этого — просто наставляешь пистолет и говоришь, дескать, не шевелитесь, пожалуйста, иначе вам пизда. Сашу уже всем табором научили и драться, и стрелять, и посуду мыть, и жрать варить, и фургоны ремонтировать, поэтому Маша и Миха не то что в него верили, а даже не сомневались. — А чтобы не узнали, вот, — хихикнула Маша и натянула ему на лицо повязку, закрывающую один глаз. — Пошли, ромалэ, — скомандовал Миха, и банда Цыгана-Демона в новом составе пошла на дело. Увидели одинокую повозку, рванули к ней верхом из кустов, но уже на подступах из фургона высунулся пожилой цыган, заулыбался и помахал им рукой. — Михайло, ты шталь, сынок? Нестор изящно затормозил прямо у фургона мужика так, что Миха чуть не вылетел из седла. Маша и Саша не торопясь подъехали следом. — Здорово, дядька Янош, — улыбнулся в ответ Миха. — Че как? И начался бесконечный разговор о том, куда чей табор поехал, кто из общих знакомых пизды получил и какова обстановка в целом. Потом дядька неожиданно обратил внимание на Сашу: — А че это за парень с вами? Из благородных, с виду, будто принц какой. — А принц и есть, — заржал Миха. — Похитили за красоту неземную. Дядька загоготал следом, а потом разговор снова вырулил на цыган, дороги и наебалово. — Дядь, а чем торгуешь-то? — спросил Миха, когда Маша и Саша от тоски начали нарезать круги вокруг фургона, а Нестор изобразил глубокий сон и богатырский храп. — А че твоей душе угодно, сынок? — меркантильно прищурился дядька. Миха задумчиво почесал затылок, а потом придумал. Пока торговались, прошло еще сто лет, но в итоге счастливый Миха, смертельно заскучавшие Саша и Маша и недовольный Нестор наконец-то вернулись в табор. Стоянка была у речки — надо же было куда-то Миху каждое утро за водой посылать. Алекс подкрался к Якову, ткнул его в бок и негромко предложил: — Пойдем до реки, разговор есть. — Пнл прнл, — ответил Яков шифром мудреца Вонниуса. — Иди, сейчас догоню. У берега тоже цвели вездесущие яблони. Алекс ждал его, прислонившись к стволу, словно герой-любовник из куртуазных романов, и белые лепестки опадали и путались в его отросших волосах. Яков с улыбкой подошел к нему и потрепал по макушке в попытке их стряхнуть, но свое благое дело не закончил, потому что Алекс притянул его к себе и поцеловал. Потом неловко отстранился и отвел взгляд. Яков тоже отвел взгляд, но в другую сторону. Они были вместе еще совсем недолго и до сих пор испытывали некоторую неловкость. — Я тебе хотел сказать, — наконец нарушил неловкое молчание Алекс. — Я тут подумал, и, в общем, я тебя… Договорить не получилось — в прибрежных кустах что-то громко зашуршало. Яков и Алекс повернулись на шум и увидели, как из кустов выглянула мордочка бобра. Пока влюбленные пребывали в некотором ахуе, рядом с первым бобром появились еще два. Потом все трое с шорохом вылезли из кустов, сели на задние лапки и уставились на Алекса и Якова. Судя по выражению их мордочек, все три бобра были в ахуе. — Ну пиздец, — вздохнул Алекс. — Мы шокировали бобров. — Простите, бобры, — вежливо сказал Яков, повернулся к Алексу и поцеловал. — Шура! — первым делом командирским голосом заорал Миха, стоило им пересечь периметр. — А ну пиздуй сюда! — Пиздую, — донесся ленивый шуркин голос из-под яблони. — И волосики назад. — Вот ты засранец, — грозным голосом орнул в ответ Миха, но все-таки подъехал к Шурику, изящно спрыгнул с Нестора и протянул ему руку. — Ну встань хоть, епт. Шурик демонстративно потянулся и прикрыл глаза. — Позолоти ручку, — сказал Миха. В его ладони материализовались цепочки с золотыми монетами, которые Шурик носил на висках. Шурик приоткрыл один глаз, показал Михе неприличный жест, а потом, наконец, встал. — Смотри, че тебе купил, — просиял Миха, вытащил вторую руку из-за спины и протянул Шурику новые мониста. Шурик недоверчиво тыкнул пальцем в ожерелья, свисающие с михиной ладони. Мониста звякнули. Еще мелодичнее, чем его нынешние. Повисла пауза, а потом Шурик напрыгнул на Миху, повис на нем и заорал на весь табор: — Барооооо! Миха! Яхонтовый мой! Спасибо! Я так тебя люблю! Ты мой самый отчаянный конокрад! Мой самый цыганский демон! Самый-самый лучший! Люблю пиздец! Ор продолжался, Миха ржал, потом начал орать в ответ. Потом оба упали в траву и принялись там кататься. Докатались до того, что Шурик врезался затылком в яблоню. Андрей, прибежавший на вопли, стоял и завороженно смотрел на братскую любовь — орущий клубок конечностей под дождем из белых лепестков. — Ну вот видишь, совсем не страшно, — Маша привстала на носочки, чтобы стянуть с него повязку. Саша мог бы и сам, но вместо этого наклонил голову. — В этот раз, — пожал он плечами. — То есть как раз-таки страшно. Должен признаться, этот михин знакомый дядька, как и сам Миха, крайне многословен. Хотя, конечно, послушать про геополитическую обстановку было довольно полезно. Но было бы прекрасно в следующий раз встретить кого-нибудь лапидарного. — Это что-то на французском? — с серьезным лицом поинтересовалась Маша. — Ну, ла пидар… Саша внимательно поглядел на нее. Маша смотрела на него в ответ. Молчаливый поединок продлился всего пару секунд — Саша не выдержал и прыснул. Маша рассмеялась следом, прижалась к нему и ткнулась головой в плечо. — Надо было оглушить. И мониста бы бесплатно спиздили. — А кстати, — вдруг вспомнил Саша. — Этот дядька не понял, что я и правда принц? Иначе это может осложнить ситуацию. — Нет, конечно, — снова засмеялась Маша. — Думаешь, он Михе поверил, что мы правда принца похитили? — Ага, за красоту неземную, — фыркнул Саша. — Зачем принца похищать, если не ради выкупа. Тут Саше вспомнилось его собственное похищение из дворца — самое увлекательное событие в его жизни, несмотря на все трудности, и то, как он, кажется, чудом завоевал расположение табора и они взяли его с собой. Но все начиналось с выкупа, и могло бы выкупом и закончиться. Просто так похищать его бы никто не стал. — Сань, — Маша чуть отстранилась и заглянула ему в глаза. — Выкуп выкупом, а сейчас я знаю, что просто так бы тебя из дворца спиздила. Ради тебя самого, просто чтобы ты счастлив был. И чтобы со мной. — Люблю тебя, Маш, — тихо ответил Саша и подхватил ее на руки, чтобы поцеловать. — Как прекрасны яблони в цвету, — сказал Миха. — Пошли на сеновал. — Тцц. — Пойдем лучше до речки прогуляемся, — предложил Андрей. — Пойдем, — кивнул Миха и они пошли через весь табор. — Сено заканчивается, — посетовал Миха, изящно перепрыгивая брошенный кем-то мешок. — Похуй что ночевать неудобно, на самом деле, лошадям жрать нечего. — Тцц. — И че делать? — спросил Андрей, хотя это было совершенно не обязательно — Миха скорее думал вслух. — Ай, ромалэ… — Смотри, есть две деревни, — Миха криво нарисовал в воздухе карту. — Вот эта, — он ткнул рукой в ту, которая поближе, — этсамое, побогаче, ассортимент сена побольше, но нам там однажды дали пизды. — Мой сладкий принц. — А давно? — уточнил Андрей. — А точно помнят, что именно вам? — Тцц. — Да скорее всего, — повесил голову Миха. — Шурик, сука, больно приметный. А он у нас главный по торговле. — Айнэнэ. — И заменить некем? — полуутвердительно спросил Андрей. Он знал, что особо некем. — Ты единственный, айнэнэ. Миха остановился, обернулся и в упор посмотрел на Шурика с гитарой, который все это время брел за ними через весь табор. — Это ты, блядь, единственный, коммерческий директор наш. Хватит за нами ходить, е-мое. Шурик сделал виноватый вид, но ненадолго. — Иди теперь сам думай, хули делать, — проворчал Миха. — Так точно, баро, — лениво ответил Шурик и неспешно двинул куда-то, хихикая себе под нос. Речки и ручейки каждый раз напоминали Михе об их первой встрече. Когда Андрей, словно принц из заморских сказок, с матами вышел из прибрежных кустов, и мокрая рубашка облегала его крепкий стан. Также речки и ручейки каждый раз напоминали о том, как Миха брал воду на чаек, но сейчас он старался об этом не думать. — Прикольно так, — сказал Андрей, глядя на реку. — Умиротворяюще. Миха повернулся к нему, и тут вдруг в голове что-то прострелило. — Андрюх, — хриплым голосом сказал он. — Я, этсамое. Андрей смотрел на него и внимательно внимал. Наверное, ждал продолжения монолога про сено и Шурика. — Люблю тебя, в общем, — выдавил Миха, отводя взгляд, и совсем отчаянно добавил: — Больше, чем свободу. Андрей молчал. У Михи внутри что-то куда-то провалилось. Признание было, по цыганским меркам, совсем серьезное, ведь что для цыгана дороже свободы. Он все-таки поднял взгляд на Андрея, а тот улыбнулся и спросил: — И че, больше чем Нестора? Миха замялся, издал какой-то крякающий звук, снова отвернулся и покраснел. — И я тебя, Мих, — сказал Андрей. — Больше, чем “Меригуана”, и чем эротический танец для друзей. Больше всего на свете. Миха просиял, стиснул его в объятиях и поцеловал. Мимо с хохотом пробежал Шурик, осыпав их розовыми лепестками. Пришлось оторваться друг от друга, когда к берегу вышел Саша, а на него из кустов радостно налетели три бобра. Леха сидел у своей колдунской палатки под шестом с бараньим черепом и играл на гитаре. Настроение было лирическое. На бараньем черепе висел Гусь. — Я люблю тебя, Гусь, айнэнэ, — даже не очень могильно пел Леха, — и надеюсь, что это взаимно. Гусь, всю песню притворявшийся спящим, на этих словах заверещал, и Лехе на темечко приземлилась какашка. Гусь, довольный содеянным, еще разок пискнул на ультразвуке и рванул куда-то в центр табора. Через полминуты донесся истошный михин вопль. — Не взаимно, — пожал плечами Леха, доставая платок, чтобы вытереть какашку. — Мудозвон рукокрылый. — Срет — значит любит, — философски заметил возникший из ниоткуда Шурик с гитарой. — Что-то он много кого любит, — улыбнулся Леха. — Давай нашу? Шурик кивнул, устраиваясь рядом, и они оба, не сговариваясь, синхронно ударили по струнам и запели: — По проселочной дороге шел я молча, ромалэ, и была она пуста и длинна… Светило весеннее солнце, аромат цветущих яблонь кружил голову, а где-то вдали все еще орал Миха.