Что-то невообразимо важное.

            Ему действительно казалось, что он просто не отошёл от предвкушения их встречи. Словно это всего навсего восхищение кумиром или что-то вроде того. Ну, как оно всегда бывает: Общаешься со знаменитостью, в своем роде, дышишь по другому под каждое его слово и всматриваешься в мимику, запоминая каждое движение губ, дабы повторить это дома. И верно, Кац с не наигранным детским любопытством всматривался в каждую его морщинку, с издевательским смущением сжимал губы, читая на себе оценивающий взгляд. Варламов на этого неотёсанного и патлатого дурачка смотрел так, словно он сбежал из психушки для особо ненормальных политических шизофреников. Кац казался ему неаккуратным, неровным и похожим на шпалу дылдой, одевающимся как дед времен второй мировой. Лохматый и не смеющий посидеть ровно и минуты, второй час толкает ему очень интересную речь про троллейбусы и лавочки, коих так не хватает. Максим хватает каждый колкий взгляд, но рассказ продолжает. Манера была у него, говорит в нос, делает какие-то ремарки, ну-кает после каждого слова и глупо улыбается, показывая свои десна. Умственная отсталость на лицо. Варламова эти ровные, короткие зубки забавляли, словно и не настоящие вовсе. Но тощему гику он только кивал, листая врученную книжку. Вручал её Кац так, будто Илья её заслужил, честно отпахав на благо партии 30 лет на заводе. С гордо поднятой головой, вздернув свой орлиный нос, но так же неловко шатаясь на ногах-тростинках, со смущением убирая спавшие на глаза волны волос. Илья так и продолжал смотреть на него как на недоумка или городского сумасшедшего, с умилением наблюдая его марш к входной двери, поджав кулачки к торсу, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Настоящий ботаник, ей богу, только очки набекрень да жилетки в клетку не хватало. Варламов был сердечно уверен, что именно такое Кац носил в свои лучшие годы. Сам Кац давил на живот худою рукой, в котором были не то что бабочки, а их гусеницы, юрко ползающие меж кишок, неприятно щекоча.

***

      Максим вернулся домой и стек по двери, успокаивая худые колени (как это бывает в дешёвых мелодрамах), что колыхались как у 13-летки при виде 9-классника. Всего-навсего встреча, повода для которой Кац искал с 11 года. Ну не здорово ли? Здорово конечно, в Максиме огромное количество дофамина от долгожданного события. Но тело так не считает. Губы больно горячие, лоб так тем более. Тощие руки, на ладонях которых проступали кости, тряслись как при малейшем ветре листья. У Максима такое не редкость, факторов много: на морозе знобит, от переутомления тоже, тело худое, переносит всё хуже. Да и бог с ним, если партия в покер была больно долгой. Отнекиваться все равно, что сказать, что он в покер в жизни не играл. Но ни того, ни второго, ни третьего у него сегодня не намечалось. На улице весна, +15° как минимум. Даже с таким ростом (186 см) и весом - дикость мёрзнуть. Кац привык кутаться в кофты даже летом. Из работы сегодня ничего, только дойти до этого офиса, что был неизвестно в какой части необъятной Москвы, а про карты тем более - не играл он уже с тройку лет.       Через пальцы полилась холодная, такая же мерзкая как погода за окном, вода, морозя пальцы. Она неприятно ощутима на лице, быстро скатываясь по острым скулам и свежей щетине. Осмотр. Он почти пришёл в себя и решил сконцентрироваться на своем отражении. Уставшее лицо, с тяжёлыми и темными синяками, в которых можно было носить документы, вместо сумки. Взгляд словно кричит об отдыхе, отдавая всем злом этого мира. Полный ненависти взгляд из-под лба, смотрящий прямо в глубь своей сути. Этот взгляд довольно разнился с миловидным и миролюбивым поведением Максима, выступающий как неловкий и честный человек на публике. Кац заканчивает описание себя в своей голове, так же оценочно смотря на себя, как это делал Варламов. Выключает кран, одним стуком хрупкой руки по нему и наконец-то открывается от зеркала. Неприятное чувство под сердцем дало о себе знать. Ни разу не бабочки тлели в его животе, а гусеницы, что знали о безутешности данных чувств. Максим влюбился по самую печень и селезёнки, но никогда это не было бы чем-то хорошим.