i could just be who you need

Астарион ни разу не брал его с собой на светские мероприятия.  Пока что, по его словам.  Рано, по его словам.  Мы же не хотим, чтобы ты убил кого-нибудь полезного, по его словам.  Не то что бы Элемар любил такое, да он и не был никогда на встречах со знатью Врат Балдура. Только с их трупами, но это вряд ли считалось. Астариону не нужно было никого убивать. Даже обычных жителей города. Наверное, поэтому он в принципе почти не выпускал Элемара из частных комнат дворца.  Я не могу позволить тебе снова прирезать слуг в доме, по его словам.  Отродья и так медленно учатся, по его словам.  Ты же не хочешь снова оказаться на привязи, по его словам.  Он не хотел. Дни, проведенные в беспросветной жажде крови — отцовской и вампирской, оставили после себя темноту и боль. Он ценил слабое течение поломанного, но собственного сознания сейчас. Присутствие там неизменноно влияния Астариона делало вещи только лучше, ведь так? Астарион считал, что его новых способностей хватит, чтобы держать влияние Баала в узде, а у Элемара не было причин не доверять ему. Он любил его. Он был готов обескровить весь город для него. Если бы Астарион только попросил... Но он этого не делал. Астарион приносил нелепую красивую одежду, смотрел как прислуга вплетает ему украшения в косу, целовал как будто каждый раз последний, разливал кровь по красивым бокалам словно дорогое старое вино, позволял класть голову себе на колени, пока он сидел на троне в пустом бальном зале. Раньше ему всегда нравилось смотреть, как Элемар обливается чьей-то кровью. Но Астарион не разрешал ему убивать. Астарион ненавидел блеск красного кинжала в его руках и невольные подношения Баалу в каждой новой смерти. Элемар никогда не сможет сбежать от Отца, но почему Астарион не мог понять, что все молитвы теперь касаются лишь его одного? Что будет, если Астарион перестанет в нем нуждаться? Выбросит ли он его как поломанную куклу, подобно его Отцу? Что тогда останется Элемару, кроме неумолкающего шепота и красного моря перед глазами? Он не знал как спросить, как понять. Астарион казался недосягаемым. Элемар чувствовал себя... странно. Это новое ощущение рождало страх. А страх был первой ступенью гнева. Гнева, которым он никогда не умел управлять, да и никогда не считал нужным. Не легче ли было отдаться потоку? Кровь льнула к его рукам с нежностью любовника. Кровь решала его проблемы и защищала от страхов. Кровь всегда забивала все странные чувства.  Он зацепился за имя, пока Астарион рассказывал — больше похвалиться перед самим собой, чем ему — о герцогине из верхнего города, которую он прямо-таки очаровал. Ее муж, один из многих важных персон, о которых они вычитали еще в записях ублюдка-чье-имя-они-не-вспоминали, не был так же сговорчив, поэтому Астарион решил пойти другим путем — непрямое воздействие тоже помогало в осуществлении его планов. Как бы это его ни раздражало, в конце концов, он только начал распространять свое влияние в городе. Время и осторожность. Первого у него было предостаточно, а ко второму он умел прислушиваться, когда того требовала ситуация. Элемар был его бесценным отродьем, готовым сорваться по просьбе куда угодно или ждать в четырех стенах как выдрессированная кнутом и пряником собака. Никто не мог бы нарушить его планы. Астарион мягко перебирал его волосы, пока Элемар сидел, прислонившись к его бедру. Узоры на стенах извивались как бледные змеи под кожей его мертвой сестры. Да. Убийство. Убийство звучит как план.  Астарион никогда не отпускал его бродить в одиночестве. Он знал, что Элемар не сбежит от него. Элемар не смог бы — он боготворил своего любовника. Однако он не мог контролировать себя один. Элемар исчезал, оставляя оболочку из чистой жажды чужой смерти, так же часто, как менялись слуги во дворце, пока Астарион не посадил его на цепь сначала реальную, а после тщательного погружения в специфику его новых способностей — ментальную. Но сейчас мысли об убийстве, о правильном решении схватили его под руки и затянули в танец под стать безумным ритуальным бдениям в храме его прошлой жизни. Астарион снова ушел.  Важные дела, сокровище, по его словам.  Элемар никогда не был хорош в скрытности, но остальные обитатели дворца слишком боялись либо его самого, либо расползшихся между новыми отродьями сплетен, чтобы не разбежаться по углам. Влияние Астариона сдерживало его, но сегодня Элемар не мог не почувствовать благодарность и по отношению к Отцу — его сознание было чистым достаточно, чтобы держать приличный вид. Возможно, Баалу было смешно смотреть на его попытки завоевать любовь другого кровавыми ритуалами.  Глупость знатных людей заключалась в том, что все знали, где они живут. Ты не можешь пройти по широкой улице верхнего города, не услышав сплетен о приеме в доме того или иного богатого дурня. Несмотря на всеобщее впечатление о баалитах, как о безумных убийцах, их Бог учил и другим вещам. Ловкость и расчет были важны для нечестивого убийцы, как и умение очаровать. Не все пользовались последним, но большинство из тех, кто мечтал стать хотя бы Головой Смерти, собирали информацию о жертвах и путали следы лучше любых наемников. Элемар тоже делал это когда-то. Амнезия стерла детали, но навык, выжженный на костях и скрепленный кровью сотен жертв, невозможно вытравить. О, Элемар славно развлечется. Кровь ожидала.  Мужчина был заурядным. Обычный дворянин в обычной расшитой одежде, его кровь была недостойна коснуться красного кинжала — она была пресной и жалкой. Он разозлился и открыл рот, чтобы начать кричать на вторжение в его дом, но лезвие так легко вошло ему под горло. Элемар завороженно посмотрел как кровь поднимается пузырьками изо рта, как прижатое к краю стола тело дергается и хрипит, как руки бесполезно цепляются за его запястье, сжимающее рукоять. Он уложил труп на пол. Мужчина был заурядным и не заслуживал особого внимания. Он мешал Астариону. Это было главным.  Его жена сидела в спальне за туалетным столиком. Пудрила себе лицо в выходном платье и нежно улыбалась. Элемар больше не отражался в зеркалах, он немного постоял за ее спиной, наблюдая как холеные руки пытаются подчеркнуть красоту, которая увяла бы с годами. Она должна быть благодарна. Астарион нашел ее лицо достойным внимания. Теперь оно останется таким навсегда. Она должна быть благодарна, что ее найдут красивой в последний раз. Женщина не кричала, слишком испугалась. Она заплакала, когда руки сжались на ее горле. Тонкая шея пела песни о том, как сладко было бы ее сломать. Она царапала его руки, но все было тщетно. Маленькая жалкая смерть. Элемар осторожно опустил ее труп. Бледная и красивая в ореоле длинных светлых волос. Был бы труп его сестры таким же красивым, не распадись она на кучу плоти после их дуэли? Он опустился на колени и провел рукой по ее щеке, смазывая косметику. Сотни мыслей лезли в его голову, медленно подкрадывающиеся шепоты нарастали звоном колоколов, но в самом сердце зрела гораздо более голодная бушующая бездна. Астарион очаровал ее. Это странное чувство вцепилось черными когтями, рвало и тянуло, впивалось и сжимало. Скольких еще мужчин и женщин в красивых нарядах с точеными лицами и остроумными комментариями он привлек? К скольким из них он прикасался? Сколькие дали ему попробовать их чёртовой крови? Это чувство. Чистая, жгучая ненависть. Он замахнулся и ткнул ее кинжалом в живот, провернул, вытащил и снова ударил. Еще, еще и еще. Прорезать корсет, развернуть тело как переспелый фрукт, искромсать всю нежную кожу, пока она не повиснет лентами. Не трогать лицо. Голова ему еще нужна. Так тяжело не выдавить ей глаза, не распороть рот до ушей, не вырвать волосы с мясом, оголяя белый череп. Он сделает это потом. Он сделает это дома. Он сел на развороченную грудь и тщательно перерезал мышцы, вены, язык, трахею позвоночник. Голова в алом воротнике. Белый ей шел меньше. Элемар не мог угомонить огонь под кожей. Он любил Астарион как раньше любил только своего Бога, и вспышка ненависти была такой же сильной. Никогда не на него, Элемар не мог ненавидеть его. На других. На тех, кто считает себя в праве воровать его самопровозглашенный идол.  Он вернулся посреди ночи. Никто не увидит остатков крови на одежде и странно выступающий предмет под плащом в темноте. Темнота была другом убийц и нежити. Астарион, вероятно, так и не пришел, иначе он бы уже нашел свою сбежавшую зверушку. Элемар чувствовал горечь на языке, руки просили о боли, которую способно принести только напряжение от расчленения. Но он был занят, он держал свой красивый маленький трофей. Подождать до утра не будет сложно. Возможно, он найдет ответы на свои вопросы в тусклых глазах с лопнувшими капиллярами.  Астарион всегда возвращался неожиданно и тихо. Обнимал за талию, целовал в висок.  Ты же рад меня видеть, мой драгоценный красный принц?  Но Элемар ждал его сейчас, сидя в кресле с закинутыми на тумбочку ногами и холодной головой женщины на коленях. Высокая прическа растрепалась, но сохраняла общую форму. Он рассматривал ее глаза, когда заметил шевеление у двери. Астарион застыл в двух шагах — как всегда совершенный. Элемар обожал на него смотреть, однако сейчас все его внимание было приковано к другой.  — Она и правда очаровательна, — Элемар поднял голову так, чтобы она оказалась перед его лицом, — ничто не делает красивее, чем смерть.  Он перевел взгляд на Астариона.  — Хочешь, я отдам ее тебе?  Астарион молчал. Его брови медленно сходились к переносице, пока он соединял точки произошедшего. Элемар пожал плечами. Он поднес голову к лицу и поцеловал мертвые губы. Он подумал, что засохшие слезы смешались с пудрой, оставляя забавный привкус. Чужая рука вырвала у него мертвый приз. Голова глухо стукнулась о пол и откатилась в сторону. Элемар посмотрел на Астариона исподлобья — почти обиженно. Может быть, он должен был принести все тело. Элемар не знал, что заставляет его вести себя так. Нехарактерно для него отвлекаться на такие игры — в их дуэте этим обычно занималась Орин. Но ему так хотелось... Чего-то. Реакции. Прикосновения. Внимания.  — Тебе не понравилось маленькое представление?  Астарион улыбнулся. Как всегда, холодный и острый. Мышцы его лица, однако, подрагивали. Он злился. Как же Элемар любил этот флер темной опасности, расползавшийся от Астариона. Он резонировал с его желаниями почти что с первой встречи, когда холодное лезвие прижалось к горлу.  — Скажи мне, мое милое создание, что, ты думаешь, ты наделал?  Элемар посмотрел ему в глаза.  — Он мешал тебе, и я убил его. Всадил нож ему в шею и дал захлебнуться собственной кровью.  Астарион схватил его за подбородок и повертел голову, будто в поисках изъянов на выставочном предмете.  — Ты заставил меня волноваться, Элемар. Представь, каково мне было тратить время на очередную глупую девчонку с ее еще более глупым мужем, чтобы услышать, что их прирезали в собственном доме.  Он внимательно осмотрел его лицо и глаза в поисках другого присутствия.  — Так, ответь мне, драгоценность, кто сказал тебе это сделать?  — Они раздражали тебя.  Он бы ничего не нашел. Элемар уже долгое время не чувствовал себя так во владении собственным разумом, как сегодня. Астарион хмыкнул. Рука медленно скользнула с лица на шею, слегка сжимая хребет.  — Это правда, но ты не убил их только ради помощи мне. Ты притащил сюда эту голову, дорогой. Сидел с ней всю ночь, ждал, чтобы устроить свое... маленькое представление.  Пальцы сжались сильнее.  — Я должен был встретиться с ними прошлым вечером. Как ты думаешь, как скоро люди начнут что-то подозревать, если все, с кем я имею дела, загадочным образом умрут? Даже я не могу строить свою власть на исключительном страхе. Пока что. Элемар не думал. Кровь решала все его проблемы, он убивал и никогда не оглядывался назад. Единственное, что было у него в руках — это смерть. Черные когти рвали и перемалывали внутренности. Элемар нахмурился.  — С ней ты дел не имел.  Он уставился в сторону женской головы. Ненависть.  — Ты танцевал с ней. Пил с ней вино. Рассмешил ее.  Ненависть, ненависть, ненависть. Элемар дернулся, вскочил на ноги. Он потянулся за своим маленьким трофеем, почти чувствуя запах мертвой плоти, представляя как кожа разойдется под его пальцами, как лопнут глазные яблоки, как разлетятся волосы с ошмётками мяса. Астарион дернул за их связь. Элемар застыл. Приказ. Да, приказ ощущался как дом. Как внимание. Как желанная реакция. Астарион прижался к его спине, обвив руки вокруг талии и положив подбородок на плечо.  — Так вот, о чем это было, сокровище?  Он... смеялся? Ему было весело? Понравилось ли ему маленькое представление, в конце концов? Смех теперь всегда отдавал звоном первых зимних морозов. Элемар не мог справиться с водоворотом в груди.  — Ты ревнуешь, Элемар.  Он замер. Такое странное слово — ревность. Страх. Незнакомое на языке и чуждое в мыслях. Отец любил его больше других. Стоило лишь позволить кровавой удавке вести себя, и все, кроме него, превращались в пыль в глазах Баала. Ревность подходила Орин. И никогда ему. С ее отчаянными попытками заставить Отца смотреть на нее, заставить Саревока увидеть в ней большее, чем маленькую девочку, осуждённую быть подношением на алтаре, заставить мать, проткнутую тысячей игл, прозреть сквозь смерть. И все же она никогда не получала любовь. Она не могла заслужить ее, как бы ни хотела. Ревность была знаком вечной потери. Был ли Элемар похож на нее теперь? Астарион перекинул его косу через плечо, открывая шею, оставляя дорожку холодных поцелуев от уха до плеча.  — Мое бедное глупое сердечко, ты никогда не был хорош в понимании эмоций, да?  Астарион был прав. Отец отдавал приказы и ответ на них был простым — действие. Компаньоны, к которым он успел привязаться и начать ценить, просили — он выполнял. Они знали, чего хотели, и не делом Элемара было вмешиваться в чужие решения. Они были благодарны. Они любили его за это, разве не так? Астарион любил его.  Элемар развернулся в объятиях и посмотрел на Астариона, чувствуя как стыд расползается, заглушая водоворот, склеивая разодранное черными руками ненависти. Астарион погладил его щеку.  — Ну, ну, не делай такое лицо. Я объясню тебе.  Он прижимался так близко, шептал почти в губы, вытесняя все сторонние мысли. Элемар был бы счастлив навсегда отдаться потоку, избавиться от кровавых шепотов в голове и собственной глупости.  — Все эти люди. Инструменты. Мусор после того, как исполнили свою партию. Они ничего не значат. И они умрут, возможно, от твоей руки, когда придет время. Астарион поцеловал его в уголок рта.  — Ты — мое драгоценное сокровище, мое самое любимое отродье. Никто не заменит тебя.  Руки гладили его по спине. Элемар почти взвыл, уткнувшись носом в чужую шею. Верно. Он мог быть лучше. Он быть лучше для Астариона. И остальные будут пылью в этих красных глазах, по сравнению с ним.  — Ты не способен решать такие вопросы сам, Элемар. Мы с тобой говорили об этом, ведь так?  Астарион потянул его за волосы — мягко, но с предостережением. Его глаза были желанным морем крови, в котором Элемар хотел бы утонуть.  — Просто оставайся на своем месте. Подле меня. В нашем замке. И все будет в порядке.  Элемар улыбнулся.  — Да. Прости.  Астарион удовлетворенно кивнул. Он потянул за их связь, и по телу и разуму расползлось оглушающее чувство принадлежности, не оставляющее место ничему иному.  — Вот так. Если что, мы всегда повторим наши маленькие уроки.  Поцелуй отдавал горечью вины. Элемар подумал, что заслужил это.