Он всегда выбирал тебя

Нова не знает, сколько продлится это мучительное молчание, эта странная неизвестность, поэтому продолжает улыбаться, поддерживать жильцов Гнезда и помогать Другим. Смотрит на Таллиса, в его блестящие голубоватые глаза, и борется с чувством вины, смешанным с облегчением. Она не должна была спасать его, оттягивать момент, когда его и остальных поймают, но Но Она не могла отказать Ониксу, когда он верил в неё. Теперь, когда правда раскрылась, она знает, что поступила правильно по отношению к себе, по отношению к Ониксу и к Таллису. Улыбка исчезает с лица анимаморфа, когда он понимает, кто перед ним. Таллис всегда ждал и будет ждать одного человека, и это явно будет не Нова. Что ж. Нова даже не обижается, понимает его так, как не хотела бы понимать никого. Придвигает к его кровати стул и садится напротив. Они одни, и это прекрасная возможность разобраться в их отношениях. Таллис убирает от себя книгу, корешки которой украшают следы чужих зубов. Нова старается не думать о таких мелочах, но не успевает остановить поток собственных мыслей. Эта книга не принадлежала ему. Она принадлежала Ониксу. Таллис догадывается о её мыслях и хмыкает. Теперь перевоплощения давались ему легче, но от некоторых привычек он не мог избавиться. Он дёргает рукой, словно машет крылом, поправляя рукав, и смотрит на Нову. — Зачем ты пришла? — спрашивает, отчего ловчая замирает. Она не ожидала, что он первым заговорит с ней. — Хотела проведать. — Это тоже часть твоей миссии? Не понимает по интонации, говорит ли он с издёвкой или с обидой. Контролирует ли он себя, сдерживает свой гнев или ему не свойственны такие эмоции? Почему он так спокоен и вежлив? — Я рада тому, что ты порядке, — отвечает Нова с улыбкой, но не знает, говорит ли правду или это банальная вежливость. Она хочет уйти и почти жалеет о том, что пришла. Чего бы она добилась этим? Ни перед кем не нужно было больше играть…но она продолжала обманывать саму себя. Кардинал больше не имел власти над ней, она решила быть верной Союзу Сожжения, быть с теми, кто принимал её, но она не могла принять себя, не знала, кем была. Нова отворачивается, словно отмахивается от мыслей, и случайно замечает небольшой рисунок в раме. Ворон, нарисованный кем-то, кто вряд ли умел рисовать, но очень хотел запечатлеть его. В неровных линиях, разукрашенный в синие и серые цвета. Неидеальный, но сделанный от всего сердца. — Я никогда не понимал его привязанности к тебе. Фраза эхом отдаётся в голове, и Нова прикрывает глаза. Она тоже не понимала. — Он сказал, ты хотел поговорить со мной, — не уточняет, кто именно, но и без имён ясно. — И поэтому ты пришла? Нова не знает, почему решила прийти: ради себя или ради Оникса. Если бы сейчас он попросил её спрыгнуть с крыши, она бы спрыгнула. Она была готова сделать всё, о чём бы он не попросил, лишь бы доказать, что достойна его любви. Но она никогда не была достойна. А Таллис был. Оставалась одна лишь проблема. Сам Оникс. Оникс, который всегда отчаянно защищал его, который заботился о нём и смотрел с теплотой, какой смотрят на товарищей, на друзей. Но не на тех, кого… Ох, там и не могло быть большего. И Таллис понял это гораздо раньше Новы, гораздо раньше, чем сам Оникс озвучил свои чувства. — Я не знаю, — хрипит Нова, вновь встречаясь взглядом с льдисто-голубыми глазами. Ловит себя на мысли, что у неё они яркие, напоминающие солнце. И даже такая мелочь их отличала, что уж говорить о другом. Они были полными противоположностями, какие только можно найти. Избравший свою судьбу и избранная судьбой. Тот, кто мог подарить другому целый мир, и та, кто искал этот самый мир в других. И даже такие разные, полярно противоположные, они нашли точку соприкосновения. — Это вряд ли имеет значение. — Чем дольше с тобой общаюсь, тем хуже понимаю, что именно он в тебе нашел. Нова хочет рассмеяться, но смех застревает в горле, уплотняется и душит её. Таллис нашёл её слабое место и умело бил по нему. Как долго он ждал момента, чтобы высказать ей всё? Или же не ждал вовсе? — Ты привязала его к себе, зная, к каким последствиям это приведёт и даже предала его. Она предала не только его, но и Союз Сожжения, а её простили. Вновь приняли как свою и поддержали. Поверили ей. — И всё-таки, он выбрал тебя. Может быть, увидел в тебе что-то, — его голос сбивается и он смотрит перед собой, медленно моргает, словно застрял в мыслях, — чего не видел в остальных… Чего не видел во мне. — Или он ошибся в выборе, — произносит Нова, сцепив руки перед собой, и ей это кажется самой честной мыслью за весь их разговор. Таллис хочет согласиться, искренне хочет, но не может. Он успел признать своё поражение, хоть и не признавался. — Присутствие никогда не ошибается. Как нагло и глупо он врал. Ведь именно оно, это жестокое и бесчувственное Присутствие, привязало его к Ониксу. — Значит, ошибаемся мы сами. Таллис поворачивается к ней и улыбается, отчего её скручивает, дробит на части и перемалывает. Она знает эту улыбку и знает, что за ней следует. Она его понимает. — Ты не заслужила этого. Не заслужила. Молча соглашается и ненавидит себя за это, ненавидит Таллиса за то, что он прав, ненавидит за то, что просит у него прощения. И это взаимно. — Но ты единственная, кто может сделать его счастливым. Нова прикрывает глаза, выдыхая. Она одержала победу в битве, участником которой стала случайно. — Для меня нет ничего важнее этого. Она сглатывает ком и учится заново дышать: — Я его не оставлю, обещаю, — не только ему, но и себе. Таллис кивает и вновь берёт книгу в свои руки. Нова сидит пару секунд, затем убирает на место стул и без прощания покидает комнату, чтобы больше никогда туда не вернуться. Они сделали свой выбор.