***
Вероятно, это началось с тех пор, как он переметнулся из СС на шаткую стезю секретной службы. Это было самое интересное время в его карьере, так он думал тогда. Двери высших эшелонов СД и гестапо — Беста, Мюллера и его будущего ментора Мельхорна — открылись перед ним как по щелчку пальцев. Кто-то толкнул его вперёд, словно безвольную пешку на шахматной доске, а он был лишь рад глубже пасть в морок неизвестности. И в тот момент, когда он решил оглянуться, все мосты были уже сожжены — он зашёл в лабиринт заговорщиков столь далеко, что больше не мог отыскать пути назад. Его точкой невозврата стала встреча в 1935 с «С». За полтора года работы в закулисье Германии Шелленберг собрал немалый клубок запутанных связей, начавшийся с двух пожилых профессоров Боннского университета. И всё же в тот день он долго стоял перед высокими дверями кабинета шефа в мучительном напряжении, никак не решаясь войти. В голове крутились слова доктора Беста, брошенные невзначай несколькими неделями ранее: «Я не знаю, какие планы у Гейдриха относительно вас — видимо, в своё время он сам вам скажет об этом». Что ждало его после этого знакомства? Шелленберг в последний раз посмотрел на высокое окно в пустом коридоре — тёмное здание на Принц-Альбрехтштрассе было окружено цветущим, полным зелени садом. Он усмехнулся неправильности этой картины, уже нажимая на ручку двери.***
Его догадки о личности «С», как называли шефа в СД и гестапо, оправдали себя. Высокое светлое нечто, он был похож на паззл, собранный из случайно подошедших друг другу кусков в одну громоздкую несуразицу. Характером он представлял из себя ту же раздробленность: сентиментальность в нём уживалась с коварством и лицемерием. «С» был неприятным и опасным человеком во многих отношениях, и в 1936 году, на примере главы организационного отдела Мельхорна, Вальтер лично узнал, как легко и без зазрений совести Гейдрих избавлялся от идущих ему наперекор партайгеноссе. Первая встреча с шефом в Берлине шла не более часа и не стала в прямом смысле его fatale finale, но именно тогда Шелленберг впервые ощутил себя неправильно. Что-то в нём изменилось.***
— Да пойдёмте, пойдёмте уже отсюда! — Шелленберг вывалился из роскошного «Хорхера» на тёмную Лютерштрассе. Рабочий день, длившийся от рассвета до заката, никак не мешал его начальнику с завидной частотой засиживаться в компании всевозможных разноцветных бутылок и пустых разговоров. Вальтера сильно мутило — не стоило пить. Гогот из соседних пивных и шум автомобилей усиливали в мигрень. С каждым рваным вдохом холод ночного воздуха резался в лёгкие, отдавая сыростью: похоже, по Берлину успел пройтись ливень. — И куда мы так спешим? Обершарфюрер! — нараспев кричал шеф, догоняя его в два широких шага, — Не найдётся сигаретки, а? В отличие от поникшей фигуры Шелленберга, Гейдрих всё ещё сохранял образ «приличного эсэсовца», пропагандируемый им в служебное время. В свете желтушных фонарей он ровно держался на ногах, и если бы не развязный, повеселевший тон, так нехарактерный для него трезвого, Вальтер бы и не сказал, что тот в стельку пьян. — Вам не хватило тех четырёх бокалов вина? — Шелленберг остановился, пошатнувшись на неровной брусчатке, и пошарил по карманам пальто, вытаскивая зелёную пачку экштейна дрожащими от усталости пальцами. — А прикурить? — довольный Гейдрих подошёл вплотную, тенью нависнув над ним. — Подождёте, — раздражённо пробормотал он, старательно не обращая внимания на ударивший в нос перегар. Несколько неудачных щелчков спустя проржавевшая зажигалка с треском выдала искру, и Вальтер с наслаждением затянулся. Он уже было вновь надавил на кресало, но к нему вдруг наклонились. Пока алый огонёк медленно поедал тлеющие сигареты между их губами, тёмный взгляд Шелленберга пересёкся с хитро-холодным напротив. Уголки его рта поползли вверх в слабой улыбке — ему усмехнулись в ответ. На этот короткий миг мир затих и застыл, утеряв свои краски. Он бы и дальше дрейфовал в чуднóм наваждении, но Гейдрих выпрямился и отошёл в сторону, вернув его в яркую фантасмагорию реальности с громким визгом колёс проехавшей мимо машины. Вальтера окатило грязной водой. Звонкий хохот этой белокурой заразы эхом пронёсся по улице.***
Нередко ночами его преследовали беспокойные мысли, выливавшиеся в конце концов в тревожный тяжёлый сон, на утро после которого он всегда просыпался в поту — такова была плата за его работу. Работу он и впрямь любил всей душой. Парвеню и авантюрист, он быстро достиг самых вершин, затмив при этом всех остальных. И всё же из раза в раз он не мог не возвращаться к горько-сладкой мысли о том, как ювелирно «С» обвёл его вокруг пальца, протащив по всем каналам этой паутины лжи, направляя его туда, куда было нужно ему. Его злил этот дисбаланс власти и незримый контроль. Всё чаще и чаще он думал о его улыбке, злой и лукавой. Он грезил сорвать с Гейдриха маску притворства, раскрыв его сущность словно хирург, которым ему не суждено было стать. Но «С» был подобен энигме, чей шифр ни одной математической формуле мира не удавалось взломать. Они были похожи: по возрасту, происхождению, циничному взгляду на жизнь. Оба были чрезвычайно амбициозны и, сколько бы ни утверждали обратное, не заботились о других. Это позволило Шелленбергу сделать то, чего никогда не могли ни бывший регирунгсрат Мельхорн, ни выскочка из мюнхенской полиции Мюллер, ни сам заместитель шефа Бест: невзирая на чин, он был с Гейдрихом на равных. Вальтер ненавидел его. И эта ненависть выжгла в нём чувства, что он осуждал. Чувства неправильные, глупые, мерзкие. Цветущий сад за окном здания на Принц-Альбрехтштрассе сменился тёмной непроглядной чащей.