Дыхание ночи

Он запомнил этого юношу ещё из зала. Возможно за цепкий, прицельный взгляд, возможно за внимание, с которым тот следил за сценой: за долгие годы оперной практики Сесилион за секунды отличал праздного посетителя от истинного ценителя музыки. И парень явно относился ко вторым. Поэтому певец почти не удивился, увидев молчаливую фигуру возле гримёрной. У него даже не возникло вопросов - зачем. Как будто изначально их мысли настроились на одну тональность. Сесилион даже мог сказать, какую - до минор с тремя бемолями. Тональность его любимой арии. Парень был странный. Откровенно непохожий на обычных посетителей, выхолощенных, сияющих богатством и сытой жизнью. Тощий, высокий, отстранённый. Закрытый даже внешне: из-под широкого ворота плаща виднелись одни глаза. Обычно Сесилион не подпускал к себе людей. Разумеется, со зрителями и поклонниками он всегда был вежлив и обходителен, но не более. Стоило ему увидеть в глазах очередной слушательницы что-то больше простого восхищения талантом, он становился подчеркнуто профессионален. Сам создавал дистанцию, отшучивался холодными комплиментами и не позволял опускаться до “ты”. Что там - никогда не заговаривал первым. Но сейчас… возможно, сказывается удовлетворение от выступления: послевкусие любимой композиции еще не покинуло его давно не бьющееся сердце. - Вы впервые здесь? - вежливая улыбка кажется слишком искренней для простой формальности. Парень вздрагивает, как разбуженный, по-смешному встряхивает головой. Поднимает взгляд на него. Кивает. - Очень редко бываю в городе. Очень…занят. Сесилион замирает. У незнакомца красные глаза. Тёмно-рубиновые. Может ли быть… “Демон крови?” Нет, абсурдная, страшно абсурдная мысль. Их ведь…никого не осталось. Не нужно обманываться. “Очень…занят” Фразы какие-то рубленые, сжатые. Ощущение, что словами он тоже закрывается. Будто привык жить в собственном коконе. Что ж…как ни странно, это сближает ещё больше. Они замирают в неловком молчании. Сесилион потирает белую перчатку и пытается понять: зачем он остановился, почему вообще решил начать разговор, отчего до сих пор не ушёл. “Какой-то сюр”, - смаргивает он пробежавшую мгновенно мысль, маскирует неловкость улыбкой и уже было поворачивается уйти, как чувствует прикосновение к рукаву сюртука. Настойчивое, но не раздражающее. - Я… никогда ещё не встречал такого искреннего исполнения роли Тарланда. Ваш голос - лучшее, что я слышал. Сесилион замирает, озадаченный искренностью и неожиданным красноречием незнакомца. Обычно когда люди делают комплименты, слышится подтон их настоящих намерений: желание польстить, очаровать. Но в голосе юноши не было и намёка на лесть. Он будто утверждал неопровержимый факт и искренне в него верил. Холод груди на секунду пробивает теплом. Приятно. Ему редко говорили подобное. Если быть честным, почти никогда. Конечно, в обычной ситуации он бы отдёрнул руку. Но было что-то отчаянное во всём облике парня, что-то ранимо-искреннее, мешающее расценить его жест как домогательство. Будто он просто не умеет общаться и не знает, как иначе выразить свои эмоции. "Ваш голос - лучшее, что я слышал". - Премного благодарю. Демон оборачивается, и тут же мягко улыбается, скрывая удивление увиденным. Из-под высокого ворота плаща на мгновение проглядывает розоватая полоска щек. Поразительно. Высокий, мрачный парень под 2 метра стоит перед ним и краснеет от смущения и восхищения, словно подросток. За всю свою долгую не-жизнь демон крови не помнил, чтобы так накрывало эмоциями. Время замедлилось, воздух уплотнился и секунды пробивались сквозь невидимую преграду, с таким усилием, будто выходили из трубы духовика. Будучи не человеком, Сесилион отлично слышал пульсацию крови в теле напротив. Сердце парня билось так громко, что певцу на секунду померещилось, словно и его, давно остановившееся, возобновило ход. Рука, сжимающая его запястье, всё ещё оставалась на месте. “Вы нарушаете моё личное пространство”, подсказывает голос разума Сесилиону. “Мне нужно идти”, - добавляет это же голос, утверждая, что так было бы правильно. Да. Было бы. Но смущение парня передается и ему. Единичный пульс тепла в груди повторяется снова, будто биение сердца напротив отражается в нём самом. Скрывая одолевающие эмоции, Сесилион кивает и вежливо улыбается: - Спасибо за вашу искренность. Вы не первый раз слышите “Муки Тарланда”? Юноша отвечает так же рублено, не моргая. В голосе однако слышится усердно скрываемое волнение. - Я…слушал пластинки. В исполнении разных мастеров стран Рассвета: Эко, Белиция, Аримути. Ваше - самое…пронзительное. Вы не играли, не изображали эмоцию. Как будто та тоска, что испытывает Тарланд, живет с вами годы, десятилетия. Сесилион раскрывает глаза шире, чем должен был, на этот раз не в силах скрыть удивления. Бейся в груди сердце - вздрогнуло бы. Этот необщительный, мрачный парень оказался на удивление проницателен. Нет, его слова не рубленые - они будто бьют в самую цель, на поражение. Возможно ли что перед ним не просто зритель… Неожиданно прозорливый поклонник, завидев его поражённое лицо, вдруг резко отрывает руку, бросает быстрое. -Прошу прощения. Это уже лишнее. Улыбка артиста выходит холодной от нахлынувшей грусти. Что уж таить, тоску одиночества он способен передать лучше всего. Но лучше бы это было другое чувство: радость, восторг, интерес… Всё, что угодно, кроме этой вымораживающей всякий свет внутренней пустоты. - Почту за честь такой комплимент. Эта опера одна из моих любимых. Он кивает, разворачивается и уже собирается скрыться за дверью, однако что-то подталкивает его замереть. Вполоборота Сесилион бросает: - Я…начал работу над новой арией. Премьера будет только в следующем месяце. Хотите послушать? На миг - всего лишь миг, но глаза парня сверкнули искренним, детским восторгом. Боже, да он действительно фанат классики. Встретить подобного в их непростое время - настоящая редкость. Кажется, он даже выдыхает под своим широким воротом. - Я… - секундной паузой парень явно скрывает волнение, - почту за честь. И только сейчас Сесилион понимает, что на самом деле сделал. Впервые в жизни начал разговор сам. Впервые пригласил кого-то к себе. Он, демон крови, пригласил к себе человека. В своём ли он уме? Однозначно нет. Но… почему-то хотя бы раз хочется сойти с ума. Наверное, сказывается все еще не отпустившее послевкусие любимой арии и неожиданная близость взглядов с незнакомцем. На каком-то интуитивном уровне артист ощущал, что их может связывать гораздо большее. Не в пошлом, фривольном смысле, разумеется. Близость душ, если он вообще может себе позволить так выразиться. Он снова разворачивается, растягивает губы шире, чем обычно, улыбаясь действительно искренне. Протягивает руку. - Прошу прощения, мы не представились. Моё имя вам наверняка известно, но я приверженец старых традиций, поэтому не буду отступать от правил и представлюсь тоже. Сесилион. - Гр…Грин. - запинается тот сначала, будто совсем не то хотел сказать. И, кажется, снова покрывается краской. Несмотря на общую зажатость, рука у парня твёрдая, с цепкой хваткой. И очень холодная. Такие бывают только у… Впрочем, возможно ему просто показалось. Столетиями взращиваемый инстинкт скрываться развил у него чрезмерную паранойю.

***

В маленькой каморке артиста темно. Не спасает даже хилый свет из-за незакрытой двери. Сесилион оглядывается назад, в темноту. - Подождите немного, найду свечи. Темнота безмолвно кивает, сверкает рубином глаз. Секунда - он мелькает среди полок. Вторая - щелкает спичкой над подсвечниками. Миг - и двенадцать огоньков вспыхивают, борются с подступающей тьмой. - Почему вы не используете лампы? Их ведь давно ввели в обиход. В тёплом свете черты лица Грина немного сглаживаются. И - даже с воротником видно, насколько он ещё молод. Сесилион улыбается. - Как я уже говорил, я достаточно старомоден. К тому же, они быстро перегорают. Я часто тренируюсь по ночам. Здесь отличная звукоизоляция, но вот со светом… сами понимаете - легко смеётся. Почему он вообще решил засмеяться? “Странный вечер”, думает он.

***

Новую арию, “Дыхание ночи”, Сесилион ещё никому не исполнял. К тому же, это была экспериментальная работа: авторское произведение на мотиве всего, что он обычно пел в театре, но через призму собственного опыта. Сам писал стихи, сам сочинял мелодию. И, конечно, в любимой тональности: до минор. Обычно он в принципе не демонстрировал не готовое произведение, предпочитая его отточить до совершенства в одиночестве, но сейчас… под влиянием тоски Тарланда, героя одноименной оперы, волей злых сил обреченного на вечное одиночество, желание поделиться с кем-то своей работой заскреблось в груди чуть ли не до отчаяния. К тому же, он чувствовал: этот юноша… Грин, поймет все так, как надо. Сесилион некоторое время ждёт, когда юноша удобно устроится в кресле неподалеку, и негромко начинает петь: Ночь… ты так глубока, так обманчиво бесконечна, Что я надеюсь во тьме услышать твоё дыхание. Стань моим спутником на дороге пустоты, Подари мне надежду…

***

Когда мягкий, бархатный баритон Сесилиона утихает на последней фразе, Грейнджер как будто приходит в себя, возвращается в реальность. Вампир улыбается. Знакомая реакция погруженного в музыку с головой слушателя. Так похоже на него самого. - Тебе понравилось? И тут же не позволяет себе осечься, но внутренне чертыхается: они не переходили на ты. Видимо, тоска по живой душе рядом и неожиданная откровенность исполнения дорогой ему композиции стёрли внутренние границы ещё больше. “Черт возьми”... Правда, юноша, кажется, даже не обратил на это внимания. Сейчас он сосредоточенно обдумывает ответ, заново окунаясь в собственные ощущения. Что ж… Сесилион его искренне понимает и решает не мешать, даёт собраться с мыслями. Хотя, признаться, даже ему немного волнительно. В свете софитов перед лицами сотен людей петь казалось естественным, а сейчас тишина казалась непривычной. Да, ему волнительно. Совсем немного. Не так сильно, чтобы себе в этом признаться. Сесилиону хочется сглотнуть. Чувство странного беспокойства накатывает, отдаётся холодом по позвоночнику. Поразительно. Он так отвык чувствовать что-то за сотни лет, а тут единственный слушатель вызывает столько эмоций. Воздух натягивается с каждым вздохом. Даже снующие под комодом мыши не показываются, будто чувствуют напряжение. Сесилион воспитанный. Он не будет таращиться на человека в ожидании ответа (хотя так иногда хочется). Вместо этого он поднимается налить себе вина (на самом деле, конечно, он любитель совсем не вина, но на случай полного отчаяния у него припасена бутылка от поклонников). - Горло пересохло. Пойду, приготовлю нам выпить. Надеюсь, ты не против? Тишину собеседника он расценивает как утверждение и отходит в противоположный конец комнаты, к импровизированной кухне. Потёртый бокал на щербатом столе явно чувствует себя одиноко. Взяться привычным движением за стеклянный бок, найти второй... Ритуал обыденных действий успокаивает. Настолько, что слова Грина застают исподтишка. Он не был к этому готов. Сам Грин, кажется, тоже. - "Понравилось" звучит слишком пошло. Я… не могу подобрать слово. Певец оборачивается в его сторону. Юноша сидит, уткнувшись взглядом в одной точку пространства, немного шевелит губами. Задумчивый, сосредоточенный. Будто действительно пытается прощупать мысли в голове и найти ту самую, подходящую. Сесилион улыбается. - Не нужно специально подбирать слова. Самые искренние обычно те, которые приходят в первую очередь. Когда не контролируешь умом, а говоришь, как чувствуешь. - Тогда… Грейнджер хмурится, замирает, еще обдумывая, и вампир пользуется паузой, чтобы взять наполненные вином бокалы и направиться к гостю. - Лиричная тональность и одиночество, сквозящее в каждой секунде этой арии, поразили меня в самое сердце. Сесилион резко замирает в шаге от него. Жидкость в бокалах опасно плещется, грозится вылиться из тонких краев. Их взгляды пересекаются. Радужка юноши вспыхивает от эмоций ярко-красным, блестяще-рубиновым. В груди демона уже не мелькает секундный всполох тепла - от слов юноши в груди растекается жар, обжигает внутренности. От напряжения и волнения руки демона внезапно начинают дрожать, грозя уронить бокалы на пол, и Грин будто это чувствует: накрывает его кисти своими, большими и уверенными, сжимает. Тепло его ладоней, гулкий пульс горячей крови погружают вампира в транс, на мгновение стирают ощущение реальности происходящего. Они замирают так какое-то время: смотрящие друг на друга, вцепившиеся в бокалы. Сесилион вдруг ощущает себя глупым, впервые влюбившимся юнцом. Вспоминаются давно заученные стихи: Богу равным кажется мне по счастью Человек, который так близко-близко… * И вдруг становится так радостно, так легко и приятно, что хочется расхохотаться. Впервые за несколько столетий он снова чувствует себя живым.

***

Как все прекрасные вещи, яркость момента быстро блекнет. Руки выпутываются из неловких прикосновений, наспех пригубливается вино. Головы склоняются, стыдливо отводя взгляд друг от друга, сгорающие от неловкости. Непривычно для себя взволнованный, Сесилион решает сходить в уборную: смыть с себя избыток эмоций. - Я скоро буду. Чувствуй себя, как дома. Однако… вернувшись в комнату, маг кожей чувствует - атмосфера изменилась. Его гость стоит неподвижно, не сводя глаз с чего-то в углу, как раз в самом скоплении его немногочисленного богатства вещиц. Сесилион следит за взглядом с интересом и легкой улыбкой. - Решил познакомиться со старыми вещами? Да, его уголок забытых вещей многих может заинтересовать. Коллекция пластинок из Эрудитио, книги в потемневших от времени корешках, в углу поблескивает его жезл со старых времен… Стоп. Жезл. И как назло, твердым движением парень указывает именно на него. - Что это? Глаза Грейнджера темнеют. “Тамуз тебя побери…” - Это… - начинает было Сесилион, но его обрывают: холодно, неожиданно резко. - Что связывает тебя с Бездной? Парень перед ним моментально меняется. Теперь он ни капли не похож на потерянного юношу, прикрывающего мрачностью неумение общаться. Ранее он избегал взгляда, сейчас же – смотрит прямо, да так пристально, будто уже взял на прицел. Под воротом плаща не видно, но – Сесилион чувствует – скулы сжаты так, что играют желваки. Корпус слегка наклонён вперёд. Он готов к атаке. Нет сомнений – перед ним настоящий охотник на демонов. Известный на все Земли Рассвета. “Гр…Грин” Теперь Сесилион понимает причину той паузы. Охотник скрыл своё настоящее имя. «Очень редко бываю в городе. Очень…занят.» Хочется раздосадованно цыкнуть. И как только он сразу не понял… Стараясь сохранять спокойствие, маг крови размеренно произносит: - Приятно познакомиться еще раз, Грин. Или, лучше сказать, Грейнджер. Парень перед ним мрачнеет еще больше. Кажется, в его кармане щелкает затвор пистолета. - Если уже ты знаешь, кто я такой, не тяни моё время. Что это за дрянь? Сесилион на автопилоте прикидывает: сколько секунд займёт вызов магии Крови. И тут же отметает мысль. Одно быстрое движение – демон чувствует прохладу курка возле своего виска. - Я задал вопрос - цедит сквозь зубы парень. Боже мой. И где тот задумчивый юноша… Что ж. Приходится ответить правду. Так же спокойно, не отрывая взгляда от горящих ненавистью глаз, Сесилион произносит очевидное: - Жезл магии крови. Грейнджера скукоживает, как от удара. Пистолет у виска нервно вздрагивает. Будь его кожа человеческой, дуло уже оцарапало бы. - Так ты прикрываешься личиной оперного певца, чтобы заманивать сюда честных людей, подонок? Будь Сесилион по-настоящему жив, позволил бы себе шумно выдохнуть. Так. Этот вопрос он мог предвидеть. Однако… Сколько пришлось вытерпеть, чтобы найти это место, чтобы жить, как человек. И вот…нарисовался охотник на демонов, желающий его этого лишить. Мелкий, юный охотник, который не знает всего. Тон его голоса тоже холодеет. Его охватывает взращиваемый годами гнев несправедливости: злость демона, в страхе скрывающего свою природу. Ненавидимый людьми, разыскиваемый Бездной. Отверженный. Он тонко усмехается. В голосе отчетливо звенит издевка. - По-твоему я похож на такого злодея? Призрак оперы, убивающий мирных людей? Грейнджер стискивает зубы. Убийственно спокойный тон его явно обескураживает. Сразу видно - не достаёт опыта в дознании. Что сказать - молодость. Сесилион продолжает, сузив глаза, уже не скрывая холода злобы в голосе: - Раз ты известный на все Земли Рассвета охотник, наверняка знаешь о Демонах крови и как к ним относится Бездна. Рубиновые глаза сверкают - и только. Никак иначе Грейнджер не выдает своих эмоций. Усмешка Сесилиона становится ядовитой. - Знаешь, ты не ошибся тогда про тоску Тарланда. Однако в моем случае измерять ее стоит не в десятилетиях, а веками. Грейнджер моргает. С уголка лба стекает капля пота. Курок у виска снова вздрагивает, но маг крови спокойно продолжает: - Если знаешь и все понял - стреляй, - усмешка теряет яд, становится просто грустной. - Хотя бы так я наконец-то обрету покой. Несколько секунд они просто стоят в тишине, замерев. Затем кисть, держащая оружие, вскидывается, и… холод прицела вдруг перестает ощущаться. Сесилион готовится к тишине вечности, на этот раз окончательной. Однако… Грейнджер опускает руку с оружием, делает шаг назад. Что ж… Он не был готов к такому повороту событий. Но, по правде сказать, уже устал удивляться. Охваченный напряжением от всех этих неожиданных впечатлений, демон делает пару шагов и буквально падает в стоящее недалеко кресло. Невидящим взглядом сверлит стену, усмехается и, не осознавая, рефлексирует вслух. - Какой же я идиот… Единственный раз довериться людям, искренне, без обиняков открыть душу, и кому? Охотнику на демонов. Для чего это всё… Легкое шуршание плаща, скрип чехла - Грейнжер убирает оружие. Вампир оборачивается и не узнаёт своего голоса: чужого, высушенного злобой. - Уходи. Охотник, кажется, впервые в своей жизни колеблется. Дёргается как-то странно, делает шаг - но в обратную сторону, к нему. Сесилион хмурится ещё сильнее. Голос твердеет, наливается раздражением,грозящим снова перерасти в злость. - Я повторю три раза, не больше. Это второй. Уходи. - Я знаю, - начинает хрипло стрелок, - что демоны крови жили в мире среди людей. Но ведь их больше не осталось. Поэтому я… - Последний раз. Убирайся. - цедит Сесилион и резко поднимается, делает движение в сторону парня. В голосе отчётливо звенит угроза. Вместо того, чтобы послушаться, охотник вдруг делает ещё один шаг вперед. Их разделяет какая-то пара метров. - Ты…единственный из своего вида. - говорит он пораженно, осознавая только сейчас. Опускает зачем-то голос до шёпота, добавляет, уже не контролируя себя, - Так вот откуда эта тоска… Сесилион замирает от шока. Пропускает ещё один шаг в свою сторону. Грейнджер смотрит прямо ему в глаза и делает последнее движение вперёд. Тихо воет за хлипкими стенами каморки ветер. Отчаянно вскрикивает в тишине ночи одинокая птица. Они стоят друг напротив друга на расстоянии вытянутой кисти. Подайся вперёд - и уткнёшься лбом в чужой нос. Тишина между ними осязаема. Кажется, ткни воздух - и палец застрянет в плотной массе. Мир сосредотачивается на огнях рубиновых глаз. В этой вязкой, физической тишине, всхлип застежки кажется оглушительным. Движение - и ворот плаща отодвигается, спадают границы отчужденности. Не прикрытое одеждой, лицо Грейнджера кажется еще моложе, чем маг ожидал. Бледная, не привыкшая к свету солнца кожа. Правильные, изящные черты лица, прямой нос. Тонкий, уверенный росчерк губ, который однако грозит сорваться, исказиться в обуревающих душу эмоциях. Охотник… Какая чушь… Перед ним зелёный юнец, прячущий сломанного и хрупкого себя за плотными одеждами и повадками хладнокровного убийцы. - Что ты творишь? - шепчет Сесилион одними губами. Грейнджер грустно усмехается. Тени от свечей ограняют черты его лица, делая всю ситуацию еще более фантастической. - Знаешь…ты не одинок в своей тьме. И вдруг, привычным резким своим движением, наклоняется совсем близко, шепчет, почти касаясь губ: -Тоска Тарланда… Я тоже это чувствую. Когда охотник вовлекает его в отчаянный, порывистый поцелуй, Сесилион вздрагивает от непривычного ощущения тепла. Грейнджер неловкий, шершавый (губы заветрились от постоянной смены климата во время миссий), но…в своих желаниях такой неожиданно искренний, настоящий. Живой. “Ты не одинок” Внутри что-то мучительно переворачивается и, вместо того, чтобы оттолкнуть, Сесилион вдруг цепляется за худые плечи, притягивает ближе. Цепкие руки охотника смыкаются на его талии, прижимают к себе. Изголодавшиеся. Как два бродяги, всю жизнь жившие в одиночестве, вдруг внезапно обретшие тепло близости и не желающие его отпускать. В мыслях обоих вдруг отчётливо звучит пронзительная строка из новой арии: стань моим спутником на дороге пустоты, подари мне надежду.