Болидосексуал

Отец снова накричал на него. Заявился в трейлер и долго распекал на повышенных тонах, расхаживая по и без того тесному помещению взад-вперед. Напоминал, что завтра важный этап - как будто он сам был не в курсе - и нужно держаться впереди, пусть он и плохо показал себя во время квалификации. Вообще-то Макс был уверен, что агрессия Йоса была вызвана не его поул-позицией, а результатами гран-при Бахрейна. Да, он сошел на одиннадцатом кругу, но в этом не было его вины! Чёртовы тормоза подвели. Но это отнюдь не значило, что завтра повторится то же самое. На самом деле, Макс рассчитывал, что не повторится, и он без проблем сможет использовать болид на полную. Йос же, как чертов параноик, пытался нагрузить его лишней ответственностью, как будто он сам не хотел победы! Впрочем, к ругани отца Макс уже давно привык, она скорее раздражала, чем пугала. Но подводить Йоса ему тоже не хотелось. Гораздо приятнее, когда отец может тобой гордиться. И он намеревался стать именно таким сыном. Тем не менее, под конец лекции, когда мужчина начал разгоняться и снова повышать тон, Макс ответил в такой же тональности, пытаясь, наконец, выставить назойливого родителя и улечься спать. Но Йос и не думал уходить, он уселся на кровать Макса рядом с ним, и, опустив тяжёлую ладонь на плечо сына, продолжил разговор: - Ты же помнишь тактику, да? Помнишь, что должен делать? Пальцы отца вжались над ключицей до боли, но Макс сохранил невозмутимое выражение лица. - Помню. И все равно Йос не успокоился, пока не получил от него повторение завтрашней стратегии - слово в слово, и удовлетворенно кивал, слушая. Только после этого он выпустил плечо сына, тряхнув его напоследок, и оставил Макса в покое, даже не пожелав спокойной ночи. Ферстаппен-младший растянулся на постели, заложив руки за голову, а ноги закинув на стену. После отцовской лекции он чувствовал себя вымотанным, и спать уже не хотелось. Нервы, до того более-менее спокойные, теперь были растревожены, и мысли о завтрашнем дне захватили сознание. Он стартует седьмым, но впереди Хэмильтон, и Дэн... Макс прикусил подушечку большого пальца, отсутствующим взглядом уставившись в потолок. Ближе всего - Масса, Фелипе. Его он точно сможет обойти, может, даже на первых кругах. А дальше... Если только ничего не выйдет из строя! Макс резко, рывком, сел. Адреналин кипел в крови, и теперь он не мог даже заставить себя лечь, не говоря уже о попытке заснуть. Прикусив палец еще несколько раз, Ферстаппен поднялся на ноги. Прошелся по трейлеру взад-вперед, цепляясь ногами за оставленные у кровати кроссовки. Взялся было за телефон, но просматривать новости не хватало терпения, а уж упоминания о завтрашней гонке нервировали еще сильнее. Потер пальцем зачесавшийся нос - и тут же наткнулся на назревающий на скуле прыщ. Обидно: он уже вовсю обрастает щетиной, но все еще страдает от таких детских проблем. Впрочем, не мужское дело беспокоиться о подобных мелочах. Это для девушек. Главное для него - проехать завтра хорошо. В итоге, поколебавшись, Макс натянул кроссовки и как был - в джинсах и футболке - выскользнул из трейлера. Холодный ночной воздух отрезвлял, и Ферстаппен-младший остановился на полминуты, позволяя остыть разгоряченному телу и глядя куда-то поверх крыш, на темное небо. Созвездия были незнакомыми, глазу не за что было зацепиться. Совсем далекая, чужая страна. Россия. Ничего, это все ерунда - только бы болид не подвел завтра. А уж он сделает все в лучшем виде - в себе Макс не сомневался. Разве что совсем чуть-чуть и не признался бы в этом никогда и ни за что. Неудачи выводили его из себя, и может быть, это создавало неприятное впечатление о нем перед прессой и остальными командами. Но как можно вести себя иначе, когда стремишься к определенной цели? Тем более, когда знаешь, что мог бы сделать больше - но подвели обстоятельства. Макс не понимал. Как можно веселиться, когда проиграл? Зачем делать хорошую мину при плохой игре? Он никогда не пытался прикинуться кем-то другим, лицемерить, чтобы угодить прессе и фанатам. Пусть катятся к черту! Когда он станет чемпионом - всем им придется засунуть длинные языки в собственные задницы. Ему бы только управиться с треком завтра. Во время практик машину часто заносило, будто сцепление с покрытием было не слишком хорошим. Хотя Дэну это не помешало - и на секунду Макс ощутил прилив неприязни к улыбчивому напарнику. В Бахрейне он пришел пятым. Не идеальный результат, но хороший. Принесший команде очки. Он тогда вынужден был поздравлять Риккардо, стискивая зубы от досады. Не то чтобы он не был рад за Дэна... Но и завидовал. Бахрейн в этом году остался в памяти чувством досады и разочарования, когда он, сошедший на одиннадцатом кругу, вынужден был наблюдать за остальными, сражающимися на треке. В какой-то момент он, правда, надеялся, что Дэн тоже сойдёт - может, ошибётся или случится неисправность. Нет. Тяжело было перенести общую радость вокруг, пусть они и не попали на подиум. Ещё тяжелее было переносить разочарованный взгляд отца. Йос явно имел, что ему сказать, пусть и не на камеры. Воспоминаниями Ферстаппен-младший то и дело возвращался к тому дню. Тогда он попытался оправдаться перед Йосом, но отец только поджал губы, качая головой: - Оправдываться неисправностью машины будут только неудачники. У Риккардо ничего не сломалось. Он даже не придумал, что ответить, настолько обвинения Йоса были несправедливыми. А что он, блин, мог сделать? Вставить механикам руки под нужным углом? Вероятно, по его лицу отец понял эти невысказанные мысли, и продолжил уже немного иным тоном: - Понимаешь, Макс, мне не нужно, чтобы ты вырос неудачником. У них виноваты все вокруг - только не они сами. С таким настроем тебе никогда не стать чемпионом. - Я всегда признаю свои ошибки! Если действительно ошибаюсь, - не сдержался он тогда, потому что с самого детства не умел молчать в ответ на несправедливые замечания. Хотя часто получал за это. С другой стороны, он уже не ребенок, которого можно оставить на заправке в качестве наказания. Сейчас он - пилот формулы-1, и отцу придется с этим смириться. Хотя, похоже, Йос еще не считал его взрослым, скорее, капризным подростком. И вел себя соответственно. - Я ругаю тебя только потому, что знаю твои возможности! - ну вот, теперь отец тоже начал повышать голос. Ссора переходила на следующую стадию. - Ты был третьим в Шанхае, и что, по твоей логике это тоже было простым везением? Или осознанной работой над собой? Отец подался вперед, нависая над ним непроницаемой глыбой, и несколько раз ткнул себя пальцем в висок, распаляясь. Таким образом он, видимо, иллюстрировал свои слова. - Работой, - бросил Макс угрюмо, скрещивая руки на груди и упрямо опуская голову. - Но тогда тормоза работали, как надо! - Послушай меня, - Йос опустил руки ему на плечи, вжимая пальцы до боли - это было его привычкой, будто таким образом он хотел убедиться, что сын с ним и внимательно слушает. - Проиграть - значит умереть. Разве ты сам этого не ощущаешь? Вот тут, внутри? Отец ткнул пальцем ему в грудь, довольно ощутимо. Макс застыл, будто окаменел, внешне невозмутимо выслушивая возмущения Йоса. - То, как каждый проигрыш тебя подкашивает? Остается в сознании, тянет на дно? Я хочу, чтобы ты принимал их и понимал свою вину. Нужно работать больше, чтобы чего-то достигнуть. Пока ты обвиняешь трассу, тормоза, что угодно - побед тебе не видать. Ярость всколыхнулась на дне сознания, и Макс, перехватив отцовские предплечья, вывернулся из его хватки, возмущенный. - Это была не моя вина! И ты сам-то на подиуме два раза за всю жизнь был, хуй что... Макс прервался на полуслове, не потому, что коснулся запретной темы - карьеры Йоса Ферстаппена - а потому, что отец от души зарядил ему по лицу. Увесистая пощечина, тыльной стороной ладони. Такая быстро отбивает желание спорить - или вообще открывать рот. Макс прижал ладонь к горящей коже, ощущая металлический привкус во рту. Наверное, порезал щеку зубом. Так уж больно ему не было, он привык. Скорее обидно. Щека онемела, но Макс чувствовал, что покраснел весь - до корней волос. - Щенок! У меня не было твоих возможностей! - Йос снова нависал над ним, и теперь он был в натуральной ярости. Лицо его исказилось, превращаясь в маску демона, так хорошо знакомую Максу с детства. Отец брызгал слюной, совершенно потеряв самоконтроль. - Никто в меня не вкладывался, как я в тебя! С самого детства! Картинг, формула-3, да я тебя за уши сюда дотащил! Самый молодой гонщик, кто еще в твоем возрасте такого достиг?! Макс мог бы возразить каждой фразе, и совершенно справедливо. Внутри него всегда сидело ядро уверенности: он знал, что и без отца смог бы достичь всего. Просто потому, что он отлично ездил. Он это умел: находить контакт с болидом, держать баланс. Может, в нем говорило детское упрямство, но приписывать заслуги одному отцу не хотелось. Хотя Йос, конечно, сделал для него много. В первую очередь, финансово... И приложил много усилий, чтобы заложить в сына такое же отчаянное стремление к победе, каким, наверняка, обладал и сам. Только реализоваться не смог - и по этому поводу Макс чувствовал довольное злорадство. Это помогало ему в моменты, когда отец начинал срываться на нем, как сегодня. Как будто он сам недостаточно ранен провалом. После Максу, конечно, становилось неловко за такие мысли. Он был не вправе осуждать отца, и вообще, чертовски его уважал. Просто бывали моменты... Когда это давалось труднее. Он стиснул зубы, опуская взгляд. В таком состоянии доказывать что-то отцу было бессмысленно. А получить по лицу еще несколько раз ему точно не хотелось, как и начинать драку. - Я буду лучше в следующий раз, - проговорил он, едва шевеля онемевшими губами, когда отец ненадолго притих. - Надеюсь уж! - Йос закончил на этом, развернулся и вышел, грохнув дверью, оставив Макса в полнейшем раздрае. Он тогда разбил костяшки о стену, пытаясь найти выход для накопившихся эмоций, и всю ночь мучался головной болью. Выдохнув, Макс зажмурился и потер переносицу, отвлекаясь от плохих мыслей. Завтра будет совсем другой день, это не Сахир, и он справится. Обязательно. Заметив, что сжимает зубы до боли, Макс заставил себя расслабил челюсть. Пожалуй, стоило немного прогуляться. Благо, вероятность встретить кого-нибудь праздно шатающегося среди ночи была крайне мала. Сейчас Ферстаппену-младшему не нужна была компания. Тем более кого-нибудь из механиков или, упаси боже, другого пилота. Того же Дэна. Его бы он вообще предпочел не видеть до конца завтрашнего заезда. Снаружи было тихо, и это успокаивало. Единственное, что на самом деле начинало доставать - это ночной ветер. Он был достаточно холодным, чтобы Макс скоро обхватил себя за плечи и огляделся в поисках укрытия. Мысли сами собой обратились к гоночному болиду, и Ферстаппен-младший решил его навестить. Почему нет, в конце-концов одни из самых счастливых его воспоминаний всегда были связаны с гонками, так или иначе. Самое раннее - о том, как отец сажает его в карт. А потом радуется его победе. Понимать, что у других детей больше воспоминаний о досуге - вроде парков аттракционов, или праздников в кафе - он начал понимать позже, годам к десяти. И даже не понимал, что его ситуация в чем-то необычная. А потом как-то после удачного заезда попросил Йоса сходить с ним в парк аттракционов. Мужчина был недоволен, он сразу указал на то, что такие развлечения - пустая трата времени. Но пошел сыну навстречу. Правда, Макс позже и сам был не рад, что его вытащил: лицо у Йоса всю прогулку было каким-то презрительным, и про американские горки он заявил, что "это не впечатлит тебя по сравнению с картингом". Самое смешное было в том, что он оказался прав. Вагонетки ехали медленно, и взлеты и подъемы не внушали Максу такого восторга, как остальным. Вообще, к концу прогулки он разочаровался в развлечениях, особенно ничего не сумев выбить в тире. И, когда он сообщил Йосу, что хочет домой, тот только покивал, удовлетворённый ответом. А когда - уже в машине - Макс сказал, что сейчас предпочел бы съездить на картинг, лицо отца расплылось в искренней улыбке. Максу тоже стало радостно, потому, что Йос был им доволен. С тех пор он всегда уделял много внимания гонкам, считая остальное второстепенным. И, кажется, отца это тоже полностью устраивало. Он поддерживал рвение Макса, и всегда старался выбить для него контракт получше. Все было прекрасно - за исключением моментов, когда Макс не справлялся. Он ненавидел провалы. Потому завтра должен был преодолеть всё. Иначе и быть не могло. Добравшись до ангара, Ферстаппен-младший проскользнул внутрь. Оказавшись, наконец, в помещении, Макс выдохнул, только сейчас понимая, насколько замёрз на самом деле. Внутри было тихо, только каждый шаг по бетонному полу отзывался эхом. Макс подошёл к своему болиду. Он мог с первого взгляда отличить его от машины Риккардо - для этого ему даже свет был не нужен. Коснулся пальцами плотной резины колеса - согласно завтрашней стратегии, были установлены мягкие шины. - Привет, Рокки, - пробормотал Макс себе под нос, чувствуя, что губы сами собой расползаются в улыбке. Отец сказал бы, что это глупо, по-детски - давать имя своей машине, как будто ему всё ещё четыре года. Потому при нем Макс никогда этого не озвучивал, но всегда считал болид скорее напарником, чем обычным спортивным снарядом. У каждой машины свой характер, и Рокки всегда так же стремился к победе, как и сам Макс. И пусть не все получалось гладко, напарники из них получались, что надо. Он пробежался пальцами по антикрылу, плотному под пальцами, а на деле - очень хрупкому, и, наконец, уселся на бетонный пол, прислонившись спиной к заднему колесу. Запрокинул голову, прикрыл глаза, слушая собственное дыхание. Сейчас Макс чувствовал себя лучше. Спокойнее. Он был далеко от отца, и ближе к уверенности, что сможет завтра показать, на что способен. На что они с Рокки способны. Снова начиная замерзать, Ферстаппен-младший переместился вдоль борта, прижался на несколько секунд ухом к тонкому, жесткому углепластику, под которым скрывался двигатель. Сейчас он молчал, но Макс знал его скрытую мощь, которой нужно всего одно нажатие, чтобы высвободиться. Выглядящие изящными издалека, болиды вблизи оказывались довольно массивными машинами... Но стоило оказаться на треке - и вся масса будто перетекала в скорость, обнажая истинную хрупкость пластика и металла. Всего одно неверное движение - и можно превратиться в кусок обезображенной плоти, несмотря на все меры предосторожности. Это бодрило. Заствляло чувствовать себя живым. Поднявшись на ноги, Макс провел ладонью по краю кабины, потом, не раздумывая, перекинул ногу внутрь, уселся, цепляясь за хало. Без комбинезона это ощущалось как-то непривычно. Когда он выпрямлял ноги, устраиваясь в кокпите, джинсы неприятно задрались, и поправить их особо не было возможности. Сидение казалось жестче, чем было во время заездов. Поправив ремни безопасности, чтобы не мешали сидеть, Макс глубоко вздохнул, расслабляя плечи. Ни наушника, ни маски, ни шлема - в таком виде не погоняешь. Зато пространства для головы больше, и он тут же этим воспользовался, откинув ее назад. Сидеть здесь ощущалось настолько естественным, будто он родился в болиде. Максу нравилось это чувство. Нравилось, как пах Рокки изнутри - смесью пластика, какой-то химии и металла. Этот запах действовал на Макса, как звуки трубы на боевую лошадь. Сердце забилось чаще, и он аккуратно коснулся пальцами руля снизу, пробежался по нему легкими касаниями. Функцию каждой кнопки, каждого рычага он помнил наизусть, узнавал наощупь. Когда-то такой руль казался ему сложным, будто панель управления космическим кораблем. Совершенство технической мысли. Что нельзя сказать о нем самом - потянувшись к скуле, Макс поморщился от боли: снова чертов прыщ. И, судя по ощущениям, немаленький. Наверняка к утру будет краснющий, так, может, еще и щеку вздует. Если кто-нибудь (ну кто же, как не Даниэль, блять) завтра отпустит по этому поводу шутку, он точно ему втащит. Эта мысль приободрила Макса, хотя он понимал, что при свете дня храбрые мысли уже не будут казаться такими осуществимыми и разумными. Выдохнув, он провел ладонью по штанине, докуда дотянулся, и внезапно остановил руку. Ладонь слегка вспотела, пока он взвешивал "за" и "против" спонтанного решения. Из "против" было только отсутствие смазки, и Макс не стал медлить, расстегивая ширинку. От внезапного нервяка пальцы стали какими-то неловкими, да и положение кокпите было не самым удобным для задуманного, но отступать было уже поздно. Завтра он всех сделает, это точно. Выдохнув, Макс медленным движением прошелся по полувставшему члену от основания до головки. Насухую шло не очень, и он щедро сплюнул на ладонь, против воли воровато оглянувшись: нет, в ангаре было все так же пусто. Слегка развернув колени, чтобы дать себе свободу действий - насколько это вообще было возможно в болиде - Макс вернулся к своему занятию. Теперь дело пошло немного бодрее. Он думал про Хэмилтона, и про Феттеля - эти двое всегда оставались далеко впереди. Но он знал, попросту чувствовал, что может их сделать. Нужно только немного больше контакта... Повернув голову набок, Макс прижался щекой к жесткому покрытию кресла, глубоко вдыхая запах Рокки. Он сможет, они точно справятся. Свободную руку он перебросил через борт, бережно поглаживая его снаружи. Гладкая краска под руками казалась мягкой, будто кожа. Где-то там красовалась эмблема быка с подписью "Red Bull". Инженеры спланировали и собрали его Рокки, да. Но полного единения с машиной мог достигнуть только он один. Эта мысль вызвала прилив приятной тяжести внизу живота, и Макс впился зубами в один из ремней безопасности, обтянутый смягчающей накладкой, приглушая внезапный стон. Пальцы согнулись, короткие ногти проскребли по борту, не причиняя видимого вреда. - Рокки, - Макс произнес это на выдохе, едва слышно, лихорадочно работая ладонью. Предплечье уже заныло, да и слюна давно закончилась, но останавливаться сейчас он не собирался. Судорожно дернулся, согнув колени - они глухо стукнули по корпусу изнутри - и выгнул спину, насколько позволяла конструкция, сжимая пальцами борт болида. Дыхание с шумом вырывалось из груди, и в глазах потемнело уже не от окружающего полумрака. Порывисто ухватившись за дугу хало, Макс подтянул себя вверх и вперед, едва не уткнулся носом в руль, согнувшись пополам, и с хриплым выдохом кончил, после чего осел обратно в кресло, пытаясь отдышаться. Он весь взмок, и мастурбация сейчас больше напоминала ему поединок, чем метод расслабления. Будто он только что выдержал изматывающий забег против всего мира. И все-таки бешено колотящееся сердце уже не так тревожило, Макс даже смог улыбнуться, чувствуя, как напряжение отпускает, распускается тугой узел в груди. Он бы посидел так еще, но ему показалось, что он слышал какой-то шум. Так что, сдерживая дыхание, Макс попытался прислушаться, заодно неловко подтягивая джинсы одной рукой. Нет, кажется, показалось. Неловко цепляясь все той же единственной чистой рукой за хало, он выбрался из болида. На это ушло куда больше регламентированных экстренных пяти секунд. Оглядевшись в поисках чего-нибудь, обо что можно вытереть следы преступления, Макс отбросил быструю мысль сделать это о кресло Риккардо, и, присев, отер ладонь о бетонный пол. Поднялся, дозастегнул джинсы и поправил футболку. Заглянул в кокпит, придерживаясь за дугу. Нет, кажется, внутри чисто. На руле, во всяком случае, ни пятнышка. Поколебавшись мгновение, Макс коротко прижался к нему губами в целомудренном поцелуе, а потом выпрямился, чувствуя себя полнейшим идиотом и, кажется, покраснев. - Спокойной ночи, Рокки, - негромко произнес он, касаясь на прощание крыла болида ладонью. - Завтра мы их всех сделаем. Йос Ферстаппен, замерший за углом, так и не решился пошевелиться. Он точно не знал, чем закончится прогулка этого щенка, иначе не стал бы его разыскивать, не обнаружив в трейлере. Йос всего-то зашел пожелать спокойной ночи - и еще разок прогнать тактику на завтра - а сына там уже не было. Прикинув, куда мог направиться Ферстаппен-младший, Йос без труда нашел его. Правда, в разгаре дела. В пустом ангаре звуки разносились хорошо, и догадаться, чем занимается его чертов сынок, было не так уж сложно. Но почему в болиде?! Впрочем, Йос отнесся к этому скорее философски. Макс - прирожденный гонщик, и он, как отец, сам приложил много усилий, чтобы сын стал тем, кем он сам не смог. Так почему бы ему и не сбросить напряжение в собственной гоночной машине? Лишь бы завтра показал себя на треке, а там пусть хоть в выхлопную трубу балуется. Йос дождался, пока Макс уйдет, и только после этого покинул ангар, хмыкнув внезапно промелькнувшей мысли: "Бывают голубые... гомосексуалы. А Макс мой, значит, болидосексуал?"