» — Я не король, не герцог, не граф
И не солдат, — он сказал, —
Я просто скрипач, очень бедный скрипач,
Но тебя я своею назвал.
— Если ты лорд — ты будешь мой лорд,
Если ты вор — мой вор,
Но раз ты скрипач — будь моим скрипачом,
А прочее — просто вздор.
— А вдруг не скрипач я и ради любви
Тебе так ужасно наврал?
— Я скрипку люблю и играть научу —
Лишь бы любимою звал.»
Питер Бигль «Последний единорог»
Редкий молодой лесок будто бы загрустил после ухода Единорога. Она умела приносить и уносить с собой всю магию мира, ведь прекрасно помнила его юным и невинным, точно первая улыбка ребёнка. И Она хранила её в себе, как и своё бессмертие, даже не задумываясь об этом. Она — прекрасней весны, Она — таинственней всех цветущих папоротников, и все, кто удостоился Её памяти, будут жить в ней вечно, ведь единороги не забывают. Ничего и никого. Счастье это или боль — не уметь забываться? Вздохнув, Молли обратилась взглядом к тому, кто остался с ней не дымкой памяти, а живым, осязаемым теплом. Он обнимал её. Мечтательно улыбался вслед Единорогу и казался Молли каким-то особенно чудны́м. Не таким чудны́м, как при первой встрече, нет. Теперь всё было иначе. Может, дело в магии, может, в их общей волшебной тайне, может, в его чистом и добром сердце, которое Молли успела так хорошо узнать. Или в том, в конце концов, о чём шепнула Она, явившись Молли во сне, но… Молли Отрава никому и ни за что не призналась бы в этом, однако сейчас, в таинственных предрассветных сумерках, видела перед собой совершенно невероятного и самого притягательного из мужчин. Его глаза, то яркие, как зелень молодой листвы после дождя, то непроглядно-тёмные, как самый густой древний ельник, воззрились наконец и на неё. Сейчас они казались чем-то вроде крепкого, целебного травяного настоя. Невероятные глаза чародея, которого до конца не понять и не описать, как повесть — они могли бы пугать, эти два зелёных омута, если б не глядели так… так по-человечески просто. Молли стало как никогда тепло от этого взгляда. Странно: почему только сейчас? Так же непростительно поздно, как и всё в её жизни? Молли сама не поняла, как решилась, но уже в следующий миг, приподнявшись на цыпочках и, притянув Мага к себе, впервые ощутила вкус его губ. И не смогла подобрать сравнения. Шмендрик не был бы самим собой, если б не ответил. Если б не обхватил, не обуял своей страшной волшебной силой, не облёк в кокон своей непреложной власти, не укрыл бы своей нестерпимой нежностью… И Молли не смогла противиться этому — покорилась. Знала, что именно с ним пойдёт теперь, а куда — не важно.