Ozzy Osbourne - Let It Die
— Забери это говно, — роняет Стайлз, проходя мимо. Дерек усмехается. — Это, с твоего позволения, "говно", — говорит он, бросая выразительный взгляд в центр стола, — ни что иное, как три года нашего брака. Стайлз фыркает и отворачивается, направляясь к выходу. — Забирай, — пожимает он плечами. — Остопиздело, Дерек, правда. — Ты опять за старое? — у Дерека даже нет сил злиться. Одна большая бесконечная усталость. Он и не помнит, когда было иначе. Ну за последние года два точно. Стайлз замирает на месте, а потом медленно к нему поворачивается. — Нет, это не очередной, — Стайлз дотрагивается указательным пальцем до виска, — подрыв башни, — убирает руку обратно. — Всё на самом деле, Дерек. Ты забираешь это говно, а я забираю свои вещи. — Я иду спать, — вздыхает Дерек, выходя с кухни. — Мы обсудим это утром. И единственное, что напрягает его во всей этой ситуации — молчание. Ни одного едкого комментария, ни возмущения, ни шипения в спину. Дерек был бы согласен даже на приступ истерики с криками и рукоприкладством, но... Нет. Стайлз молчит, и вот это по-настоящему пугает.***
Но ещё больше пугает непривычная тишина с утра. Дерек открывает глаза и чувствует, что он дома один. Нет запаха кофе, который Стайлз выпивает стабильно кружки три, прежде чем проснуться. Не слышно ругани, которая раздаётся каждый раз, когда кофе убегает из турки. И постель. Непривычно. Холодно. Неуютно. Дерек открывает глаза, и первое, на что он обращает внимание — на полу около кровати не валяется ноут, с которым Стайлз не расстаётся никогда. Вот это уже тревожит по-настоящему. Дерек резко садится на кровати, оглядываясь по сторонам. Вещей Стайлза нет. Вообще. Никаких. Будто вымели всё под чистую, будто этот человек и не жил тут никогда вовсе. Даже гнездо из бесконечных проводов, из-за которого они со Стайлзом периодически лаялись, ведь “мешает под ногами, блядь, Стайлз, убери это говно отсюда!” исчезло. Шестерёнки в голове вращаются слишком медленно, отказываясь признавать происходящее. Дерек спускает ноги на пол и берёт в руки телефон. Он чувствует нарастающее внутри раздражение и злость, которые вот-вот вырвутся наружу, сметая остатки контроля. “Стайлз, какого чёрта?” — набирает он сообщение, откидывает телефон на кровать и всё же встаёт. Ни одного тома дурацкого комикса. Ни единой фигурки, ни одной мелочи. Дерек словно в тумане подходит к шкафу и замирает на месте. Только его вещи, аккуратно разложенные по полкам и развешанные на вешалках, только его постельное бельё. Сердце грохочет в грудной клетке как сумасшедшее, глаза застилает красная пелена. Дерек доходит до ванной как в тумане, и там его всё же срывает при виде того, что Стайлз не оставил ни-че-го. Стерильная чистота, собраны все дурацкие полотенца со Мстителями, вся мыльно-рыльная утварь, всё, просто всё. Только барахло Дерека. И ванная комната, сияющая своей чистотой. Дерек приходит в себя, когда слышит звон разбившегося стекла и замечает собственную руку, расцарапанную до крови. — Блестяще, — бормочет он, сдёргивает полотенце и идёт на кухню. Турки нет. Задротских кружек нет, костеры исчезли, коллекцию бутылок от лимитированного джина и коньяка как ветром сдуло. Даже полюбившееся барное стекло свинтил, говнюк. Ни одного учебника по программированию, которые неровной стопкой лежали в углу кухни. Ни единого намёка на то, что Стайлз здесь жил когда-то. Дерек, чертыхаясь, достаёт аптечку и обрабатывает порезы, продолжая цепляться взглядом за произошедшие изменения. Что-то не даёт ему покоя, что-то, что царапает подсознание, скрежечет в голове, будто не получается ухватить разгадку, хотя ответ — вот он! — на ладони считай. Только по пути в спальню до Дерека доходит, что так филигранно вынести вещи нельзя за один раз. Значит, мелкий говнюк… — Возьми блядскую трубку! — рявкает Дерек в айфон, услышав бесконечные долгие гудки, отсчитывающие последние остатки здравого смысла. … вынес вещи задолго до вчерашнего дня. Пиздец. Это действительно не как обычно. Это какой-то новый уровень дебильного сюрреализма, в котором они застряли за последний год.***
На работе тяжело сосредоточиться, невозможно даже. Дерек переносит все важные встречи и совещания на понедельник, благо, что сегодня четверг, и мир не рухнет, если Дерек возьмёт себе выходной. Но есть задачи, которые надо доделать сегодня, чтобы за три дня успеть спасти… Что спасти? Кого? У Стайлза бывали приступы, когда он откровенно бесился. В такие дни он мог не появляться дома несколько дней, но потом всё равно возвращался. Или Дерек его возвращал, тут как пойдёт. Но факт оставался фактом — настолько глобально и настолько… холодно? Дерек передёргивает плечами, вспоминая вчерашние пустые глаза Стайлза, не выражающие ничего. Будто живой мертвец на него смотрит, которому абсолютно поебать, что там и как будет дальше. Человек, который всё уже решил. Человек, который не будет больше ничего слушать и ждать. Да, “холодно” — наиболее подходящее определение для всей ситуации. В общем, в таком пиздеце их отношения не оказывались ещё не разу. Внезапность, которая почву из-под ног выбивает своей непредсказуемостью. Переступая порог квартиры вечером, Дерек ловит себя на мысли о том, что подсознательно он надеется, что Стайлз вернётся, и это всего лишь навсего дурной сон. Чуда не происходит.***
В пятницу Дерек звонит Стайлзу три раза. Утром, в обед, и вечером. И все три раза в трубке он слышит длинные гудки. Эмоции никогда не были его сильной частью, но за грёбанную пятницу Дерек переживает чувствует столько, сколько никогда не чувствовал за всю свою жизнь. Начиная от неконтролируемого раздражения и желания сломать Стайлзу шею до беспричинного страха, который сковывает ему лёгкие и не даёт нормально дышать. И самое ужасное в этой ситуации — неопределённость и тишина. “Я заслуживаю знать, что происходит”, — отправляет он очередное сообщение в пустоту и снова обновляет ряд вкладок на мониторе. Стайлз не появляется ни на фейсбуке, ни в инстаграме, ни в мессенджере. Вообще нигде. И даже твиттер молчит. Перекати-поле, которое уже не зацветёт. Штиль перед ебучей бурей.***
Стайлз сидит за их столиком так, будто ничего не происходит. Он пьёт кофе и строчит что-то в телефоне одной рукой, пальцами другой отбивая неровный ритм по бумагам, которые лежат рядом. Когда Дерек замечает проклятые белые листы, у него всё холодеет внутри. “О разводе”, — проносится у него в голове. — Ты объяснишь мне, что происходит? — спокойно спрашивает Дерек, усаживаясь напротив. Стайлз поднимает на него холодные глаза и усмехается: — Конечно. Бумаги подпиши, и мы всё обсудим. — Хрена с два я буду что-то подписывать, Стайлз, — Дерека аж перетряхивает от злости. — Сворачивай этот цирк, и давай обсудим всё как взрослые люди. — Обязательно, — улыбается Стайлз так, что волосы на загривке встают дыбом от этого оскала. — Как только ты всё подпишешь. — Я не дам тебе развод. — Значит, на сегодня мы закончили, — пожимает плечами Стайлз и тянется к бумагам, но Дерек оказывается быстрее. Он хватает Стайлза за руку и сжимает со всей силы, так, что ещё немного — и , глядишь, сломает нахер. — Что. Происходит. — выплёвает Дерек по слогам, приказывая себе успокоиться. Стайлз поворачивает к нему голову и опасно сощуривает глаза, но руку не выдирает. Его ноздри гневно раздуваются, на скулах играют желваки, и всем своим видом Стайлз излучает не ненависть даже, а какую-то дикую ярость. Никогда ещё в их жизни Стайлз не был так близко к нему и так далеко одновременно. Секунда — и морок исчезает, на лицо Стайлза снова возвращается непроницаемое выражение, а глаза снова становятся пустыми и холодными. Дереку кажется, что он сходит с ума, пальцы сами собой разжимаются. — Мы разводимся, Дерек. Смирись, — говорит Стайлз совершенно бесстрастно, и в итоге всё же встаёт. — Дай знать, как подпишешь, это существенно облегчит дело. — Я не дам тебе развод, — глухо повторяет Дерек, поднимая голову. — Напишешь, как передумаешь. Стайлз оставляет на столе купюру, улыбается подошедшей официантке и уходит. Дерек обессиленно пялится на белые листы бумаги, которые лежат на столе, а потом срывается следом. Но Стайлз как сквозь землю провалился. Дерек возвращается в бар и заказывает у Эллен двойную порцию виски. А потом ещё одну. И ещё. Домой в тот вечер он так и не возвращается.***
Вся следующая неделя сливается для Дерека в какой-то бесконечный серый поток, во время которого настигает внезапное осознание того, что он напуган до усрачки. Возвращаться в их со Стайлзом квартиру смерти подобно, поэтому Дерек проводит время где угодно, но не там. Он задерживается на работе. Он ходит к Эллен в надежде на то, что Стайлз всё же заглянет в их любимый бар. Он даже едет в гости к Питеру, что оказывается просто феерической ошибкой. — А чего ты ждал? — спрашивает Питер, наливая ему виски. — Дерек, давай смотреть правде в глаза — ваш брак с самого начала трещал по швам, вы слишком разные люди. К тому же ты, — дядя делает ударение на последнем слова, — вовсе не создан для отношений. — Мы три года прожили вместе, Питер. И ещё полгода встречались до этого. Я бы не стал связываться с кем попало. — А я и не говорил, что Стайлз — кто попало. Я говорю о том, что Стайлз и ты — это как две параллельные прямые, которые никогда не пересекутся. Смотри. Ты — холодный неприступный кусок вселенской вины и отчуждения, в то время как Стайлз… — Искрящийся кусок самоненависти. Мы прекрасно дополняем друг друга, — перебивает Питера Дерек. Его откровенно начинает напрягать то, куда он клонит. — Ага, как огонь и вода. Ты что-нибудь вообще знаешь о Стайлзе? О человеке, с которым живёшь? С которым был вместе три с половиной года? — Я знаю о нём достаточно, — не закипать чертовски сложно. Дерек раздражённо делает несколько глотков. Алкоголь привычно обжигает горло, но не приносит удовлетворения и спокойствия. Кажется, что уже ничего и никогда не принесёт ему удовлетворения и спокойствия. Жизнь без Стайлза ужасно, просто безобразно пустая. Как жаль, что такие очевидные вещи доходят уже после того, как была пройдена точка невозврата. Дерек уверен — уход Стайлза был именно такой точкой, но он никак не может нащупать причину, не может понять, в какой момент всё пошло не так. И, самое главное, что он сделал не так, раз результат вышел настолько обескураживающим. — Я не про быт сейчас. Любимая книга? Цвет? Любимый герой комиксов? И не надо на меня так смотреть, в нашей семье не только Стайлз марвелом пришибленный, — Питер взбалтывает виски в стакане и подаётся вперед, ожидая ответа. Дерек делает очередной глоток и цедит, глядя ему прямо в глаза: — Чёрный. Любимый персонаж — Зимний Солдат, и именно Зимний, а не Баки, потому что, со слов Стайлза “он напоминает тебя с твоей вечно хмурой рожей”. Книга у него любимая — любой справочник по C++, и ты несёшь бред, Питер. Питер хмыкает и задаёт вопрос, который вышибает у Дерека воздух из лёгких: — И какого года у тебя эти данные? Трёхлетнего? Отношения с живым человеком — это не фотография, которую можно поставить в рамочку, по крайней мере потому, что человек рядом с тобой живой. Он развивается, думает, шагает по жизни. Взгляды и вкусы меняются, мировоззрение меняется, ничего и никогда не стоит на месте. — К чему ты ведёшь? Святые угодники, как же заебало ощущать себя беспросветно тупым и ничего, ровным счётом ничего не понимающим. — Чёрный цвет Стайлз любил тогда, когда вы познакомились, потому что, знаешь ли, он был немного в невменяемом состоянии, депрессия вообще очень страшная штука. И — я тебе сейчас спойлерну, — любимый цвет вовсе не тот, в который человек постоянно одевается. Стайлз любит сиреневый, души не чает в пушистых орхидеях именно вот такого, нежно-фиолетового цвета, и именно поэтому настоял на этих цветах у вас на свадьбе. Любимый его персонаж — Стэфан Стрэндж, и именно Стефан, потому что я никогда не забуду, как Стайлз захлебнулся возмущением после фильма, куда ты с нами, кстати, не пошёл. И их ожесточённый спор с Корой не забуду тоже, потому что племянница очень не любит проигрывать, но правда была на стороне Стайлза, ведь Стивеном обозвали персонажа в киновселенной, а в комиксах его зовут Стефан. Стайлз ненавидит капитана Америку, и из-за этого терпеть не может имя Стивен, которое привязали к его любимому герою. — К чему мне эта информация сейчас? — Дерек чувствует неладное, всё его естественно буквально вопит о том, что сейчас на него обрушится настоящая катастрофа. — Да, Стайлз любит свою работу, — продолжает Питер, игнорируя его реплику, — но это вовсе не значит, что это — единственное, чем он занимается и живёт. На вашу последнюю годовщину ты дарил ему коллекционное издание Властелина Колец, и это — те книги, за которые Стайлз был готов продать душу. Я видел слезящиеся глаза, и готов поспорить, что слезились они вовсе не из-за того, что за несколько секунд до этого Стайлз подавился вином. — Он просто сказал о том, что Клаудия читала ему Властелин Колец перед сном. И я не бесчувственный чурбан, Питер, я знаю, как много для Стайлза значила его мать. Питер фыркает, Дерек непонимающе вскидывает брови. — Я тебе не об этом сейчас, Дерек. Я задал тебе три простых вопроса, и ты ни на один не ответил правильно. Ты точно знаешь своего мужа? Ты точно достаточно заинтересован в нём и его жизни? — Я знаю, что Стайлз с утра пьёт кофе с молоком и только с молоком, потому что слишком любит кофе, но ненавидит его терпкий вкус. Я знаю, что у него бесполезно отбирать по ночам одеяло — проще выиграть войну в Афганистане, и то потерь будет меньше. Я знаю, что когда Стайлзу грустно, его нельзя трогать, потому что он из тех людей, которые приходят в себя в одиночку. Я знаю о своём супруге достаточно, хотя бы в силу того, что мы прожили. вместе. три года, Питер. Рука сжимает бокал слишком сильно. Очень хочется швырнуть его прямо в самодовольную рожу Питера, но Дерек сдерживается. Питер, видя его реакцию, качает головой. — Ты знаешь о Стайлзе достаточно, я согласен. Достаточно для того, чтобы жить с ним, Дерек, но чертовски мало для того, чтобы называть его “своим”. Дерека словно бьёт по голове невидимой битой, Питер наклоняется вперёд, наливая себе ещё виски. А потом роняет на Дерека финальную бомбу: — И просто до безобразия мало интересуешься им и его жизнью, раз благополучно проебал тот момент, когда Стайлз вынес из квартиры самое дорогое, что у него было — синюю полицейскую будку, за которой он гонялся по аукционам девять месяцев. — Он сказал, что ему не нужен больше этот “задротский хлам повзрослевшего гика”. — Ага, и именно поэтому они с Корой чуть не подрались на аукционе, когда одновременно нашли именно эту модель. Ты себя вообще слышишь? Как можно было поверить в такой бред? — Стайлз никогда не стал бы мне врать, — обескураженно шепчет Дерек, только сейчас понимая, как сильно он проебался. — Врать не будет. Но Стайлз — тот ещё хитровыебанный паршивец, и знаменитую полуправду он тебе сказать может, — говорит Питер с какой-то странной интонацией. Дерек подаётся вперед, сощурившись. — Как ты вообще узнал про чёртову будку? Питер смотрит на него несколько секунд, а потом начинает смеяться. Заливисто, до слёз, запрокинув голову и скалясь в белозубой улыбке. — Я был у вас в гостях неделю назад. Такую мелочь сложно не заметить, дорогой племянник. Восхищение. В тоне Питера сквозит неприкрытое восхищение. И это чертовски. Блядь. Настораживает. — Ты?.. Дерек даже не может внятно сформулировать вопрос, а Питера снова настигает непонятная эйфория. — Нет, Дерек, не я, — наконец выдаёт он, отдышавшись. — Но ты мыслишь в верном направлении. У Стайлза появился кто-то, кто заинтересован в нём больше. — Нет. Стайлз никогда… Питер выпивает виски залпом и наливает себе ещё, продолжая улыбаться. — Никогда что? Никогда от тебя не уйдёт? Никуда не денется? Не осознает, насколько тебе, в общем-то, насрать на его жизнь? Ты не дурак, Дерек, и должен понимать, что вот так люди не уходят в пустоту. Если они твёрдо всё решили, они хотя бы объяснят партнёру, тем более, мужу, что происходит. Это по-человечески, в конце концов. Стайлз не хочет объяснять. Стайлз вообще не хочет с тобой ни говорить, ни видеть тебя, ни слышать. — Может, он просто сильно на меня злится. Или смертельно обижен, — Дерек не верит ни единому слову Питера. Каждое слово Питера бьёт точно в цель, болезненно открывая глаза и щедро заливая в них керосин. Чтобы спалить ему черепную коробку нахер. Питер откидывается на спинку кресла и прикусывает губу, давя очередной приступ смеха. — Безусловно, злится, но ты не находишь, что как-то слишком сдержанно что ли? Холодно. “Холодно”. Именно так Дерек и описывал про себя поведение Стайлза всё это время. Безразличие, возведённое в абсолютную степень, чистейший его концентрат. Питер продолжает: — Я бы сказал, что ему стыдно, но Стайлз из тех людей, у которых напрочь отсутствует чувство стыда, как и инстинкт самосохранения. Он ушёл к кому-то, Дерек. К кому-то, кто страховал его всё это время и наглядно показывал, что ваши отношения — это всего лишь отношения соседей, живущих на одной территории и периодически устраивающих себе славный перепих. Ни больше, ни меньше. Это не любовь, и даже не партнёрство. Так, привычка и, может быть, большая привязанность. Дерек чувствует себя так, будто его разорвало на бомбе, которая тикала слишком долго. Так долго, что удалось смириться с противным повторяющимся звуком, и просто забыть о его существовании, подсознательно игнорируя болезненную правду. — К кому? Это — единственное, что получается выдавить из себя сейчас. Питер разводит руками: — Откуда я знаю. Спроси у Стайлза при следующей встрече. Весь мир будто замер, голова вот-вот взорвётся. Дерек потерянно крутит пустой стакан в руках, приказывая себе успокоиться. Питер встаёт на ноги и говорит: — Ладно, я принесу тебе одеяло. Переваривай и думай, что делать дальше. Остаток вечера Дерек не запоминает. Нечего запоминать. Уснуть в эту ночь так и не удаётся. Утром он уезжает домой, подписывает проклятые бумаги и скидывает фотографию Стайлзу. “Отдам при встрече. Сегодня у Эллен. В три”. В ответ приходит равнодушное “Окс” и мир снова погружается в тишину.***
В баре, как и всегда для выходных, народу просто прорва. Эллен — прекрасная хозяйка, Джо — не менее прекрасный бармен, а Эш всегда умел найти к гостям нужный подход. Стайлз сидит за их столиком и нервно оглядывается по сторонам. Около него лежит телефон и стоит стакан с выпивкой. Стайлз не любит пиво, предпочитая только крепкий алкоголь, и его быстро выносит с текилы. Дерек не знает, зачем вспоминает об это сейчас, но за последние несколько часов обезумевший от всего происходящего мозг не придумал ничего лучше, чем оспаривать каждое слово Питера, ища подтверждение того, что Дерек Стайлза знает. Знает и всё. Они прожили столько времени вместе, Дерек просто не может его не знать. — Привет? — говорит он, подходя ближе. Стайлз нервно барабанит пальцем по столу и выжидающе на него смотрит. Дерек тяжело вздыхает и взмахивает привезёнными документами, при виде которых по лицу Стайлза пробегает тень едва уловимой эмоции. Какой? — Ты всё решил, верно? Мне бесполезно пытаться что-то менять? — тихо спрашивает Дерек, внутренне ненавидя себя за эту слабость. И отчаянно желая получить любой ответ, который вернёт ему веру в лучшее. Который покажет, что бороться всё же есть за что, и их брак ещё можно спасти. — Бесполезно что-то менять уже года полтора как, — отвечает Стайлз, поднося стакан ко рту. Будто ищет кого-то. — Какой у тебя любимый цвет? — невпопад спрашивает Дерек, усаживаясь напротив. Стайлз давится выпивкой. — Фиолетовый, — сипит тот, откашливаясь. — Как цветы у нас на свадьбе, помнишь? И Стайлз поднимает на него глаза, а Дерека передёргивает. Будто льда насыпали в застывший янтарь. — Ты обещал рассказать, что происходит. Я не уйду, пока не узнаю правду, Стайлз, — с нажимом говорит он. В день свадьбы у Стайлза глаза были такие живые и яркие, что вот этот контраст, который Дерек наблюдает сейчас, бьёт по остаткам самообладания по-настоящему остро. Воцаряется неловкая тишина. — Нечего рассказывать, — начинает Стайлз, но Дерек перебивает его: — У тебя кто-то есть? Стайлз молчит, а Дерек внимательно за ним смотрит. Выжигает на подкорке мозга образ, который, казалось, уже давно был там высечен, но, очевидно, ложный, неправильный, пустой. Изменившийся. — Почему? — задаёт Дерек следующий вопрос, совершенно не зная, зачем, и что именно хочет услышать в ответ. — Мы слишком разные, Дерек. Мы слишком давно друг для друга ничего не значим. Его слова звучат в голове голосом Питера, и Дереку опять начинает казаться, что... — Ты значишь для меня всё, — Дерек просто не может поверить в случившееся. Будто происходящее — дурной сон, кошмар, ставший явью. — Ну конечно, — усмехается Стайлз и прикусывает губу. Каким-то обречённым жестом. На душе становится противно и горько. — Почему? — повторяет Дерек ещё раз. — Потому что тебе насрать. На меня насрать, на мою жизнь, на всё вообще. Я не говорю, что это плохо, я говорю… — Мы можем попробовать. Мы можем попытаться ещё раз, — как же сильно Дерек ненавидит себя в этот момент. — Я могу… — Хрена лысого ты можешь, Дерек. Отдай мне проклятые бумаги, и разойдёмся. Ты хотел получить ответ — ты его получил. Стайлз вскидывает голову, мажет взглядом по Дереку и застывает, смотря куда-то сквозь него. Предчувствуя неладное, Дерек оборачивается и видит знакомую фигуру человека, которого не ожидал здесь увидеть вовсе. Бумаги о разводе сминаются в его руке, дыхание перехватывает.***
// — Выглядишь как человек, у которого только что родственник умер. — Да нет, с мужем поссорились. — Воу, сочувствую. — Да ничего серьёзного, бытовое, наладится. — Уверен? — Да. Стайлз никогда не обижается долго. // // — Всё совсем паршиво? — Стайлз как с катушек съехал. Я больше не могу жить с таким человеком. — А что происходит-то? — Да у него всё постоянно плохо и ему всё постоянно не так. Ничего не хочу ни менять, ни делать с этим, заебался смертельно. — Понимаю, очень хорошо понимаю. // // — Ого, какие люди! — Да, у меня тут муж грант выиграл. Вот, отмечать будем. — Вы помирились? — Конечно. Мы всегда миримся. — Это же прекрасно. Ты бы купил ему цветов что ли, он обрадуется. — Бред какой-то. — Верь мне. Я же обрадовался час назад. //***
Стайлз сидит в баре и пялится перед собой. Да, порой у него начисто срывает башню, эмоции берут верх, но не стоит забывать о том, что там, на подкорке мозга, всегда бегут строки матричного кода, фиксирующего бесконечный анализ. Он так устроен, окей? В каком бы невменяемом состоянии Стайлз ни был, он всегда анализирует, всегда думает, складывает, проверяет, строит гипотезы, перебирает бесконечные данные и ищет выход. Совершает ошибки, обновляет информацию, снова собирает данные. Модернизирует гипотезы, проверяет, устраняет косяки и ошибки. И “прости, я забыл про нашу годовщину” — это, блядь, не ошибка. Это повторяющееся событие снова и снова, неправильная изначальная гипотеза, которую, судя по всему, нужно принять как данность и отталкиваться от этого. “Я не думал, что эта конференция так много для тебя значит” точно такая же неправильная гипотеза, скверный алгоритм, который Стайлз когда-то давно задал неправильно. Насколько давно? Как это случилось? Когда? Почему он пропустил такую важную вещь, как так вышло, что она просто есть, и портит ему жизнь. — Тяжёлый день? Он поднимает глаза и видит парня в кожаной куртке, который внимательно на него смотрит, будто ожидая приглашения. Стайлз взмахивает рукой, присаживайся, мол, и снова утыкается в свой стакан. Внутри слишком мерзко и погано. И как бы вот ничего критичного не произошло, ну забыл Дерек и забыл, с кем не бывает, но это ощущается как настоящее предательство, и ничего с собой поделать Стайлз не может. Слишком многое сейчас им воспринимается как предательство, и продолжается это уже достаточное время, чтобы начать давить и разрушать его изнутри. Самое ужасное, что толком не выходит сформулировать, что именно плохо. Кажется, что плохо всё. — Ты не очень настроен на разговор, верно? Стайлз выныривает из своих мыслей и снова переводит взгляд на нежданного собеседника. Тот поднимает вверх брови и обезоруживающе улыбается. На секунду Стайлзу кажется, что улыбка наиграна, но нет, парня выдают глаза. Они распахнуты, а корпусом незнакомец подаётся вперед, выражая крайнюю заинтересованность. Любопытно. — Вот скажи, как понять, что человеку до тебя нет никакого дела? — задаёт Стайлз мучающий его вопрос. Собеседник усмехается, встаёт на ноги и говорит: — Тут без бутылки не разберёшься. Виски, верно? — Коньяк, — выпаливает Стайлз первое, что пришло ему в голову. Чисто из вредности. Парень улыбается уголками губ и отвечает: — Коньяк так коньяк. Сейчас буду. Парень уходит, а Стайлз снова остаётся в одиночестве наедине со своими мыслями. С недавних пор он ненавидит оставаться наедине со своими мыслями, потому что на слишком много вещей он когда-то давно закрыл глаза, а теперь всё это накопилось и невъебически огромным снежным комом сбивает его с ног. *** — я замужем, чувак. — я не предлагаю трахаться, Стайлз. я предлагаю сходить в кино. кто ж знал, что Лиам сольётся, и у меня окажется пара лишних билетов. и Дерека возьми. — Дерек на такое не ходит. — ну кого-нибудь значит возьми, если хочешь, я могу договориться, чтобы нам места придержали. — я подумаю. — в три у Голден Синема. и смотри, это Мстители Финал, такое нельзя пропускать. — ладно. В какой момент Тео стал неотъемлемой частью его жизни, Стайлз и сам не понял. Они даже не добавляли друг друга в друзья на фикбуке, но Тео мистическим образом откопал его твиттер, и с тех пор они просто не могли перестать разговаривать. Стайлз уже давно забыл, каково это — просто общаться с другим человеком, просто говорить ни о чём и обо всём одновременно. Отводить душу, шутить локальные шутки, рассказывать, как прошёл день и быть уверенным в том, что тебя не просто слушают, но слышат. Тео был на связи всегда, буквально двадцать четыре на семь — работа и образ жизни позволяли. — тебе вот самому не стрёмно постоянно в телефоне зависать? — я дизайнер, чувак. дизайнер в геймдеве. если я не перед компом, то в телефоне. и, поверь, пару минут написать тебе я найду точно, даже если это будет банальное “занят, отвечу позже” — ладно Тео адекватно относился к тому, когда Стайлз пропадал (но не переставал постоянно интересоваться его состоянием, повторяя “ответишь, когда будут силы, главное — ответь”), ни разу его не упрекнул. Но в то же время тормошил Стайлза почаще выходить из дома, гулять, общаться с людьми. Ни в коем случае не замыкаться в себе, ни в коем случае не пропадать с радаров. Когда Стайлз начинал сливаться с разговоров, игнорировать сообщения, не появляться в мессенджерах — Тео в любом случае его находил. Он постоянно мониторил страницы Стайлза в твиттере (все три), фейсбук (куда Стайлз не заходил вовсе), мониторил статистики его рабочих проектов (по крайней мере, тех, о которых Стайлз мог рассказать) и даже блог, который Стайлз выслал ему как-то раз после очередного приступа с подписью “если всё очень плохо, я высираюсь сюда”. И у Тео всегда, всегда находились нужные слова, да даже на то, чтобы Стайлз банально запаковал себя в тряпки и был в состоянии выйти из дома. Тео всегда мог придумать что-то, чтобы Стайлзу стало легче. Он то ли чувствовал, то ли успел узнать Стайлза достаточно, то ли слишком хорошо разбирался в людях в целом, но за три с небольшим месяца Тео буквально стал человеком, который стимулирует Стайлзу пульс. Вброшенной вовремя музыкой, в нужный момент присланным по-настоящему смешным мемов, бесконечными “как ты?”, постоянной потребностью знать, что происходит в жизни Стайлза, как он себя чувствует, чем занимается, чем дышит и, вообще, живёт. И в том, что это была именно потребность, Стайлз не сомневался, он каждой клеточкой своего сознания, души и тела чувствовал, насколько в нём заинтересованы, именно в нём как в личности, без единого намёка на какие-то другие отношения. Особенно, когда слова доказывались делами, а не поступками. Тео ратовал за “общение с другими людьми, а то твоё болото уже начало тебя жрать”, но правда заключалась в том, что он и олицетворял собой всех “других людей”. И это, блядь, подкупало, во всех смыслах. Стайлз вообще не знал, что такое бывает в реальной жизни — когда ты в абсолютно невменяемом состоянии, человек может взять и просто приехать. Если не получается приехать — сказать пару слов, чтобы у тебя внезапно появились силы встать, минимально собраться и переступить порог квартиры. Потому что ты знаешь, что там, дальше, вы уже разберётесь и тот, другой человек, действительно знает, что тебе в данный момент нужно. Ждёт и страхует тебя двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Когда нужно выстрелить чем-то ободряющим и ласковым, а когда — прописать пиздюлей. Когда нужно дать тебе просто высказаться, чтобы облегчить душу, а когда ты действительно в отчаянии и не знаешь, что делать и как поступить. И от всего этого сквозило такой неприкрытой потребностью, таким жадным интересом и таким, в какой-то мере, собственничеством, разбавленным просто идеальной заботой, что у Стайлза каждый раз щемило сердце. Почему не Дерек? Почему Дерек не умеет так, не может так? Что Стайлз сделал неправильно, почему весь их брак сейчас напоминает скорее сгоревший театр, где и актёров-то уже не осталось, только охуевший сценарист пытается понять, где система дала сбой? Можно ли что-то улучшить? Наладить? Сделать? Что? Как? Или их отношения с самого начала были обречены на провал, но ни Дерек, ни Стайлз этого не заметили? Может, они с самого начала были абсолютно чужими друг для друга людьми, которые не могут удовлетворить ни одной потребности партнёра? И если было так, почему Дерек ничего не говорил, почему Дерек если чем-то и возмущался, то только бытом, а не другими, более глубокими, но не менее важными вещами? Отношения с Дереком напоминали вялотекущую шизу, и Стайлз постоянно метался, думая то о том, что этот цирк пора заканчивать, то изобретая хитрые способы всё наладить. Он пытался поговорить с Дереком, и после каждого разговора чувствовал себя максимально неловко, некомфортно, неуместно, будто нёс какую-то ахинею, важную для него, но абсолютно лишённую смысла для другого. И ответы Дерека были односложными, никакими, не просто не проясняющими ситуацию, но вводящими в ещё больший ступор. У Дерека всё было хорошо, Дерека всё устраивало, и “я искренне не понимаю, почему тебе настолько плохо, Стайлз. Может, сходим к врачу?”. — Эй, ты чего завис? — Тео ставит напротив него мохито в огромном стакане, Стайлз растерянно поднимает глаза от стола. — Дерек предложил сходить к врачу. Тео садится напротив и потирает пальцем висок, Стайлз перекидывает мундштук от кальяна в другую руку и выдыхает дым в воздух. — То есть я правильно понимаю, — Тео подаётся вперёд, — что он вообще не понимает и даже не догадывается о том, насколько всё плохо? — Может, я себе придумал, — пожимает Стайлз плечами. — Может, у нас на самом деле всё хорошо, а я с жиру бешусь. — И поэтому, когда тебе было плохо, ты сначала варил свои мысли полгода в одного, а теперь выплёскиваешь это всё в меня? — Я могу так не делать, — непонятно, почему, но Стайлзу внезапно становится очень больно и очень обидно. За это время Тео стал его убежищем, чем-то очень родным и надёжным. И если сейчас окажется, что это не по-настоящему, если окажется, что Стайлз ему не нужен (никому не нужен), если сейчас выяснится, что Стайлз Тео откровенно заебал, то… — Нет уж, делай. Мне нужно знать о тебе всё, понимаешь? Знать, как ты себя сейчас чувствуешь, знать, как идут твои дела над очередным проектом, знать, что происходит у вас с Дереком, о малейшем колебании настроения, обо всём: хорошем, плохом, любом, мне нужно знать всё. В зелёных глаза напротив так много эмоций сразу, что Стайлз задыхается. Они узнали друг о друге очень много за это время, и Стайлз прекрасно понимает: Тео не из тех людей, которые способны быть во власти эмоций. Во власти каких-то внутренних порывов — да, во власти желаний — безусловно, но эмоции и чувства, тем более, такие яркие — это не про Тео точно. Тео — это тот же самый Стайлз, если отключить чувствительную натуру: концентрация холодного расчёта, хитрости и миллиона планов, прогнозирующих события на множество ходов вперёд. Сюда же можно отнести жестокость, некоторое двуличие и просто немыслимый эгоизм. Не ЧСВ, а именно эгоизм. “Я точно знаю, чего я хочу, и сделаю всё, чтобы это стало моим”. А ещё поражающая целеустремлённость: Тео всегда оставался верным себе, работая только с теми заказчиками, с кем ему было комфортно работать, и только с теми проектами, идея которых ему нравилась. Он никогда не гнался за деньгами и славой, наоборот, деньги и слава гнались за ним. Стайлз так не умел. Стайлз периодически делал то, что нужно, даже в ущерб себе. — Нет уж, дорогуша, делай, — повторяет Тео, — и вот эти твои выебоны в духе “ну могу свалить в туман, раз я настолько тебя заебал” уже не проканают. Во-первых, я не знаю, что тебе нужно сделать, чтобы меня заебать, во-вторых, и ты, и я знаем — в туман ты не свалишь. Ладно, свалишь, но не сразу, и будет длинный тормозной путь, которым я обязательно воспользуюсь, ведь отпускать тебя в мои планы не входит вообще. Каждое его слово действует словно бальзам на израненую душу, ведь подсознательно Стайлз действительно хотел услышать именно это. У них так всегда: Стайлз даже не успевает что-либо озвучить, а Тео уже делает так, как надо, так, как хочется, так, как кажется единственно правильным. С Дереком не так, нихуя не так, с Дереком постоянно надо проходить изнуряющую стадию согласования, и если поначалу это казалось логичным и правильным, ведь все люди разные, и отношения, как ни крути, тяжкий труд, то сейчас это стало только выматывать и заставлять руки опускаться. Тео опрокидывает в себя стакан, наливает ещё и продолжает: — Своими людьми не разбрасываются, Стайлз, и уж тем более не отпускают их, что бы там не несли другие, ратующие за здоровые отношения. В своих людей ты вцепляться будешь до побелевших костяшек, ноги будешь стирать в кровь, но всё равно за ними идти, — он замолкает на минуту, а потом продолжает чуть тише: — Даже если ненавидишь себя за каждый такой порыв. Даже если будешь искренне хотеть всё закончить. Ты просто будешь не в состоянии, постоянно будешь возвращаться назад, к нему, просто потому, что это — твой человек. Контролировать себя возможности нет, ничего изменить возможности нет. Мир клином сходится на одной конкретной персоне, и всё, пути назад уже не будет. — Ты говоришь очень искренне, — у Стайлза от потока таких откровений взрывается мозг. — Так, будто сам проходил через нечто подобное. И, прости, но в такой поворот событий я не верю, на тебя это абсолютно не похоже. — Да, даже меня угораздило однажды, все мы люди, так? И когда-нибудь я обязательно тебе расскажу эту охуительно смешную историю. Но я о том, что своего человека хочется сделать самым счастливым, хочется отдать ему всё, что у тебя есть, даже если это самое “всё” — блаженное нихуя или прогнившая насквозь душа. Но ничего другого нет, поэтому себя будешь выжимать без остатка, и даже накинешь ещё немного сверху. Потому что так и делают люди ради близких, понимаешь? Только так, иначе не бывает. Это рефлекс, инстинкт, нечто, заложенное в нас природой или психикой, неважно. В своего человека вцепишься до побелевших костяшек, никогда не дашь ему уйти. В рот я ебал все эти “отпусти, и твоё к тебе вернётся”, нет, нихуя, это в жизни так не работает. Своих людей не отпускают. Своих людей ценят и любят прямо сейчас, и поэтому они не уходят вовсе. — Мы всё ещё говорим про нас с тобой? — Я в целом свои мысли выражаю, Стайлз, но да, на нас с тобой это тоже распространяется. И я знаю, что ты чувствуешь то же самое, и тебе даже говорить об этом вслух не надо, сам факт этого вопроса как бы намекает. И лицо своё ты не видел, когда пересрал, что заебал меня. Нет, не заебал, у меня слишком мало близких людей было изначально, а потом их и не осталось вовсе. И ты сейчас — самый близкий, и отрицать это бессмысленно. Я не про отношения и всю эту ахинею, а про взаимоотношения двух людей, понимаешь? Духовную близость, похожесть, вот это всё. У нас, если так посмотреть, резьба слетевшая одинаково, просто в разных направлениях. — Тут не могу не согласиться, — усмехается Стайлз, вспоминая, как они недавно оторвались в этом же самом кабаке. Как они они вдвоём разнесли всех на презентации: Стайлз выступал, а Тео задавал ему вопросы. Как Тео пригласил его провести лекцию в универе, где периодически подрабатывал. Как они шатались по улице, орали песни, и в целом, жили. Шлялись по лесам в поисках кладов, ныряли в реку, в которую нырять нельзя, спорили о том, что некоторым людям показалось бы просто верхом аморальности, и всё же сходились во мнениях. Обсуждали эгоизм, собственничество, уместность насилия в определённых ситуациях, и буквально зеркалили мысли друг друга. Самая прочная связь — это связь душ, безусловно. Была ли она у них с Дереком когда-либо? — А Дерек просто кретин. То есть да, он предлагает правильные вещи, но не так и не сейчас. Он как будто скидывает на тебя всю ответственность, оставаясь в белом пальто. “Тебе плохо, Стайлз, а мне нет, значит, ты у нас поехавший, давай сходим к врачу, ведь со мной-то всё нормально, и в норму приведём и тебя”. Он абсолютно игнирорует то, что твоя точка зрения тоже имеет право на то, чтобы быть. Ладно, может не абсолютно, но соглашается для галочки, внутренне считая себя абсолютно правым. Вот абсолютно. Его слово — закон, в мире существуют два мнения: Дерека Хейла и неправильное. Угадай, куда же относится твоё. — Мне кажется, ты его демонизируешь. — Или ты его недооцениваешь. Стайлз качает головой и думает о том, что надо всё же поговорить с Дереком. Попытаться помириться. Сделать хоть что-нибудь прямо сейчас, ведь не просто же так они по дороге жизни шли вместе целых три года. Это ведь что-то значит, что-то ведь можно спасти. Ведь можно же?..***
И всё идёт хорошо какое-то время. Стайлз начинает меньше общаться с Тео, выпадает практически на три недели, у них с Дереком будто гармония. Медовый месяц, полное взаимопонимание, доверие и абсолютное счастье. Стайлз даже начинает вспоминать, почему так отчаянно влюбился именно в этого человека, Дерек снова становится тем, прежним собой — заботливым, любящим и относящимся к Стайлзу как к ебаному сокровищу, свалившемуся на него с неба. А потом в какой-то момент Дерек психует из-за неубранных проводов, и всё снова катится в пропасть. Как будто счастья и не было никогда вовсе. Как будто это была эйфория, тормозной след от бывшего когда-то славным прошлого, но не больше. Не настоящее уж точно. Ложное, ужасное, никакое, пустой, отравленное насквозь. И спустя почти месяц молчания Стайлз пишет Тео снова, готовясь к тому, что тот пошлёт его нахуй после множества неотвеченных сообщений и односложных ответов в духе “занят, отвечу позже”. Нет, Тео действительно радовался, что у них с Дереком наладилось, Стайлз чувствовал это, знал. Просто в своём счастье люди становятся абсолютно слепы, и им плевать на всё остальное в этом мире, кроме своего собственного счастья. Стайлзу стало плевать на Тео, ведь он начал восприниматься как костыль, на который можно опереться, как нечто, что вдохнуло в него силы жить дальше, но не больше. И поступил он как мудак, ужасно, убого, отвратительно. Как эгоистичный мудак, который нихуя не умеет в жизни, только братьбратьбрать, ничего не давая взамен. А Тео — святой. Тео отвечает на его сообщение сразу, и зовёт его на концерт. И Стайлз едет. Стайлз едет, потому что после ужасной и мерзкой ссоры, где они с Дереком несколько часов кряду орали друг на друга, обвиняя один другого во всех смертных грехах, ему просто нужно. Нужно почувствовать себя живым. Нужно узнать, заново ощутить всем своим естеством, что такое радость. Что такое жизнь. Движение. Что такое он сам. И во время концерта, смешиваясь с толпой, под оглушительный рёв гитары, среди всех этих людей, заряженых дикой, буйной энергетикой любимой группы… После слэма и моша, где его вытолкали в круг чуть ли не сразу, после всех любимых песен, после того, как он знает, что Тео всегда рядом, Тео подстрахует, Тео, в конце концов, и привёл его сюда, Стайлз чувствует это. Стайлз чувствует себя живым, по-настоящему счастливым, Стайлз чувствует себя собой. Тем собой, который много лет назад сделал первую татуировку и поехал путешествовать по Америке. Тем собой, который всегда был в движении, который не знал, что такое сдаваться, который находил выход из любых, даже самых безвыходных ситуаций. Собой, человеком, который не побоялся бросить учёбу в ФБР и уйти в программисты, полностью переписав свою жизнь. И самоучкой добился большего, чем многие люди, имевшие образование и связи. Тем Стайлзом, в которого и влюбился Дерек когда-то: ярким, заразительным, бешеным и безгранично, просто безмерно живым. И Тео, Тео рядом. Сколько людей обещало быть рядом, но в итоге ушло? Каждый по своей дороге, каждый своим путём, но больше они не были вместе? А если и были, то это было… Пустое. Они выходят покурить после концерта: взъерошенные, вспотевшие, мокрые насквозь и просто не могут перестать говорить. Обо всём, о чём не успели проговорить за тот месяц, что Стайлз вывалился из общения. И Тео по-настоящему ему рад, он не сердится, не злится, ни в чём его не обвиняет. Просто принимает таким, какой Стайлз есть. И Стайлз смотрит на него — не менее бешеного, разводящего круги с не меньшим азартом, знающего его лучше, чем кто бы то ни было за всю его жизнь. Стайлз смотрит на парня в мерчовой футболке Дистов и кожаной куртке и чувствует, что какая-то мысль не даёт ему покоя. Буквально царапается внутри головы, не находя выхода. Очевидная, до невозможного простая, но потому и такая сложная одновременно. “Если хочешь что-то спрятать, положи это на видное место”, — так, вроде бы, говорят. Тео улыбается ему — открыто, радостно, — достаёт из кармана пачку сигарет, и тут к Стайлзу подходит парень, который и вытолкал его в мошпит, и с которым они весь концерт вместе и провели, считай. — Может, пойдём с нами в бар? Я угощаю, — обворожительно улыбается тот. Стайлз не чувствует опасности, и набирает в лёгкие воздух, чтобы согласиться, но видит, как Тео опасно сощуривает глаза, глядя на незнакомца в упор. — Видишь ли, солнышко, — хищно скалится Тео, поворачиваясь к парню. — Этот человек уже занят. Стайлз на минуту думает, что Тео сейчас равнодушно свернёт незнакомцу шею, настолько недобрый оскал застывает на его лице. И кровь стынет в жилах при мысли о том, что Тео на самом деле может так сделать. — И кем же? — фыркает парень, а у Тео оскал становится шире. — Мной. — Не стенка, подвинешься, — усмехается тот, а следом происходит двадцать пятый кадр. Тео тяжело вздыхает, а потом внезапно группируется и хорошо поставленным ударом правой руки разбивает парню нос. Того ведёт, Тео бьёт ещё раз, а потом перегруппировывается и оказывается со спины, заламывая ему руку и громко шипя: — Не сдвинусь ни на ёбаный сантиметр. Парень кашляет, Тео его отпускает и громко говорит: — Проваливай. Стайлз даже не успевает отсечь момент, когда всё это произошло, потому что прошло от силы минуты две, а по ощущениям — целая вечность. Мозг пребывает в ступоре, отслеживая события как раскадровку, будто Стайлз здесь и не присутствует вовсе, а так, наблюдает откуда-то из параллельной реальности за очень интересным фильмом, совершенно к нему не относящемся. Тео молча ныряет Стайлз в карман джин за сигаретами, прикуривает и выдыхает дым в воздух, блаженно откинув голову на стену. — Что это было? — единственная внятная формулировка, которую может выдать его охуевший мозг. Кажется, что ему практически удалось нащупать ответ, но Стайлз всё время сомневается в том, что он оценивает ситуацию правильно и адекватно. Особенно после всего, связанного с Дереком и произошедшего буквально вот только что. Стайлз вообще сейчас не верит ни в свои силы, ни в свою способность разбираться в людях. Даже самую железную самооценку порой можно сравнять с землёй персональным Апокалипсисом. — А ты как думаешь? Тлеющая сигарета обжигает пальцы, Стайлз делает ещё одну затяжку и продолжает смотреть на Тео в упор. Тот чувствует его взгляд и открывает глаза. Он разворачивается, медленно, чересчур медленно — или Стайлзу это только видится так? — а потом рукой со сбитыми костяшками приподнимает его голову за подбородок. Стайлз не успевает возмутиться, он успевает только приоткрыть рот, чтобы возмущённо высказаться, но не успевает — Тео выдыхает дым дым прямо ему в губы, а потом целует. Стайлзу кажется, что всю его внутреннюю систему коротит, и случается короткое замыкание. Потому что он целует Тео в ответ. Потому, что ему это по-настоящему нравится, а сердце колотится где-то в глотке, готовое вот-вот выпрыгнуть из горла Тео под ноги. И нет вот этого противного ощущения, как с Дереком — когда всё пресное, пустое, никакое абсолютно. Да, он постоянно хотел от Дерека ласки, но больше потому, что испытывал хронический тактильный голод, а когда получал те же самые прикосновения, то подсознательно расстраивался: слишком мало, слишком пресно, слишком не то. А сейчас, когда язык Тео хозяйничает у него во рту, Стайлз думает только о том, что умрёт нахрен от инфаркта в свои двадцать семь лет. Не может ни человеческая психика, ни человеческий организм выдерживать такой поток эмоций и ощущений разом.***
Но самое главное, что после этого случая ничего глобально не меняется. Они продолжают общаться так же, как общались и раньше, а все переживания Стайлза по поводу “не хочу задевать твоих чувств” Тео обрубает простым “Я знаю, что ты замужем, я знаю, на что я иду. И, да, я не могу сказать, что мне от этого охуительно хорошо, но если у вас всё наладится с Дереком, я буду только рад, потому что твоё счастье для меня значит невероятно много. Я никуда не денусь, Стайлз, я не брошу тебя, и приму любое твоё решение. Я рядом и останусь рядом, прекрати всё усложнять и забивать себе голову всякой хуйнёй. Решаем проблемы по мере поступления, ладно?” Они снова начинают видеться и общаться, будто и не было этого месяца тишины. Снова бесконечные переписки, встречи, совместные вылазки куда бы то ни было. И снова вот это ощущение — что ты безгранично важен, нужен, что тебя понимают любого и принимают любого, что никогда, никогда не откажутся и не предадут, что бы ты ни сделал. Они с Дереком в итоге начинают ходить на семейную терапию, и всё, что Стайлз чувствует по этому поводу — лишь крепнущее осознание того, что они совершенно, абсолютно блядь чужие. Чужие люди, которые слишком давно вместе, и не могут разорвать отношения не из-за большой любви, а просто потому, что слишком привыкли, слишком увязли друг в друге, просто не понимают, что можно жить как-то иначе. И боятся, конечно, ведь новое всегда пугает, и новая жизнь, которая неизбежно начнётся после разрыва, пугает просто до ужаса. Но лично Стайлза больше пугает болото, где он застрял, а сил, чтобы выбраться, у него не хватает совершенно. И поэтому когда дома разражается очередной скандал, и Стайлз, вспылив, кидается на Дерека в надежде разбить ему лицо (и, конечно, сразу оказывается обездвижен, а потом и откинут на приличное расстояние), он сбегает в единственное место, где его понимают, принимают и ждут. Где он чувствует себя самым нужным, самым важным и просто до безобразия нужным. Рядом с Тео Стайлз чувствует себя центром чужой вселенной, и он просто не может блядь перестать жадно жрать чужое внимание, которым его так щедро кормят уже больше полугода. Тео открывает ему дверь взъерошенный, сонный и ничего не понимающий. А Стайлз кидается на него, как утопающий на спасательный круг, как животное на только что пойманную добычу. Он вдавливает Тео в стену и целует его жадно, больно и очень властно. Внутренне Стайлз боится, что его сейчас оттолкнут, что Тео начнёт спрашивать, что происходит, но этого не случается — тот, наоборот, прижимается к нему всем телом, не менее жадно отвечает на ласки и даёт волю рукам. Он тянет за волосы, Стайлз стонет, но не разрывает поцелуй, а наоборот, прикусывает зубами шею, спускается ниже, к ключицам, и не может, просто не может остановиться, дурея от близости и желания, которое чувствуется, висит в воздухе, будто его руками можно потрогать. И их первый раз проходит именно так: Тео — снизу, Стайлз — сверху. Но Тео это и не волнует вовсе, он жрёт всё внимание, которое ему предлагает Стайлз, каждое прикосновение, и сам не выпускает Стайлза из рук, будто, наконец, дорвался до того, чего ждал и хотел очень долго, и не отпустит уже никогда. Они не говорят друг с другом, всё происходит молча, но сам тот факт, что Тео жадно отдаётся, что Тео сводит его с ума своими прикосновениями, поцелуями, своими стонами и тембром голоса, говорит более, чем достаточно. А ещё — и это очень важно! — Стайлз чувствует, что происходящее взаимно. Такое невозможно сыграть, такое невозможно… Тео с ним никогда так не поступит, кто угодно, но только не он и только не сейчас.***
Вообще, это оказывается удивительно, насколько сильно они в постели подходят друг другу. Просто вот идеальное попадание, десять из десяти, так не бывает в реальной жизни. Наверное, так бывает, когда оба хотят не только брать, но и отдавать. Потому что первый раз, когда Тео оказывается сверху, и полноценным сексом назвать нельзя. Они словно узнают друг друга заново, что вдвойне удивительно, ведь секс уже был, но нет, здесь дело в чём-то другом. — Ты абсолютно поехавший, — выдыхает Стайлз, отдышавшись и застёгивая ширинку. — У меня есть смягчающее обстоятельство, — усмехается Тео, вытирая губы. — Какое же? — закатывает глаза Стайлз, всё ещё приходя в себя после лучшего в своей жизни минета. Тео встаёт на ноги и вжимает Стайлза в стену, целуя, оставляя на кончике языка горький привкус. Это было бы очень грязно и мерзко, но с Тео всё ощущается правильно. Будто так и должно быть. — Я абсолютно, — Тео отрывается от его губ и скользит языком по ключицам, — просто до безумия, — поднимается выше, по шее, — помешанный и поехавший, — нежно целует в уголок губ и останавливается, заглядывая Стайлзу в глаза, — на тебе. В глазах напротив — желание, потребность, интерес. Всё то, что было с самого первого дня их встречи, то, что никогда не угасало, даже когда Стайлз повёл себя как конченный мудак. — А ещё, — выдыхает Тео ему на ухо, забираясь руками под футболку, — ты просто охуительно красивый, Стайлз, честное слово, самое прекрасное, что я когда-либо держал в своих руках. Казалось бы, банальные, ужасные слова. Сколько идиотов их уже говорили, сколько идиотов их ещё скажут, но… Тео сдёргивает с него футболку и целует ключицы, грудь, бережно руками оглаживает бока, а Стайлз забывает, как нужно дышать и о чём нужно вообще думать. Всё, на что его хватает — простонать что-то несвязное, когда Тео снова пальцами оттягивает джинсы и запрокинуть голову, ударившись затылком о стену. — Может, в спальню? Дыхание Тео оседает у него на коже, посылая волну мурашек вдоль позвоночника, и Стайлз кивает, как в трансе. В голове царствует лишь одна картинка сейчас — безумные, подёрнутые поволокой глаза, в которых можно захлебнуться от страсти, желания, и искреннего, самого жадного интереса. Просто утонуть и не выбраться живым. Дерек никогда в жизни так на него не смотрел, но иногда говорил красивые слова. Слова без поступков — пустая шелуха, а Тео поступками сказал уже чуть более, чем достаточно, за эти девять месяцев. И именно поэтому романтичный бред от него кажется таким важным и нужным. Уместным. Желанным. Всё меняется, когда человек говорит от души, пусть даже извращённой и насквозь гнилой. А ещё Тео оказывается настоящим тактильным маньяком — он не выпускает Стайлза из рук практически никогда, всегда стремится быть рядом, зарывается пальцами ему в волосы, постоянно обнимает, целует, постоянно держит за руку. Порой у Стайлза в горле начинает печь от того, насколько ему этого не хватала, насколько ему щедро закрывают сейчас старую потребность, о существовании которой он забыл, но постоянно страдал от недостатка ласки и хронического тактильного голода. И постоянно сравнивает его с Дереком, внутренне ненавидя себя за то, что Дерек откровенно проигрывает в этих сравнениях. А ещё теперь Стайлзу снова хочется отдавать. Только другому человеку, по-настоящему значимому и особенному. Кому-то, кто делает его до безобразия счастливым. Кому-то, кто напомнил Стайлзу о том, как это прекрасно — быть собой и просто жить. — поздравляю с удачной презентацией. — да, я получил твой подарок. цветы и джин, ты знаешь, как меня порадовать =) — всё ещё думаю, что цветы — это перебор. — ты делаешь меня по-настоящему счастливым, Стайлз. напоминаешь, что это всё не зря. спасибо. — ладно — прекрати в себе сомневаться, а ещё лучше приезжай сегодня. — не могу, ты же знаешь. мы с Дереком идём в ресторан. — напиши потом, как пройдёт. и, да. удачи тебе сегодня тоже. — спасибо!***
И поворотный момент всё же наступает однажды. Тот самый, когда Стайлз просыпается рано утром и понимает — рядом с ним лежит абсолютно чужой человек, который ему не интересно, но, что ещё важнее, которому не интересен он. Он приподнимается на локте и смотрит на Дерека, испытывая странное чувство, которому не может найти подходящего определения. Как понять, что точка невозврата пройдена? Когда она была? Дерек морщится, а потом открывает глаза и поворачивает голову. — Привет? — говорит он, и Стайлз устало улыбается. — Привет, — отзывается тот и встаёт с постели. — Кофе будешь? — Буду, — отвечает Дерек. Стайлз кивает и идёт на кухню. В то утро он принимает окончательное решение, которое в голове зрело несколько месяцев. Варилось, накатывало периодически, но вот сейчас сформировалось окончательно.***
Стайлз поворачивает ключи в замочной скважине и замирает. В квартире играет музыка, накурено, и, судя по голосам, Тео не один. — О Боже, перестань! — взвизгивает на высокой ноте женский голос, а у Стайлза всё холодеет внутри. Он заходит в квартиру и тихо прокрадывается к комнате, про себя молясь не врезаться в угол, ничего не разбить, не… — Стайлз? Тео смотрит на него в упор, продолжая обнимать устроившуюся у него на плече рыжую девушку поперёк груди. Тео в одних джинсах, девушка в его футболке, в вороте мелькает худое плечо и хрупкие ключицы. На столе около них стоит вино и тарелка с нарезанным сыром. Стайлз даже ничего не говорит. Он просто разворачивается и пулей вылетает из квартиры, чувствуя себя так, будто ему в груди пробили сквозную дыру. Хочется вернуться, разбить Тео ебало и… — Стайлз! Тео догоняет его на лестничной площадке, и Стайлз, не давая себе времени передумать, со всей силы впечатывает тому по лицу. Костяшки сразу начинают ныть, и хочется ударить ещё раз, хочется превратить эту рожу в сплошное кровавое месиво, хочется. А Тео размазывает кровь из разбитого носа по рассеченной губе и начинает смеяться. Звонко, заливисто, обнажая острые зубы. Стайлз натурально звереет, кидается на него ещё раз, но Тео перехватывает его руки и вжимает в стену, фиксируя запястья над головой. — Ты ревнуешь, Боже, как это мило, — на Стайлза смотрят абсолютно безумные глаза, в которых искрится сумасшедшая радость. — Пусти меня, — шипит Стайлз, дёргаясь. Тео сильнее сдавливает ему запястья и, наклонившись, выдыхает прямо в ухо: — Это Лидия, Стайлз. Та самая Лидия, помнишь? Стайлз цепенеет. Сводная сестра Тео, единственный человек, с которым он поддерживает хоть какие-то отношения. Лидия, ну конечно. Он же видел фотографии, он же… — Боже, — шепчет Стайлз, опуская голову. Тео отпускает его руки, которые тут же виснут вдоль тела, словно из них вынули все кости. А потом обнимает, прижимая к себе так сильно, что на секунду Стайлзу кажется, будто ему сейчас сломают рёбра, и шепчет, горячечно, речитативом: — Я не для почти год носился с тобой как с писаной торбой, чтобы вот так тупо проебать. Не поэтому вгрохал в тебя столько сил и ресурсов, не для того, чтобы наебать, Стайлз, точно нет, кого угодно, но не тебя. А ты ревнуешь, Господи, ты ревнуешь, значит, всё не зря, значит… — Я развожусь, — выдаёт Стайлз первое, что пришло ему в голову и тут же прикусывает язык. Господи, ну и слабак. Тео размыкает объятия и отстраняется. Смотрит на него несколько секунд, пристально, так, что у Стайлза волосы на затылке встают дыбом от этого оценивающего и холодного взгляда. А потом притягивает к себе за ворот футболки и целует как в последний раз: жарко, страстно, прикусывая губы и размазывая собственную кровь у Стайлза по лицу. Забирается пальцами под футболку, разрывает поцелуй, давая глотнуть драгоценный кислород и снова целует, впиваясь короткими ногтями ему в спину. — Пойдём… Знакомиться… С Лидией… — хрипит Стайлз, когда Тео в очередной раз отстраняется, давая ему отдышаться. Тео кивает, а потом целует его ещё раз.***
Стайлз не верит своим глазам, когда видит Тео, переступившего порог бара как ни в чём не бывало и направляющегося прямо к ним с Дереком. Тео подходит к Дереку, который, судя по всему, пребывает в прострации, забирает у него из рук бумаги о разводе, разжимая пальцы, кивает сам себе и подталкивает Стайлза в спину. — Пойдём, — шепчет ему в ухо Тео, и Стайлз послушно идёт, заставляя переступать внезапно ставшими ватными ноги. Они выходят на улицу и поворачивают за угол. Там Тео останавливается, разворачивает Стайлза к себе и внимательно на него смотрит. — Ты как? — задаёт Тео свой извечный вопрос, но Стайлз не успевает ответить. Раздаются шаги, и спустя мгновение за углом появляется Дерек, который упрямо шагает вперёд, окидывая враждебным взглядом. — И давно ты положил глаз на моего мужа? — спрашивает он, подходя ближе и обращаясь именно к Тео. Тот усмехается, а Стайлз в ужасе переводит взгляд с одного на другого. Они, что, знакомы? Господи, ну и пиздец, ситуация просто обсосней не придумаешь. — Знаешь, сразу как увидел, — Тео притягивает Стайлза к себе Стайлз не сопротивляется: он наблюдает происходящее как в тумане и вообще не понимает, что происходит. Состояние бескрайнего шока и отупения, нервная система берёт отгул, всё понятно. — Я его увидел в первый раз и подумал “Я его трахну”, — продолжает Тео, доставая у Стайлза из кармана сигареты. Одну он прикуривает и вставляет Стайлзу в зубы — Стайлз рефлекторно фиксирует её губами, всё ещё мысленно продолжая пребывать где угодно, но явно не здесь. — А потом я узнал его получше поймал себя на мысли “Его трахать буду только я”. — Стоило оно того? Непонятно откуда накатывает злость. Стоило ли что того? Стайлз? Жизнь со Стайлзом? Как вообще такое можно спрашивать? Как вообще можно додуматься такое выдать? Видимо, выражение его лица меняется, потому что Тео смотрит на Стайлза несколько минут, хмурится, а потом опять поворачивается к Дереку. — Стайлз всего на свете стоит, Дерек. Очень жаль, что ты так и не смог это понять. Очень жаль, что у вас не вышло, я правда надеялся, что всё наладится. — Может быть, и вышло бы, если бы не ты. Если бы оставил нас в покое и не вмешивался в нашу семью. Стайлз смотрит перед собой и не видит ничего от красной пелены, застилающей ему глаза. Руки дрожат, сердце бешено барабанит о рёбра, и, видит Бог, если Дерек сейчас не заткнётся, то… Внезапно его руки сжимают чужие, родные и тёплые, и самый важный и родной голос произносит: — А смысл? Стайлз заслуживает того, чтобы быть счастливым, и это — единственное, на что я согласен. И я чертовски горд собой, что счастливым его смог сделать я. Надеюсь, так и останется, потому что я — ёбаный эгоистичный собственник, который жить без Стайлза уже не сможет. А ты, я смотрю, смог. Красавчик. Видимо, настолько сильно Стайлз тебе был нужен. — У меня вся жизнь по говну пошла, — чеканит Дерек. — Вся, блядь, жизнь. Я понятия не имею, что мне делать дальше и как мне быть дальше. — Беречь то, что имеешь, Дерек. Любить, заботиться и беречь, — отвечает ему Тео, вынимает дотлевшую сигарету у Стайлза из рук, легко его разворачивает, шепчет на ухо “Пойдём” и тянет за собой. Стайлз не сопротивляется и позволяет себя увести. Но спустя какое-то время он всё же останавливается. Тео, не понимая, что происходит, встаёт на месте и хмурит брови. — Я не буду говорить тебе сопливых романтичных вещей. Не буду признаваться в любви. — Боже упаси, — закатывает Тео глаза. Чтобы продолжить, Стайлзу требуется всё его мужество и решимость. Потому что прямо сейчас, в эту самую минуту всё может пойти по говну. Пан или пропал. — Но я хочу, чтобы ты знал. Ты — самое дорогое, что у меня есть. И мне чертовски жаль, что я так мало могу тебе дать, что от меня нихрена не осталось к моменту нашей встречи. Оно тебе нужно? Я точно этого стою? Он повторяет вопрос Дерека, боясь услышать на него ответ. Тео улыбается, берёт его руку в свою и смотрит в глаза: — Ты нужен мне весь. Именно ты, понимаешь? Ты. И, если бы мне пришлось ждать, когда ты уйдёшь от Дерека ещё несколько лет, я бы дождался. Я бы тебя дождался, Стайлз, потому что захотел тебя сразу, как увидел. Всего тебя. И сделал бы для этого всё, что в моих силах. И нужен мне ты, вот такой, сломанный, который может взять то, что я в состоянии предложить. А предложить мне тоже, так-то, нечего, кроме себя. И целует в тыльную сторону ладони, не разрывая зрительный контакт. Стайлз не знает, как называется чувство, разрывающее его на части в этот момент. Но одно он знает точно — рядом с правильными, своими людьми, раны лечатся и жизнь обретает смысл. Всегда, исключений не бывает. И Тео для него — такой, особенный человек. Не плохой и не хороший. Свой. Остаётся только надеяться, что… — Ты тогда обо мне говорил? Помнишь, ты рассуждал про особенных, своих людей? Что в них нужно вцепиться и не отпускать? Ты говорил обо мне? Ты уже тогда всё знал и всё спланировал? Догадка настигает внезапно, и мозаика, наконец, собирается. — Да, — просто отвечает Тео. — Я уже тогда понял, в какой оказался жопе, и уже тогда не хотел и не мог ничего изменить. С первого дня, говорю же. Своих особенных людей ни за что не отпустишь и сделаешь всё для того, чтобы они были счастливы. Стайлз кивает. В это безумно страшно поверить, потому что слишком хорошо, чтобы быть правдой, но видимо, он для Тео точно такой же человек, как и тот для него. Не плохой и не хороший. Свой. И, наверное, всё же стоило спалить до тла всю свою предыдущую жизнь, чтобы обрести нечто большее. То самое чувство, которому пока Стайлз не может подобрать название, но рано или поздно обязательно подберёт.