Безнадежны

      Черные кусочки пепла развивались на ветру по разрушенному замку. Частички того, кто отравлял и ломал судьбы ни одно десятилетие. Темного мага, кто внушал ужас лишь одним своим именем. И это все, что от него осталось.       Волдеморт мертв.              Кудрявый затылок, что больше обычного напоминал воронье гнездо протискивался между выжившими. Они победили. Гарри жив. Рон жив. Он жив.       Гермиона была практически уверена в этом. Она точно видела его светлые волосы на противоположной стороне Пожирателей Смерти, окутанных черной вуалью мантий, и крупиц оставшейся армии Темного Лорда. Могла поклясться всеми изученными рунами, зельями и всеми знаниями, что хранились в её пытливом мозгу — он жив.              Слишком яркая вспышка пролетела перед глазами. Исхудавшее тело сдавило не менее израненное, но по прежнему сильное. За годы дружбы с семейством Уизли она научилась отличать каждый оттенок рыжего, точно подходящим под определенного жителя Норы. А этот оттенок, так похожий на Адское пламя, был знаком ей практически также хорошо, как морковно-рыжий Рона.              — Джинни! — воскликнула Гермиона.              Общее ликование позволило остаткам черной армии отступить, бросится в бега, уворачиваясь и отражая заклинания, спасать свои жизни.              Гермиона не могла рисковать, не могла позволить раскрыть их общий секрет. Она притянула младшую из Уизли ближе к груди, не позволяя той заметить, как карамельные омуты врезались в грозовые тучи глаз Малфоя, которого Нарцисса, его мать, тянула за руку, стараясь добраться до аппарационного барьера как можно быстрее. Скрыться. Уберечь единственное дитя от кошмара, что ждет его после.              Едва заметные кивки головами и дрогнувшие уголки губ, вместо тысячи признаний и слов радости от того, что они смогли пережить этот кошмар.              

***

      Два года спустя.              Именно столько прошло времени, когда Хогвартс и весь магический мир были спасены от кровавого-черного черепа и удушающей его змеи над головами.              Два года.              Двадцать четыре месяца.              Сто четыре недели.              Семьсот тридцать дней.              Именно столько весь магический мир продолжал восстанавливаться, разгребать развалины войны, доставая наружу все больше тайн, заклятий и имен. Мир снова наполнился красками. Снова слышны веселые голоса, музыка, планы на светлое будущее, что, кажется, ничего и не было. Не было сотни тысячи погибших. Не было Волдеморта. И Гарри Поттер не был Мальчиком-который-выжил, не был Избранным.              Гермиона не раз ловила себя на мысли, что это было лишь плодом её воображения. Худшим кошмаром, который мог изобразить под веками мозг и который она смогла взять под контроль, чтобы перекроить его так, как нужно именно ей. Только, если бы это действительно было правдой то, такие имена, как: Сириус Блэк, Добби, Фред Уизли, Нимфадора Тонкс, Римус Люпин, Северус Снейп и множество других не украшали надгробные плиты.              Карамельные глаза начало сдавливать от усталости, ровные линии из старинного фолианта превращаться в размытую кляксу. Гермионе нравилась её работа, нравилось восстанавливать события предшествующие войну, её саму и заполнять книги, делая их ещё толще, не упуская ни малейшей детали. Чтобы однажды, похожая Гермиона Джин Грейнджер, переступив порог волшебной библиотеки Хогвартса впитывала в себя, словно губка, полученные знания, делилась ими с верными друзьями, которых непременно заведет в стенах замка. Чтобы была готова она и её друзья к новым угрозам, которых, Гермиона надеется, никогда больше не случится.              Магический музей Лондона отчаянно нуждался, как в людях, так и в новых экспонатах. А кто, как ни Золотая девочка из Золотого трио лучше всего подходила на эти две роли? Кто, как ни Гермиона могла рассказать и запечатлеть все, что происходило с ней, Гарри, Роном и всем магическим миром с первого курса их нахождения в замке самой известной школе чародейства и волшебства — Хогвартс?              Гриффиндорка возглавила целый исторический отдел, связываясь с министрами, репортерами, выжившими, по крупицам восстанавливая, разгребая развалины пепелища, что случились два года назад при битве за Хогвартс. Её упорство и упрямство часто ставили в пример всему музею, будто это могло заставить её чувствовать себя лучше. Снова собой гордиться.              Бесконечные интервью, терроризирующие Золотое трио похлеще Круцио. Назойливые репортеры такие, как Рита Скитер (о, да, она была все ещё жива!) задавали одни и те же вопросы, но каждый чертов раз интерпретировали по своему, строили теории, внушали собственные мысли, наполняли лживой правдой, от которых Грейнджер иной раз хотелось пустить в саму себя Авадой в висок, до пыльной крошки раскрошить череп. Поэтому работа в музее была её личной местью репортерам и способом рассказать собственную — настоящую! — правду всему магическому миру.              Но эти действия, которые она, кажется, довела до автоматизма, не были способны притупить и затянуть зияющую пустоту в груди. Грейнджер пряталась за пыльными книгами, отчетами и письмами, изредка позволяя друзьям вытянуть её пятничным вечером в какой-нибудь паб магического или маггловского, не имело значения, Лондона и пропустить по стаканчику сливочного пива или огневиски. Гермиона заваливала себя работой, доводя до состояния, когда придя в небольшую съемную квартиру она могла лишь доползти до ванной, а после до постели, теряясь в царстве Морфея и темноты.              Гермиона отчаянно хваталась за крупицы контроля, чтобы хоть немного почувствовать себя нормальной, живой. Она ни раз ругала себя за подобные самокопания, провоцируя выстрелы тупой боли в голове. Ей не на что было жаловаться. Она была жива, популярна, имела работу, которая ей нравилась, друзей, рядом был любящий её человек…              Черт.              Именно на этом она обрывала себя каждый гребанныей раз, переформулировывая последние предложение и дополняя его правильными словами.              Рядом был любящий её человек, которого она тоже любила.               Именно так. Все правильно. Все книги её жизни стояли на месте, на своих полках. Только два потрепанных фолианта в её вымышленной библиотеки не могли найти себе места. Гриффиндорский красный с золотым тиснением и слизеринский зеленый с серебрянным.              Даже сейчас, на какой-то хер, она вытянула себя из своего безопасного укромного и темного угла с запахом пергамента и чернил, чтобы отправиться в маггловский квартал и посетить одну из выставок. До которой, собственно говоря, ей было никакого дела. Но это было ещё одним пунктом, в безмерно длинном списке контроля, который она обязана выполнить.              Важным пунктом.              

***

             Самурайские мечи, фарфоровая посуда, одежда привезенная с Востока мелькали перед карамельными глазами, не оставляя ни единого отпечатка под коркой, утопала в вязкой смоле чертовых мыслей. Но она знала, что она оценит.              Чжоу оценит.              Ответить на вопрос «Как, блять, так вышло, Грейнджер?» не способен даже Мерлин. Когтевранка и гриффиндорка — убийственный коктейль. Более странным было, если бы Грейнджер стала встречаться с Пэнси Паркинсон. Не то, чтобы это было чем-то зазорным строить отношения с человеком своего же пола, просто не во вселенной Грейнджер. Гермиона всегда уверенно индефицировала себя, как гетеросексуальную девушку. Какого бундимуна их параллельные пересеклись?              Но и на этот вопрос у всезнайки Грейнджер был ответ: инициатива Чжоу, а Гермиона просто позволила этому случиться. Может быть, именно поэтому они так и не зашли дальше поцелуев и единственный любовный, сексуальный, называйте, как хотите, опыт был с Роном?              Скорее всего.              Вой оборотня застрял в гортани, так и не прорезавшись на волю, когда ноги сами привели гриффиндорку к сувенирной лавке. Магнитики, почтовые открытки, ручки и все остальное, что пыталась всучить ей престарелая продавщица магл, не интересовали. Гермиона уверенно направилась к более дорогим предметам, спрятанным за прозрачной витриной. Её взгляд блуждал по резным фигуркам, натуральным камням и украшениям, пока наконец не зацепился за аккуратное золотое кольцо с зеленым камнем, как Грейнджер знала, нефритом.              Не давая себе ни секунды на размышления, боясь передумать, Гермиона оплатила свою покупку, не помня, как позже добралась до своего рабочего места.              Она обязана показать Чжоу, как та важна для неё.              Этот жест должен послужить доказательством чертовых трех слов, которые она так и не смогла произнести.              Я люблю тебя.              В чем твоя проблема, Грейнджер? Имя Темного Лорда ты, значит, блять, не боишься произнести, а тут боишься?              ДА!       Каждый раз она могла выдавить из себя лишь жалкое ответное «я тоже, Чжоу» или подписанную от руки открытку, где от уверенного, аккуратного почерка не оставалось ни намека. Будто тело гриффиндорки сопротивлялось, отказывалось выполнять простую команду, намеренно уродуя послание. Будто… Эти слова предназначались совершенно другому человеку.              Тому самому человеку, в той самой чертовой Вселенной, где Грейнджер умела расставлять личные границы, где считалась с собственными чувствами и не боялась их принять.              Но и Чанг, кажется, все устраивало. Стоило Грейнджер пропищать ответное признание, как пухлые губы когтевранки растягивались в ласковой улыбке и обсидиановая радужка начинала ярко мерцать. Гермиона совсем не обращала внимания на то, что об их отношениях знали лишь самые близкие: Гарри, Рон, Джинни и Джордж (её самые близкие друзья), случайно застучавший их целующимся в комнате Грейнджер, когда они посещали её родителей. Она так же вычеркнула из своей памяти знакомство и с родителями Чжоу, посетивший Лондон, где предстала перед ними, как близкая подруга.              Ей хватало собственных мыслей, чтобы ещё решиться увязнуть в анализе своих отношений и поведении, мать ее, второй половинки. Поэтому каждый раз она запечатывала противный писклявый голосок куда подальше и не позволяла тому прорезать своим писком её черепную коробку.              Она справится.              Обязана.              Она чертова Гермиона Джин Грейнджер. Золотая девочка. Умнейшая из ведьм. Причастная к разгадке и поиску крейстражей. Убийству Волдеморта.              

***

             Начало мая встретило приветливым солнцем, пушистыми облаками и прохладным ветром, ласкающим бледную кожу Грейнджер. Еще немного и она сможет сойти за одну из чистокровных арисократок священных «Двадцати Восьми».              Она отчетливо представила, как от подобного заявления Паркинсон испепеляет её одним лишь взглядом, не прибегая к помощи невербальных, мечтая разорвать гриффиндорку на британский флаг, Тео Нотт фыркнул под нос, Блейз Забини весело присвистнул и играюще дернул бровями, и острую ухмылку, режущую сильнее гоблинской стали, светлые глаза, напоминающие грозовые облака, светлые пряди, всегда идеально уложенные…              — Дорогая! — умиротворенность поселившуюся в душе Гермионы, прорезал звонкий голос миссис Грейнджер, вырывая собственную дочь из мыслей. — Все уже собрались.              — Привет! — ловушка из материнских рук была самой желанной для девушки, в которой она могла оказаться, окутывая домашним теплом и уютом, наполняя бесцветную жизнь красками. — Я скучала.              Слова не звучали вымученно, лживо. Они были пропитанные детской радостью от долгожданной встречи с родителями. Грейнджер следовало чаще навещать родных, наверстывать упущенное из-за войны и Обливейт время, которые заставили их расстаться. Щемящее грудную клетку чувство вины напомнило о себе, заставляя прижаться к материнскому плечу еще крепче. До беспамятства вдыхать аромат специй и выпечки, которыми пропахла Джин Грейнджер пока готовила праздничный ужин.              — А папа где?              — Ты же знаешь своего отца, дорогая, — Джин сжалала ладошками лицо гриффиндорки, заправляя непослушные пряди за уши и всматриваясь в карамельные радужки, которые той достались от отца. — Он на заднем дворе вместе с мальчиками жарит мясо и овощи. Пойдем, тебя все заждались.              Гермиона кивнула, пробегая взглядом по когда-то родному кварталу. Воспоминания о первых ссадинах, полученные горьким опытом научиться кататься на двухколесном велосипеде, с чем она, кто бы, блять, сомневался, справилась, жалили сетчатку карамельных глаз, желая выпустить на волю обжигающие слезы. Она слишком давно не посещала Хэмпстед. Она слишком давно не чувствовала себя настолько одинокой.              Время невластно над отчим домом, сколько бы раз ты не перемещался с помощью маховика времени. Родной дом не изменен, припорошенный пылью воспоминаний.              Однотонные стены все также были украшены рамками фотографий, обычными маггловскими, не привычными колдографиями, встречающихся даже на коллекционных карточках шоколадной лягушки магического Лондона. Гермиона заскользила по ним дрожащими пальцами, желая обжечься о позолоченные рамки, чтобы чувство вины за содеянное отпечаталось не только внутренними шрамами, но и внешними. Чтобы каждое существо могло лицезреть то, на что пришлось пойти умнейшей ведьме. Совсем не по гриффиндорски. Пусть она и хотела их спасти. Вычеркнув себя.              Со стороны небольшой кухни раздавались радостные голоса, которые Грейнджер не могла спутать с другими. Один с чувственным огнем, словно Адское пламя, грело, а второй с налетом синего, холодного океана обжигало. Джинни и Чжоу.              Гермиона сжала карман своего бордового кардигана, нащупывая купленное украшение, собственное признание. Пригладила непослушные локоны, будто это могло помочь вечному вороньему гнезду, выдавила из себя легкую улыбку и шагнула в комнату, чтобы поприветствовать подруг. Ну, то есть подругу и девушку (да-да, Грейнджер, именно девушку. Не забывай!).              — Ну наконец-то! — пролепетала Джинни, сгребая Гермиону в свои приветственные объятия. Чуть понизив голос прошептав на ухо. — Не переживай, твою мать я возьму на себя.              Грейнджер ничего и ответить не успела, немощно хлопая глазами, наблюдая за тем, как огненная копна рыжих волос заструилась по плечам, а, казалось бы, ангельское личико рассекла заговорщическая ухмылка и дерзкое подмигивание, не сулящие ничего хорошего. Кажется, младшая Уизли позаимствовала большую часть характера у своих старших братьев-близнецов. Гермионе ничего не оставалось лишь принять правила чертовой игры, задуманной Джинни Уизли.              Приветствие с Чжоу было ещё более странным. Смазанные объятия и обмен «дружескими» любезностями, царапнули и так по херово работающему сердцу, а небрежный поцелуй в щеку заставил кожу покрыться мурашками, будто то место покрылось гнойными волдырями, болезненно нарывая, что гриффиндорка крайне быстро ретировалась на задний двор, желая оказать в компании друзей и отца.              Те не стали любезничать с девушкой, окружив плотным кольцом из рук и радостных возгласов.              — Гермиона, ты питаешься одними папирусами? — недовольно фыркнул Рон, проходясь критическим взглядом по исхудавшему телу подруги.              Гермионе хотелось закатить глаза на реплику вечно голодного Рональда Уизли, но лишь добродушно хмыкнула под нос, переводя тему в более правильное, нужное ей, русло. Безопасное.              Стандартный набор фраз, описывающих размеренные будни наполненные работой и редкими встречами с друзьями гриффиндорки заставили недовольно свести брови к переносице мистера Грейнджера, морща лоб и вырезая на нем ровные линии морщин, что неумолимо прибавилось с их последней встречи.               Но Грейнджер была способна найти ответ в любой сложной задачке, кроме собственной, блять, жизни. Поэтому и с недовольством отца она знала как справляться. Привстав на носочки, она сморщила аккуратный нос и стала проводить большим пальцем по лбу, как в детстве. Старая привычка, которая всегда действовала на Венделла безотказно, дразня ушные раковины дочери хрипловато басистым смехом, заставляя ту искренне начать смеяться в ответ.              — Как ты? — тихо спросил Гарри, когда мистер Грейнджер и Рон отправились проверить готовность овощей.              Он слишком хорошо её знал. Она слишком часто позволяла себе рассказывать ему больше о своих проблемах, чем кому-либо. Его безобидный вопрос стал острой костью поперек горла, не позволяя нормально вздохнуть.              — Справляюсь, — пожав плечами ответила та, делая глоток из бокала, любезно предоставленной Джинни или Джин (Грейнджер иногда казалось, что её мать была ведьмой-провидицей и довольно часто напоминала ей огненно-рыжую Уизли). — Я рада, что мы здесь собрались. Все вместе.              Гарри согласно кивнул, приобнимая подругу за плечо, позволяя опереться на него. Потерять на время контроль.              Родные лица мелькали перед глазами, звучный смех царапал барабанные перепонки, живот был переполнен от домашней еды, тело слегка расслабилось от выпитого бокала бордовой жидкости, оседая на кончике языка терпким послевкусием ягод. Даже вечно напряженные плечи гриффиндорки в какой-то момент опустились, позволили сбросить с себя весь груз мыслей, ответственности и хотя бы чуточку отключить голову. Это то, что было необходимо Гермионе. Передышка перед следующим забегом.              Она ловила сама себя на том, что периодически бросает взгляды в сторону Чжоу, которая, к слову, не особо нуждалась в компании Грейнджер. Гермиона отмечала в воображаемом списке качества, за которые она должна её любить. Посылая на три веселые буквы собственные убеждения о том, что любить нужно не за что-то, а просто так. За то, что ты, в первую очередь ты, со своими тараканами, минусами, плюсами и прочим набором качеств, которые делают тебя самим собой. Цельным.              Только Грейнджер не была цельной. Она была чертовым крестражем. Осколком души.              Ей нужно было подумать. Нужно было остаться наедине с самой собой, чтобы, черт возьми, решиться. Подарить это кольцо и выдохнуть, скинуть с груди тяжеленную гранитную плиту и жить дальше. Это же в конце-концов не предложение руки и сердца. Она уверенно поднялась со складного стула и направилась в сторону дома, игнорируя хитрый прищур собственной матери.       

***

      Гермиона могла воспользоваться ванной на первом этаже родительского дома. Могла сэкономить время, не тратя его на взбирание по скрипучей под ногами лестнице. Могла не заходить в собственную комнату, где время совсем замерло, словно остановилось на том отрезке, когда ей было одиннадцать и она собирала свой первый чемодан в Хогвартс. Могла не задержаться возле полки со старыми сказками, где добро всегда побеждало. Могла, но не хотела.              Проведя влажными пальцами по разгоряченным щекам и шее, она просто молча стояла и пялилась в зеркало. Отмечала, как детская припухлость на лице, сменилась впалыми щеками, как под карамельным взглядом и горящей в них полярной звездой сиянием, пролегли темные тени.              Тихий стук о косяк двери заставил её вздрогнуть всем телом, напугано уставится на нарушителя её спокойствия.              — Прости, не хотела пугать, — прошептала когтевранка, перешагивая небольшой порог. — Мы совсем не видимся. Я соскучилась.              Её руки обхватили влажные пальцы Гермионы, притягивая ближе к себе заторможенное тело.              — Я тоже скучала, — слова звучали, как старая скрипучая дверь, угрожая рассыпаться мелкими опилками, если ещё кто-то рискнет к ней прикоснуться.              Гриффиндорка всегда именно так ощущала собственную ложь. Ей нужно было поговорить с Чанг. Обсудить все то, что происходит между ними. Подарить чертово кольцо. Но она не успела, следуя слепым котенком за девушкой, снова оказываясь в собственной спальне.              — Чжоу…              Гермиона пыталась.              У неё не вышло.              Пухлые губы слишком стремительно захватили в плен её собственные, раскрывая, проталкивая язык и сплетаясь с её. По плечам заскользил кардиган, заставляя заржавевшие шестеренки в мозгу Грейнджер работать.              — Подожди, Чжоу. Что ты делаешь?              — Как «что»? — хихикнула та, притягивая гриффиндорку снова к себе. — Все мечтают заняться сексом в экстремальном месте, — её обсидиановый взгляд небрежно скользнул по детской спальне. — Это, конечно, далеко не самое экстремальное место, но возможность быть застуканными на семейном ужине возбуждает.              Чанг в очередной раз вцепилась острыми коготками инициативы в душу Грейнджер, переводя их отношения на новый уровень.              — Это как-то по слизерински, не находишь?              В любой непонятной ситуации переводи все в шутку. Гермиона овладела этим навыком в совершенстве, подвергаясь вечным нападкам вышеупомянутого факультета.              Но Чанг её не слышала или не слушала, роли не играет, уверенно подталкивая Гермиону к односпальной кровати. Пружины слишком знакомо прошлись по позвонкам, воспроизводя под веками очередное воспоминание из детства.              — Мы больше не в Хогвартсе, Гермиона, — прошептала Чанг, опаляя горячим дыханием пульсирующую артерию на шее.              Идеально прямые, которых Грейнджер не светит даже, если она в совершенстве овладеет магией Красоты, волосы скрутились водопадом по плечам Чжоу, когда она оседлала бедра гриффиндорки, не отрываясь от её шеи.              Руки уверенно заскользили по телу Грейнджер, подбираясь к округлой груди.              Вдох.              Гермиона всегда находила решение.              Выдох.              Она всегда справлялась с возложенными на неё обязанностями.              Вдох.              Она должна справится и сейчас.              Выдох.              Гермиона сама подалась на встречу, притягивая голову Чанг за затылок. Единственным правильным решение этой чертового арифметического примера, которое пришло на ум — податься. Позволить этому наконец-то случиться. Желая поскорее закончить.              Уверенность красно-золотого факультета ударила в голову Гермионы или неведомое чудо, заставило её так поступить. Она не знала. Грейнджер просто закрыла глаза на собственные чувства, желания и эмоции, позволяя своим губам очертить овал лица Чжоу. Подрагивающие пальцы обхватили бедро, поддягивая ближе к ребрам.              Хотелось плакать. Хотелось забиться в угол и лить слезы, биться в агонии больше, чем слышать, как сквозь вязкую патоку мыслей просачивались приглушенные стоны.              Гермиона не могла позволить себе испугаться.              Она перебирала кончиками пальцами каждое из двадцати четырех ребер Чанг, словно она её дразнила, доводила до исступления, подавляя в себе позывы сжаться гармошкой, когда та ответно начинала ласкать её тело.              Очередной стон в искусанные губы Грейнджер стал решающим выстрелом, той самой Авады в висок. Гриффиндорка замерла, выдумывая более правдоподобное оправдание.              Это не правильно.              Я слышу смех своих родителей.              Я тебя не люблю…              Чтобы не решила сказать Гермиона, в конечном итоге, увязло на кончике языка, когда Чанг раскрыла свои веки, всматриваясь в раскрасневшееся лицо своей девушки с нескрываемым подозрением.              — Гермиона, что происходит? — начала Чанг, попадая своим вопросом в чертово яблочко. Четко в солнечное сплетение, выбивая воздух из легких.              — Я…Мы…              Она снова провалилась. Не сдала очередной экзамен жизни.              — Гермиона, Чжоу вас все потеряли. Спускайтесь, — раздался голос Гарри за дверью. Прекрасно понимая, что мог застать, он предпочел тактично остаться в коридоре — Жду внизу.              Чжоу первая пришла в чувства, спрыгивая с постели и на ходу причесывая копну черных волос пальцами. Она не подарила Гермионе взгляда, в котором та смогла бы прочесть хоть что-то. Вместо этого Чанг уверенно закрыла за собой дверь, хлопнув ей громче, чем следовало. Гермиона сжалась, борясь с очередными царапинами вины, вызванным поведением Чжоу.              Она дала себе минуту, продолжая неподвижно лежать на постели, прежде чем подняться, взлохматить свое воронье гнездо еще сильнее и встретиться с понимающим взглядом друга. Который кричал громче, чем слова.              Гермиона была ему благодарна за это.              Осталось досидеть до конца вечера, а после аппарировать в свой укромный угол и скорее всего, что вообще не точно, попытаться соскрести остатки хваленной храбрости Гриффиндора со своего скелета, написав письмо Чжоу и все-таки поставить жирную точку в их отношениях.              Гарри словно старший брат, в его объятиях всегда тепло и спокойно. Даже сейчас, когда она готова была начать рвать на себе волосы, он окутал её своим теплом, позволяя уткнуться в грудь и тихо перебирать под нос проклятья.              Все, что плохое могло случиться — случилось.              А, стоп.              Мы же говорим про Грейнджер.              Жизнь, Бог или, быть может, Мерлин решили пропустить её имя, когда распределяли капли Жидкой Удачи, посчитав это забавной шуткой, наверняка оценили бы то, что ждало её дальше, когда прохладный ветер прошелся по разгоряченному телу.              — А вот и Гермиона, — воскликнула Джин, провожая свою дочь хитрым взглядом. Опять. Снова! — Как повеселились? Мы вам не мешали?              Гермиона распахнула свои карамельные очи, выстреливая непониманием в собственную мать.              — О чем ты? — её голос вряд ли мог подтвердить то, что она ничего не делала с Чанг наедине. Он был предателем, дрожащим, жалким предателем. — Мы…не…              — Милая, все нормально. Мы понимаем, — на подмогу к Джин присоединился Венделл, помогая углублять могилу для собственной дочери. — Опыт, эксперименты и все такое.              С левой стороны раздался басовитый смех, явно имевший морковный оттенок. За последующие ойканье и недовольное шипение Гермиона была благодарна Джинни, что локтем заехала по ребрам брата.              Чжоу молчала. Не пыталась вступиться за свою, мать вашу, девушку (о, Грейнджер, сейчас ты вспомнила об этом?). Словно это была очередная проблема, с которой Гермионе придется разбираться самостоятельно. Она чувствовала длинные пальцы Поттера на своих плечах, предостерегающе сжимая, уберегая.              Она начала вырываться, наблюдая за довольными улыбками своих родителей. За одолжением. Счастливой монетой, которой они любезно поделились. Благословением и принятием. Змеиный яд сочился по венам, отравляя абсолютно все. Если бы сейчас ей сказали выпустить своего Патронуса, но её палочка едва ли загорелась.              Родители иногда были хуже дементоров. Люди были хуже дементоров.              — Да… Как… Это не то… Я не… — обрывки несвязных слов срывались с языка. — Гарри Джеймс Поттер, отпусти меня немедленно!              Она знала, что это подействует. Тон не терпящий препирательств. Тон, так хорошо напоминающий Минерву МакГонагалл. Гарри разжал пальцы быстрее, чем успел сообразить, что произошло, а садовая калитка уже раскачивалась, провозглашая о побеге Золотой девочки, с характерным щелчком аппарации.              

***

             Трудно всегда оставаться сильной, когда даже самые близкие не могу промолчать, когда нужно.              Ярость так плотно оплела тело гриффиндорки, что она даже не поняла, как оказалась в Косом Переулке, игнорируя восторженные и настороженные взгляды. Все, чего ей хотелось в этот момент — исчезнуть или забыться.              А что лучше всего может помочь молодой девушке, совершенно не умеющей пить?              Правильно — огневиски!              Название лавки или паба она не запомнила, просто высыпала имевшие при себе галеоны на прогнившую столешницу и забрала свое пойло, мнимую настойку бадьяна, которая должна залечить её внутренние раны сегодняшней ночью.              Судя по довольному оскалу продавца «на чай» она оставила более, чем достаточно. Отсалютовав тому бутылкой, Гермиона вышла на улицу и не теряя ни секунды, аппарировала, в очередной раз, прочь.              Успевший остынуть за ясный день песок, ласкал обнаженные ступни. Кроссовки покачивались в правой руке, безжизненным грузом, пока Гермиона вливала в себя с горла огненное пойло, морщась и усмиряя рвотные позывы от обжигающей глотку жидкости.              Когда в бутылке оставалось чуть больше половины, её взгляд совсем захмелел, а эмоции достигли своего Апогея. Она удивленно охнула, роняя кроссовки и проводя онемевшими пальцами по лицу, которое было…мокрое? Да черт возьми, она плачет?!              Где взять силы, когда их нет? Как произнести вслух убивающие все нутро слова, когда некому выслушать? Ответы на вопросы, на которые у умнейшей из ведьм не было. Она упала на песок рядом со своими кроссовками. Тихий плеск воды, пение ветра в окружающей зелени, серебристый диск на темно-синем небосводе заставили всплыть на поверхность очередное воспоминание, словно её голова не покидала Омута памяти, окунаясь в него раз за разом, едва позволяя перевести дыхание.              Астрономическая башня.              Запах табака, разъедающий легкие.              Тишина. Нужная. Необходимая. Понимающая.              Только тогда на небе едва ли можно было разглядеть звезды. Оно было затянуто тучами, предвестниками скорой беды, что так напоминали его взгляд.              Она пожалеет об этом завтра, когда литрами будет поглощать воду и бодроперцовое зелье, умирая от похмелья.              Завтра добавит ещё один пункт в бесконечный список самокопания и унижения.              Но сейчас, она нуждалась в нем.              — Экспекто Патронум!              Как и ожидалось из её палочки вылетели слабые голубые искры. Проще использовать Непростительное, чем заставить свою душу наполниться счастьем. Гермиона сконцентрировалась, перебирая картотеку своего сознания, хватаясь за обрывки разговоров, всплывших под веками. Чем сильнее она жмурилась, тем дальше её уносило волнами прошлого. Дальше от этого дня. Дальше от этих двух послевоенных лет. Дальше от самой войны.              Дальше. Дальше. Дальше.              — Экспекто Патронум! — прыткая выдра заскользила вокруг головы Грейнджер, готовая передать послание. — Ты мне нужен! Пожалуйста! Я не справляюсь… Пожалуйста… Ты мне нужен…              Всхлипы в очередной раз разрезали тишину безмолвного берега. Ей оставалось только ждать и надеяться, что послание дойдет до адресата. Продолжать отравлять себя дешевым пойлом, которому стоит отдать должное — действовало безотказно.              Гермиона успокоилась, бездумно пялясь на горизонт. В вечно думающей голове гулял ветер. Ни одной мысли. Ни одной эмоции. Спокойно.              Резкий хлопок заставил её вздрогнуть и обернуться на такой недовольный знакомый голос.              — Блять, Грейнджер…