— Забудем того тебя, который живет в зеркале. — По-твоему, это не я? — Ты. Но не совсем. Это ты, искаженный собственным восприятием. В зеркалах мы все хуже, чем на самом деле, не замечал? Мариам Петросян. «Дом в котором»
Он любил зеркала и другие отражающие поверхности. Любил все блестящее и сверкающее. Любил до ужаса и, как могло показаться окружающим, лишь по трем возможным причинам: либо он самовлюблен, либо дурак, либо сорока или другая зверушка любящая побрякушки. Были конечно и те, что все эти причины объединяли в одну, но сейчас не об этом. В его лаборатории всегда было стерильно чисто. Большая часть предметов и поверхностей отражала окружающий интерьер и его гостей. Вернее его одного. А если еще вернее — его внутреннюю натуру. Черного крылатого зверя, что грезил геноцидом существ этого мира Взгляд сине-фиолетовых глаз в отражении всегда напоминал одно — «Контроль и самообладание». Пока остальные видели в нем паренька с раздутым самомнением, он видел угрозу в самом себе. Ловил искры страха и паники в своих глазах. Порой в отражения он встречал видения: волосы окрасились в темный обсидиановый цвет, белки глаз залило тьмой, а пальцы на руках вытянулись острыми когтями. Видения ли это? Предсказания неминуемого? Или просто собственное искаженное восприятие?***
В лаборатории холодно и пахнет антисептиком. Лампы мерно гудят на фоне, но почему-то это не перекрывает звон в ушах. Он стоит перед стеклянной перегородкой, высматривая в отражении взгляд черных глаз. Их нет. В этом помещении вообще ничего черного нет и даже неоновый свет искажает все и придает цвет. Но он видел. Он всегда и везде видел эти мелькающие пятна обсидиана Руки чесались сильно. Казалось, это маленькие ростки драконьих чешуек прорезали кожу. Зубы и ногти казались непозволительно острыми, будто у какого-то хищника. Он должен скорее попасть туда, пока импланты и техника работают. Он должен скорее попасть туда, пока мозг еще не одержим этим внутренним зверем. Он должен попасть туда, пока его нынешнее тело еще держится и дракон на может выбраться наружу. Иначе выживут немногие. Здесь, в этом мире нет нормальных людей: гибриды птиц, мертвецы, фантомы, даже ходячее пиво! Но ему кажется, что ему же и нет места. Зверь, заключенный внутри, рвется окрасить черным пламенем этот мир, пытается овладеть его разумом, чтобы сбежать. Но не выйдет. Нагибайка не позволит. Он пойдет по головам ради спасения всех, как бы абсурдно не звучало. Чудовище внутри него не навредит никому. Только там, в Межпространстве, он сможет его выпустить. Первой подсказкой к спасению стало яйцо Эндер-дракона — в каком-то смысле его соратника, если подумать. Но Змец украл его, окрестив себя матерью ну или отцом, если быть точнее. И ведь понять можно. Этот с виду странный дикобраз буквально сгусток тьмы, существующей настолько долго, что смог принять форму и обуздать разум. А яйцо — это центр темной магии Энда и, естественно, Змец почуял родственную связь. Скорее он удивлен, почему на яйцо не претендовала Эбони. Неужели дух разрушения и хаоса ничего не почувствовал? Сложно сказать. Это ведь все же концентрированный хаос, который практически невозможно предугадать. Но вернемся к Змецу. Нагибайка был готов договориться с буйной мамочкой, возможно даже довериться и объяснить ситуацию. Ведь шум и голос в голове порой доводят до безумия, а боль от рвущегося на свободу зверя так сильна, что порой истерический крик-тире-смех наполняет до этого безмолвную лабораторию. Иногда он ловил себя на мысли рассказать, доверить этот секрет кому-то, ведь возможно стало бы легче. Но он каждый раз одергивал себя. Его уже называли безумцем и дураком. С него хватит. Яйцо — его последняя надежда… И ее крадет Санчез. Глаз бога буквально забирает у него надежду на спасение. Иронично, не правда ли. Организация, что так упрямо проповедует мир, становится возможной причиной его уничтожения. Дракон внутри беснуется. Требует свободы. А Нагибайка начинает действовать жестче. Промывка мозгов? Перепрограммировать разум? Вырезать наживую глаз? Мелочи, ради великой цели! Ха-ха! Верно?! Дурашка, Дачесс, Вмутя… Сколько людей ему нужно положить на операционный стол, чтобы стало легче?! Чтобы наступил мир?! СКОЛЬКО?! Войд и Глаз бога все меняют кардинально. «Покайтесь во своих грехах» — так говорил Войд и Нагибайка каялся. Писал все об Арасаках, о своей лаборатории, об имплантах… Все, кроме дракона. Неизвестно, что тогда его отдернуло от мысли написать о звере внутри, но сейчас он благодарен этому. Войд — это Вмутя. Все его покаяния читала та, кого он лишил глаза во благо своего и чужого спасения. О драконе она знать тем более не должна. На вопросы фантома приходится отвечать резко, выпадами. И Нагибайка ловит неприятную ассоциацию с агрессивным зверем, что нападает бросками. После спора с Вмутей он долго всматривается в отражение, пытаясь выявить, или скорее поймать уставшим разумом, угрозу. Яйцо сожжено. Зверь бесится. Истерически смеется, замечая в разбитых осколках как приятный фиолетовый цвет начинает перекрываться чернотой. Крик прекращается в секунду. Тишина. Холод. Запах антисептика. Самоконтроль возвращается, а в отражениях мелькает что-то сделанное из плачущего обсидиана