Чёрный день

Он до сих пор помнил, как выглядело небо. Чистое, необъятное, беспредельно прекрасное. Ночью оборачиваясь призрачным светом луны, изящно обволакивающим собой ночной пейзаж, словно тонкая вуаль на обнажённом теле любовницы. Днём же — становясь поразительной в своей бездонности синевой, украшаемой одеянием пушистых белых облаков, что мирными гигантами проплывали над головами людей, нисколько не придающих значение этой величественной красоте. Однако теперь его память лишь предательски подливает масло в тлеющий огонёк ностальгической тоски. В мире Повелителя Теней никогда не светит солнце. Ещё год — целую жизнь — назад последние лучи умирающего солнца утонули в вечных сумерках. Он появился из ниоткуда, свалившись на их мир подобно молоту на наковальне, приведя с собой орды восставших мертвецов, демонов и теневых магов. — Ты его когда-нибудь видел, Куай? — задумчиво спросил Ханзо после спарринга, сверля взглядом клокочущую бездну теней над их головами, что заменила собой голубое небо. Саб-Зиро перевёл сбитое дыхание. Обтёр влажным полотенцем взмокшие плечи и спину несколькими короткими движениями. Торопиться было некуда, дел не предвиделось ещё целых десять минут, пока весь Лин Куэй проводил время за завтраком в столовых. — Лишь однажды. Один раз пересеклись взглядами в храме Рейдена, — ответил он, про себя угрюмо отметив, что слишком разоткровенничался. Хотя может не очень-то и слишком... Это же Ханзо. Уже почти родной Ханзо Хасаши, что второй год топчет промёрзлые тропинки и древние залы Лун Куэй. Некогда он был грандмастером соперничающего клана, пока загадочная буря не стёрла Ширай Рю с лица Земли. Именно оттуда началось вторжение Аспекта Смерти в их мир. В тот раз Ханзо спас вовремя подоспевший Рейден, телепортировав в Лин Куэй. Он был готов рвать на себе волосы от бессилия что-либо изменить — его клан полностью истреблён, а он не способен противопоставить ничего той разрушительной силе, что охватила его дом. Сам он не обладал никакими магическими способностями, и был вынужден драться с нежитью и демонами, опираясь только на навык рукопашного боя. И его, обессиленного, почти обескровленного, бог грома перенёс прямо к заклятому врагу. Саб-Зиро не питал к этому вспыльчивому мужчине неприязни, поэтому без лишних оговорок принял на себя обязанность выходить его до последнего зажившего ребра, и уже через месяц Ханзо впервые пробубнил сквозь зубы набор звуков, отдалённо напоминающий “спасибо”. Куай тогда ограничился сдержанным кивком. Хорошо, что этот безрассудный ниндзя сохранил в себе хотя бы каплю такта. Раздражал ли его криомант, или нет — Куаю на тот момент было плевать. Тогда, когда решимость отбить Небесный Храм ещё не покинула Саб-Зиро, он был слишком занят, чтобы размениваться на такие мелочи, как личные неприязни и симпатии, и мысль, будто он не замечает чего-то критически важного, назойливой мухой кружила в голове и по сей день, хоть он и не столь сильно сосредоточен на судьбе гибнущего в порченной энергии Преисподней мира. Ведь надежда на спасение погибла давным-давно вместе с Рейденом. Ещё год назад, после второй неудачной попытки защитить Джинсей — и добрая половина всех тех, кого удалось собрать, отправилась в ад вместе с ним. Тогда-то Куай и увидел его. Повелитель Теней быстро положил его на лопатки, приставив серп к шее. Пара мерцающих безжизненным светом глаз уставилась на него, источая жажду убийства. — Ты останешься в живых. На этот раз, — прошуршал загробный голос над напряжённым в ожидании расправы телом. Рукой, обтянутой в чёрную перчатку, бог провёл кончиком своего оружия прямо над бьющейся в бешенном темпе сонной артерией. — Ради того, чтобы ты увидел гибель этого жалкого мира. Твоя агония будет стократ страшнее, — силуэт божества растворился над ним, опадая скользкими тенями на синюю форму. — Не забывай об этом, — предупреждающе шелестнула тень уже у выхода из зала Джинсей, прежде чем окончательно потонуть во тьме коридора. Куай помнил. Он знал, что это случится однажды — каждой жизни рано или поздно приходит конец. Бог Смерти хотел его напугать, что же, весьма опрометчиво для бессмертной сущности. Не так просто сломить волю воина Лин Куэй, тем паче самого грандмастера. Напротив, вместо собственной слабости, Куай отыскал чужую в словах божества. Он не понимал причины ненависти этого злобного существа к нему, но знал, тот чувствует их связь так же, как и он сам. Только вот в чём она заключается... — Куай, — прервал его размышления низкий баритон над ухом. Криомант посмотрел на Ханзо, давая понять, что внимательно и терпеливо его слушает, — хочешь выпить сегодня вечером? — просто спросил Хасаши, будто бы невзначай. Будто бы алкоголь не был строго запрещён в стенах Лин Куэй. — Ты не за- — Ты слишком напряжён. В клане уже гуляет слух, что в командовании разлад. Да и... всё равно скоро все умрём, — пожал плечами Ханзо, с громким вздохом всплёскивая руками. Куай придирчивым взглядом проследил за этим поистине детским жестом, слегка нахмурившись. Он не злился, нет — он напряжённо обдумывал предложение своего друга. Слухи его не пугали. Они просто-напросто не успеют растворить своим ядом дисциплину в клане. Вся его жизнь настолько педантично и строго строилась на ограничениях, будто без них Куай просто перестанет существовать. Тридцать лет он не давал себе ни единой поблажки, оставаясь преданным традициям клана. Да и чёрт с ними. Ханзо прав — они все скоро умрут. Не будет грехом дать себе попробовать необычный досуг из внешнего мира. Позволить чуть больше хотя бы в конце времён и в кои-то веки расслабиться. — Разве что один раз, Ханзо, — сдался Куай, опуская голову вниз в жесте согласия. Они перебросились ещё парой повседневных фраз, прежде чем Ханзо попрощался с Куаем, спешно ретируясь. Криомант остался один в стойком ощущении, будто скомкано законченный диалог имел за собой лишь одну цель. Пригласить его.... на ужин? Нет, Куай порой просто чересчур бдителен, Ханзо бесхитростный и простой как три юаня. Вечер, единственное время, когда можно было расслабиться, настал довольно скоро. Куай уже давным давно привык к течению времени в стенах родного клана. Дни в Лин Куэй протекали один за другим настолько похоже, будто это соседние кадры на старой киноплёнке. Но каждый из них отпечатывался тяжестью серых будней, бесконечными обязательствами и долгом последнего защитника Земли. Последний год Куай был занят без часа всё время от подъёма до отбоя, но Ширай Рю настойчиво ждал, пока Саб-Зиро отлучится от своих дел. Относился к Куаю понимающе, разделяя тяжкую грандмастерскую ношу — отчасти от скуки — но криомант не мог не признать, что без Ханзо под рукой было бы очень тяжело. Тот мог часами сидеть в грандмастерском кабинете, вместе с ним перебирая деловые бумаги и отчёты; тренировать адептов клана, расхаживая параллельно с Куаем между рядами, и педантично высматривать ошибки в технике движений. А последнюю неделю ходил за ним едва ли не по пятам, ожидая тех самых нескольких мгновений свободного времени в плотном графике главы Лин Куэй. Отказать ему было сложно — тот мог вывести из себя так, что не помогали ни медитации, ни молитвы. Оставалось только поддаться, разменять время короткого покоя на бой с Ханзо. Порой его настойчивость наталкивала на странные мысли. Однако всё было гораздо проще, чем могло показаться на первый раз. Ханзо родом из некогда соперничающего клана. Было занятно провести время в дружеском поединке с таким противником. Стиль боя, культура, сама его суть — всё противоречило Куаю. Наверняка и ниндзя чувствует то же самое. Куай замечал шалый блеск во взгляде, его смягчающуюся походку и нотки задора в вечно понуром голосе. Ширай Рю тоже по-своему любил их мнимое соперничество в спаррингах. Грандмастер перебирал отчёты, вчитываясь в каждую донесённую деталь из проваливающегося в небытие мира. Бог смерти выкашивает город за городом, страну за страной, оставляя за собой только сумерки и армии ревенантов. Куай отлично помнил, как полутьма окрашивается бледно-зелёным, стремительно взрываясь потоком душ. И когда их стенающий хор умолкает, вихрь тихнет следом, опадает, стелясь подле нового ревенанта податливо окутывающим покровом. И рассеивается, являя миру пылающие энергией Ада пустые глаза, когда-то сияющие светом человеческой жизни. В дверь постучали, сразу же бесцеремонно отворяя её. Однако удивить Куая у вошедшего вряд ли удастся — он узнал интервента по тяжёлым шагам в коридоре. — Ханзо, — кивнул криомант, — пару секунд, будь добр. Куай убирает бумаги в сторону, нарочито растягивая движение. Ханзо сверкает бутылкой какого-то японского пойла, доставая его из-за пазухи, окидывает криоманта оценивающим взглядом, и конечно же подмечает самую малую долю растерянности в вечно холодном взгляде. Льдистые глаза окидывают фигуру гостя чересчур придирчиво, будто в укоре — последний рубеж осуждения преодолён до ужаса просто, кажется Куаю на мгновение, но он отметает эти мысли, вновь преисполняясь решимости. Это превращается в какую-то игру, где Куай будет вынужден сдаться, и грандмастер уже всерьёз жалеет, что поддался на его уговоры. Выверенным движением Ханзо откупоривает бутылку. Запах спирта с терпкими нотками фруктов тут же окутывает комнату, и Куай прислушивается к новым ощущениям от незнакомого запаха, по привычке пытаясь унюхать пары яда. “Не в его стиле”, — успокаивает он себя, коротко задержав взгляд на бутылке, призывно поставленной прямо перед ним. Первый глоток обжигает горло, сжиженным пеклом спускаясь по пищеводу. Куай едва заметно морщится, принимая протянутую рисовую лепёшку из рук друга, и пальцы предательски дёргаются в спазме физиологического отторжения, что криомант изо всех сил пытался сдерживать. Он спешно закидывается едой, с облегчением ощущая, как пожар во рту наконец гаснет под тихий смех Ханзо, вынимающего бутылку из ослабших пальцев. Алкоголь. Саб-Зиро мельком наблюдал пьяных людей, пока бывал на заданиях, но никогда не думал, что и сам окажется на месте одного из таких пьяниц. Тогда это казалось нездоровым, может даже неправильным. Однако сейчас, глоток за глотком, это гнетущее чувство уступало тёплой податливости, почти чувственности. Она гнала Куая вдаль по течению плавкого блаженства и лёгкости, оседающей слабой горечью на корне языка. Куай не может сказать, сколько они просидели, по очереди отпивая из бутылки в гробовом молчании. Выпивка напрочь отбила чувство времени. И всё же, тишина не казалась неловкой — напарники понимали друг друга без слов, общаясь одним взглядом. Каждый думал о чём-то своём — но в одном они сходились. Мысли обоих были наполнены тревожным предчувствием окончания существования их мира. И даже выпивка, так горячо любимая людьми как народный антидепрессант, не помогает справиться с гнетущим давлением неминуемого. Слои толстой кровли над головой могли сдержать мрачно глядящую на них тёмную бездну с небес, но не могли спасти от могильного запаха, зависшего в воздухе, не могли скрыть чахнувшую жизнь, скорбно преклонявшуюся перед неумолимым маршем самой Смерти. — А я видел только пару его генералов... — прервал тишину Ханзо. О боги, Куай и забыл, как сильно устал от его непоследовательности. Одна из неприятнейших привычек Ханзо показала себя как всегда внезапно. Словно это было абсолютно нормальным, он мог продолжить оконченный днями назад диалог, повинуясь импульсивно меняющимся мыслям. Поначалу Куай терялся, не понимая, о чём говорит его напарник. Однако потом привык, отыскав в этом раздражающем способе вести диалог своеобразную индивидуальность друга. Как-то раз Ханзо, когда недоумение грандмастера было совсем явным, сказал: “Какая разница, сколько времени прошло между мыслью и словом? Если я считаю, что нужно пояснение, то просто выскажу это”. Он очень простой. Но такой сложный, что Куай частенько гадал, какими нейронными процессами управляются мысли в несуразной японской голове, сочетаясь небрежной простотой с житейской мудростью. Он удивлял, каждый день раскрываясь перед ним по-новому, завораживал чужеродным акцентом и причудливыми манерами. Глаза отдыхали при виде его отточенных до идеала ударов и захватов, Куай с уверенностью мог сказать, что был по-настоящему рад видеть кого-то равного себе. Такого же стабильного, сильного. Но вопреки всей их схожести — хаотичного и непредсказуемого, от чего изучать его было в стократ интереснее. Ханзо был смесью из противоречий. Обманчиво понурый и угрюмый, если не присмотреться, разглядев за грозным видом чуткую и ранимую душу; закалённый тренировками и медитациями, но тут же срывающийся на крик, стоит нерадивому ученику случайно попасть по нему тренировочным снарядом с краской. Справедливости ради, это было всего один раз, но криомант до сих пор вспоминал тот забавный курьёз с улыбкой. Он и сейчас пьяно улыбался, поглядывая на плавные черты его лица, дрожащие в неровном свете огня. Ханзо не отрываясь смотрел на бутылку, как будто его взгляд насильно приковало к выдутому в вычурную фигуру стеклу, вынуждая смотреть на уровень жидкости внутри неё. Он нахмурился сильнее, но всё напряжение резко спало единым выдохом. — Я так скучаю по друзьям, по брату, — горько произнёс он, поднимая глаза, но всё так же избегая взгляда в сторону Куая. — Лёд и тьма отобрали у меня всё, Куай Лян. Куай знал — Рейден хоть и был скуп на слова, но всё же объяснил, что полумёртвый грандмастер Ширай Рю забыл в Лин Куэй. Бог холода лично уничтожил Храм Огня — сердце Ширай Рю. По злой иронии судьбы, Куай обладал точно такими же способностями, что каждый раз раздражало Ханзо, стоило лишь немного подморозить ему ноги в спарринге. Но у этого “бога” глаза застилало мертвенное бельмо, лишь слабым потусторонним отсветом напоминая о божественном происхождении. Лишь одно тревожило сердце злобного божка — давнее соперничество с богом огня, Скорпионом, в честь которого и был воздвигнут Храм Огня в благодарность за покровительство и протекцию. Куай же, хоть и был весьма сдержанным, всё ещё не забыл, каково быть простым человеком. — И когда-нибудь, я отомщу. Из-под земли достану. Из самой Преисподней, откуда он выполз, — рыкнул Ханзо, сжимая кулаки. Выпрямился, вытянулся будто натянутая струна, хоть сейчас готовый вступить в неравный бой с Тундрой. Коротко вздрогнул от прикосновения прохладной ладони Куая к плечу. Посмотрел так уязвлённо и злобно, с каждой секундой остывая и снова собирая волю в кулак. Грандмастер Лин Куэй с лёгким упрёком слушал его клятвы и угрозы в адрес сумасшедших богов, хоть в глубине души разделял с ним все его печали и страдания. Если бы только в их силах было что-то изменить... Но они были до смешного беспомощны. Порой стоило смириться с неизбежным, хотя бы ввиду того что сила — не всегда действие. Этот урок жизни Куай усвоил ещё будучи ребёнком. И сейчас он был как нельзя прав. Если они начнут действовать, то лишь приблизят свою смерть. — Ты и сам понимаешь, что это конец. В этом тленном мире не осталось места для возмездия, — урезонивал криомант, чуть сильнее сжимая плечо ладонью, в попытке привести друга в чувства. Ханзо пьяно откинулся на кровати, уходя от прикосновения. Ладонь в последний раз мазнула по плечу, оставляя Куая в лёгком недоумении. Ему неприятно? Или проспиртованный мозг криоманта уже не различал что приемлемо, а что нет? Или он просто тем самым уходит от неприятной темы? В поиске ответа на свои вопросы Куай оглянулся на Ханзо, замечая лишь то, что его уже порядочно развезло. Он попытался собрать мысли, разбегающиеся в разные стороны, воедино и сконцентрироваться на ощущениях. Получалось лишь хмурить брови да усиленно сопеть в такт шумно стучащему сердцу, разум просто отказывался выдавать что-то дельное, помимо сумбурно мелькающих мыслей о том, как ему хорошо сейчас. И почему он раньше не пробовал так расслабляться? До слуха Куая долетел тихий шорох возни. Ханзо аккуратно приподнялся, словно не был пьян ни на грамм, устроился чуть ближе, чем сидел до этого. На пару секунд задержал взгляд, пристально смотря куда-то между подбородком и носом Куая, но опомнился, вспоминая что хотел сказать. — Разве управлять льдом не больно? — полюбопытствовал он, вкрадчивым тоном настраивая его на очередной задушевный диалог. По началу — больно. В детстве не удавалось согреться даже у камина, так что он быстро полюбил имбирный чай и острые приправы. Разогнать неестественно холодную кровь в жилах казалось первостепенной задачей, и со временем Куай начал с этим справляться, всецело отдавшись тренировкам. Потом, правда, когда его сила проявилась, новоявленного криоманта перестали считать нездоровым, и отдали на обучение мастеру Гидро. Уже спустя несколько месяцев обучения он осуществил одно из своих тайных мечтаний. Он научился ненадолго запечатывать криомантию и согреваться, а затем и вовсе перестал чувствовать дискомфорт от холода. Куай сотворил несколько кристаллов льда в воздухе, разрастающиеся в снежинки над леденеющими пальцами. — Почти. Любая сила требует что-то взамен, — философски изрёк он, отпивая ещё несколько глотков из бутылки, волшебным образом вновь наполнившейся до краёв. Завороженным взглядом Ханзо проводил тающие капли воды, сбегающие по запястьям Куая всё ниже, мокрыми дорожками струясь вдоль расширенных вен на сильных предплечьях, прежде чем он безбожно стряхнул их. Почему-то Ханзо опять нахмурился, и отвёл взгляд вовсе в другую сторону. Куай подумает об этом попозже, когда морок дьявольского пойла оставит его разум. — Неподконтрольный лёд может и убить. В первую очередь криоманты осваивают технику подавления своей силы, — продолжил он, готовый пуститься в долгий рассказ о нюансах обучения магии стихий, однако замолк. Его напарник необычно притих, почти что поник. Куай знает его слишком хорошо, чтобы сказать однозначно — это не к добру. И это не злость, и даже не ярость. Обычно это обида, оканчивающаяся резким спаррингом, после которого Куаю приходилось идти к Сектору за антисептиком и бинтами. Он научен горьким опытом — лучше не затрагивать тему его способностей. Никто не тянул Ханзо за язык, и он сам завёл эту тему. Мысленно Куай осекал себя, чтобы по пьяни не высказать своё недовольство вслух. К счастью, организм криоманта почти не подвержен отравлениям из-за более низкой температуры тела, нежели у обычных людей. — Куай, — довольно улыбнулся Ханзо, даже не пытаясь отодвинуться от него, — знал бы ты как тебя шатает, — поделился он наблюдениями. Криомант с настороженностью уловил подозрительно свежий запах изо рта, но сложить два на два было слишком тяжко в его нынешнем состоянии. Волновало другое — он действительно плохо себя контролирует, едва фокусируя взгляд на тихом огоньке керосиновой лампы, стоявшей на невысокой полке у двери. Или всё же подвержен. — Подлец, — досадливо отшутился криомант, бывший о себе немного лучшего мнения. — Тебе бы следовало смотреть за- Куая прервали горячие ладони, торопливо обхватившие его лицо, и резко дёрнули на себя. Чужие губы впечатались в него в жадном неосторожном поцелуе. Куай по инерции дёрнулся вперёд, больно сталкиваясь с Ханзо зубами, но тот давит ещё сильнее, прижимается ближе, мнёт его губы своими, пытаясь проникнуть языком в рот, выжать максимум из предоставившейся возможности — пока не оттолкнули, не выгнали прочь из покоев грандмастера. И Куай отталкивает. С той же силой, что его дёрнули на себя, он хватает чужие плечи и выпрямляет руки перед собой. Ханзо отстранился с разочарованным стоном, стараясь потянуться дальше, лишь бы ещё немного почувствовать желанное прикосновение губ. Они смотрят друг другу в глаза. Саб-Зиро крепко удерживает его поодаль от себя, переводя сбитое от опьянения и стресса дыхание. Хмурит брови в ответ на раненую нежность, что плещется на дне потемневших глаз напротив. Злится на него, безрассудного и импульсивного недоросля, на себя, на то, что вообще ввязался в сомнительную авантюру, распивая непонятное горькое нечто с этим чёртовым Ширай Рю. А спустя мгновение ледяной кулак прилетает в челюсть чётко поставленным ударом. Болезненный выдох раздался эхом по комнате, оседая в голове Куая сигналом к бою. Ханзо в бешенстве. Он реагирует молниеносно, приходя в себя, и тут же берёт руки криоманта в захват. Не давая ни шанса выбраться, валит его на кровать, снова припадает к губам, отчаянно притираясь всем телом. Он не был пьян. Долго вынашивал свои порочные мысли, увивался за ним в поисках того самого момента. Как итог — он его не нашёл и решил действовать напролом. Догадка неожиданно ударила во вскруженную алкоголем голову, словно соединяя звенья одной большой, длиной в целый год, цепи. Поведение Ханзо уже не казалось непонятым. Совпадения липкой патокой наползали одно за другим, напоминая готовую картину, подложенную под калькированную срисовку. И как он раньше не замечал эти жесты и взгляды? Как Ханзо, пользуясь чужой усталостью от долгой бумажной работы, задерживал прикосновение кончиков пальцев на его запястье после просьбы передать очередной свёрток пергамента. Или, если получалось победить в спарринге, валил на татами лицом вниз, дольше обычного зажимая в захвате, и горячо обдавал крепкую шею грандмастера шумным дыханием. Даже в повседневном омовении в общих душевых — и там Ханзо умудрился проявить себя. Каждый раз после тренировок бежал впереди всех принять душ, а как только входил Куай, то стремглав вылетал оттуда, шарахаясь от него как от прокажённого. Тогда он думал, что тот просто не хочет показывать синяки, тем самым признав что Саб-Зиро всё-таки доставал его своими ударами. Осознание накатывало ледяными волнами, холодило разум, вгрызаясь в саму суть его привязанности к Ханзо. Сначала Куай впал в ступор, не понимая чем заслужил такую благодарность. Он приютил его, дал кров и пищу. Спас его. Как он посмел? Куай покрывает тело коркой льда, и как только та крепнет, то резко лопается, взлетая вверх мерцающими осколками. Оцарапанное лицо неблагодарной сволочи со свистящим выдохом скалится в выражении боли, подстёгивая злобу в них обоих. Смесь эмоций и алкоголя била по вискам, эхом отдаваясь по всему телу. Всего мгновение чужой беспомощности — и Куай хватает его за пояс, меняя их местами. Теперь Ханзо вжат в постель, но у Куая были на уме далеко не те мысли, что одолевали его, судя по всему, бывшего друга. Куай просто хлещет его по лицу, придушивая второй рукой. Вопреки холодному гневу, накрывшему его с головой, всё равно не хотелось причинять ему лишнюю боль. Криомант понимал, что даже такое извращённое чувство заботы несправедливо. Ханзо не чурался причинять ему боль. Этим вечером он втоптал в грязь месяцы хрупкого, медленно крепнувшего доверия, их дружбы. В порыве гнева Куай схватил его за грудки, встряхивая. Ханзо тихо всхлипнул носом, опустил голову, будто прячась от него, и Куай широко распахнул глаза в изумлении. Это он так сильно нажал на кадык или одинокая слеза, стекающая по щеке, была лишь остатками растаявшего льда на его лице? Ханзо было раскрыл рот, собираясь что-то сказать, но закрыл его, вместо ненужных слов потянувшись рукой к Куаю. Проворно сползая вниз, она исчезает между их телами. Куай оторопел, ощущая почти робкое прикосновение к полувставшему члену. Удивляться реакции тела не было смысла, тоталитарный уклад Лин Куэй предполагал аскетический образ жизни и полное воздержание. Порой усмирять плоть оказывалось действительно тяжело. От лукаво сощурившихся глаз не ускользнуло замешательство на лице Куая. Ханзо взял его левую руку и мягко направил к своему торчащему члену. Всё ещё пребывая в шоке, Куай одёргивает пальцы от скользкой головки, будто он только что коснулся огня. Прикосновение к чужому члену отдало в мозг страхом перед неизведанным, почти унижением и брезгливостью. Даже себя он касался крайне редко, когда не помогал ни мороз, ни тренировки. Исключительные случаи, которых Саб-Зиро стыдился, порицая в себе уязвимую брешь, что в любой момент мог использовать в своих целях всякий наглец, награждённый богами достаточной смелостью дерзнуть. Наглец нашёлся, как и возможность. Оставалось только сухо констатировать факт собственного бессилия перед неизбежным позором, что сейчас лежит перед ним на кровати, вывернувшись из плена его рук. На пробу дёрнув рукой в последний раз, пытаясь предотвратить губительную для них обоих ошибку, Куай лишь убеждается в своих опасениях. Хватка на запястье твёрдая, сила этих рук ещё больше его собственной — того гляди и хрустнет сустав, затрещит костью беззащитная рука, стоит совсем ненамного сомкнуться обжигающе горячей ладони. Сложив два на два, Куай сдаётся. Тело само давало подсказку, что ему делать — повинуясь порыву, Куай оттягивает бельё, крепче стискивает их члены, обхватывая в кулак. В паре с чужим отвердевшим органом так трудно сжать правильно. Ханзо видит и помогает ему, ставит руку как надо, поглаживает своей, будто стремясь запомнить соединение линий их тел. Голова кружится от опьянения, но оно спадает, отступает перед опьянением куда более сильным, побуждая тело действовать. Рука теперь движется уверенно, а вторая предупреждающе удерживает внезапного любовника за плечо, пригвождая к кровати. Мало ли что ещё придёт ему на ум? Куай отвлекается от своего члена случайно, просто из интереса обводит рукой широким движением чужой ствол — от основания до головки — а в ответ получает короткий и низкий стон от переизбытка ощущений. Ханзо не выдержал, невзирая на явный запрет двигаться, толкнулся вперёд. Но Куаю уже всё равно, да и давление на плече ослабло. Он и сам склонился пониже, чтобы перемазанные смазкой члены вжимались друг в дружку, облегчая работу рукам и пальцам. Трение их тел кажется Куаю недостаточным до темноты в глазах, и он вдавливается теснее торсом, чувствуя каждую мышцу под гнётом своего веса. Вбивает одними бёдрами тело под собой в постель, сжимает сильнее до неприятного скользкие члены в ладонях. Но этого так мало, и так хочется ещё, хочется больше, плотнее. Мечущийся в сладкой муке разум находит выход — смочив слюной пальцы, Ханзо свободной рукой проникает сразу тремя в свой подрагивающий вход, сдавленно шипя от острого удовольствия. Куай словно под гипнозом любуется этим зрелищем — тугие мышцы рук перетянулись напрягшимися жилами, вены на правой руке вздулись сильнее, пока запястье двигалось в такт его тихим выдохам через прикушенную губу. Всё его тело, словно отлитое из бронзы, переливалось бликами от пота и талого льда. Свет лампы, что он оставил висеть возле двери, лишь придавал пикантности, обрамляя смуглую кожу тусклой желтизной. Куай, вопреки последним тревожным сигналам в отключающейся голове, устраивается удобнее, сильно вцепляется пальцами выше колен, разводя его бёдра шире для лучшего обзора. Готовился ли Ханзо к такому исходу? Или совратил кого-то из адептов клана? Сейчас было не до размышлений о разложении дисциплины. Он — грандмастер, лицо клана — не лучше, раз повёлся на такую жалкую попытку соблазнения. Разрабатывая выставленную напоказ припухшую дырку, Ханзо сквозь полуприкрытые веки наблюдал за Куаем. Откуда в столь сильном и стойком мужчине могло найтись место подобным желаниям? Попал ли он в эту ловушку гораздо раньше? Внезапно возникнув, вопрос сразу потонул в вязкой похоти. В голове сейчас почти такая же бездна, что распростёрлась бескрайним сумраком на небе. Здравый рассудок бесповоротно окутан маркими тенями возбуждения — Куай едва сдерживал себя, чтобы не наброситься на Ханзо прямо сейчас. Тот явно вошёл во вкус — пальцы задвигались быстрее, беспорядочно мечущийся по телу криоманта взгляд голодно ласкал его от лица до прижатого к бедру члена. Саб-Зиро невольно засмотрелся в омут пожирающих его глаз. Подумать только, сколько же Ханзо ждал этого момента, сколько сюжетов про них двоих он выстроил прежде чем вот так банально попытаться использовать его тело. Верно, боялся — и правильно делал. — Ну же... — выдохнул он нетерпеливо, и Куай даже не успел подумать о том, что сделал что-то не так в ответ на недовольный стон, отреагировав мгновенно — будто ждал всю жизнь слов дозволения. Он притиснулся головкой к расслабленному горячему входу, и придерживая член одной рукой, плавно скользнул в жаркое нутро. Стон в унисон — единый звук на разный лад — выбил последнее самообладание из и без того штормившего тела. Хотя член только наполовину вошёл в мокрое отверстие, смотрелось прекрасно — дырка обхватывала его до белых мушек перед глазами, так ладно, словно была создана для его члена, обласкивала каждую пульсирующую от притока крови венку на крепком стволе. Куай наклонился и лёг на Ханзо, нуждаясь хоть в какой-то точке опоры. Двинувшись ещё глубже, он выдохнул, отдаваясь новым ощущениям, и наконец позволил себе расслабиться, чуть коснулся бёдрами чужих ягодиц. Ханзо расценил этот жест как-то по-своему, ухватился за плечи, притягивая Куая к себе ещё ближе. Сбивчивый шёпот коснулся покрасневшего уха, но Куай не понимал ни слова, коротко мазнув по лицу Ханзо в поисках разгадки — тот лишь дрожал, судорожно сжимая пальцами массивную спину криоманта, и кажется, о чём-то просил. Куай не вслушивался. Смятение, сгущённое томной пеленой опьянения, правило им сейчас. Словно только родившийся слепой котёнок, он тыкался носом Ханзо то в шею, то в ключицы, изучая знакомые терпкие нотки пота и жара кожи, теперь переливающиеся другими гранями; толкался медленно, почти осторожно, пробуя снова и снова, и с каждым движением возбуждение всё сильнее кипело в стылой крови, против его природы согревая тело. — Быстрее... — окатил ухо жаркий шёпот, и влажный язык невозможно долго провёл по ушной раковине, отдавая громким хлюпом в помутневшем рассудке. Бёдра судорожно дёрнулись в руках, побуждая к более активным действиям. Какое нетерпение. Однако Куай хотел прочувствовать момент от и до, исследовать каждую открывшуюся ему особенность своего тела, и лишь пресытив своё любопытство он сделает то, что от него хочет Хасаши. Отчасти из любопытства, отчасти — из вредности. И он наблюдал. Замечая, насколько же сильно ему нравилось прижиматься лицом к покрывшейся испариной сильной груди и чувствовать бешеный стук сердца, отдающий в самое ухо — и двигаться — дразняще медленно, более сжимая не простыни по обеим сторонам от тяжко дышащего Ханзо, а его бока, проникая не только членом, но и ногтями под кожу, оставляя полулунные ямки следом принадлежности. Кончиками пальцев Ханзо проводит по коже — Куай неожиданно чувствует, как исходится сотнями мурашек, а мышцы спины под прикосновениями сводит от удовольствия, будто специально вынуждая войти чуть глубже и резче, коротко дёргаясь от переизбытка чувств. Так не пойдёт. Опытный глаз видел, как криомант во имя непонятно чего сдерживается, мучаясь от собственного же тягучего темпа. Ноги, обхватывающие его талию, внезапно сжались — первый сильный толчок пронял их обоих. Высокий просящий стон без слов умолял Куая быть ещё грубее, трахать до звёздочек в глазах — пока над горизонтом не займётся блеклое рассветное солнце. Будто схлестнувшись с ним в споре, Куай обхватил Ханзо руками, стискивая в удушающих объятиях. Наглый Ширай Рю может подождать — хоть вечность, если придётся. Но выдержка покидает его. Против собственной воли он ускоряется с каждой секундой. Едва не срывался на стоны, хрипло рыча куда-то в стык плеча и шеи, водил губами и носом по ключицам, в порыве страсти не зная как положить голову, чтобы увидеть, впитать всё, что дарит горячее сильное тело, льнущее к нему преданно. Мужчина под ним не отказывал себе в удовольствии, сладко всхлипывая на каждое движение члена внутри. Влажная дырка пульсировала, прелестно обволакивала ствол по всей длине, принимая всё что дают и просила добавки, сжимаясь и разжимаясь на основании, когда Куай медленными толчками входил до упора. Один лишь вид такого Ханзо кружил Куаю голову похлеще той дряни, что по-хорошему надо было вылить прямо на его дурную голову — за то, что в неё вообще смогла прийти такая идея. И всё же, он повёлся на мольбы. Ведь это так тянуще-приятно, так хорошо — вогнать член по самое основание со шлепком кожи о кожу, втиснуть тесно-тесно в себя, дохнув в шею жарким дыханием. Для пущего удовольствия он менял угол проникновения, следил за игрой эмоций на лице Ханзо, стонущего неразборчивые мольбы, впившись в спину криоманта ногтями, пытаясь притираться всем телом, насколько это было возможно в хватке вцепившегося в него Куая. Резкими рваными толчками он вколачивал Ханзо в скомканую постель, влажную от их пота и следов борьбы. Удачно всё-таки, что покои грандмастера расположены отдельно от казарм — вот бы удивились мастера и адепты, заслышав стоны и шлепки из его спальни. — Куай... — сквозь стоны и всхлипы его имя он вскрикнул единым, чистым звуком, вжавшись ещё теснее. Тело под ним затрепыхало, подбрасываемое оглушительным оргазмом. Член Ханзо натужно подрагивал, зажатый между их животами, обдавая горячим липким семенем. Стенки ануса сжали Куая так сильно, словно хотели выдоить его досуха, не выпускать крепкий член из себя, пока не истощит окончательно. Его рука дёрнулась в очевидном желании прикрыть рот, но Куай сгрёб его запястья в замок над головой, вперившись взглядом в перекошенное похотью лицо. Видеть каждую эмоцию, каждый полутон стонов, срывающихся на высокие нотки, зажимать его, чувствуя огромную мощь, льнущую навстречу его рукам — это то, что нужно Куаю сейчас. Всего лишь порыв инстинктивной страсти. Ханзо впервые выглядел так уязвимо, что Куай решил ни в коем случае не доставить ему удовольствие лицезреть то же самое. Удерживая за талию, Куай жёстко драл его, протаскивая каждым толчком по кровати. И он, расслабленный, мягкий словно плавленый сыр, легко поддавался силе движений, жалобно всхлипывая от слишком сильной стимуляции. Но несмотря на боль, Ханзо продолжал обнимать его полюбовно, мягко. Он делал это не задумываясь. Не похоти ради — только для Куая. Загнанное дыхание вилось прохладной испариной сквозь зубы — сдерживать криомантию было всё труднее и труднее, но прерываться Куай не стал бы и под страхом смерти. Сильные руки гладили его, задевая самыми кончиками ногтей чувствительные зоны. Липкими, тягучими словно сладкая патока, касаниями от сосков спускались по рельефу живота ниже, почти к лобку, и снова возвращались к плечам, игриво задевая бока. В какой-то момент смоченный чем-то палец скользнул внутрь, и это стало спусковым крючком. Невнятный звук, одновременно напоминающий стон боли и наслаждения, потонул в изгибе чужих ключиц. Член всё ещё стоял, накачивая спермой пульсирующую в послеоргазменной неге дырку. Куай мелко двигался внутри, не отрывая лица от горячей взмокшей груди. Сдавленно выдохнул, когда туман вожделения наконец оставил его разум. Разодранное нутро выпустило ствол с непристойным хлюпом, и Куай, не желая отрываться от него, перекатился и откинул голову на крепкое плечо, переводя дыхание. Теперь, когда голова снова соображает, он обдумывал произошедшее. Его первый опыт. Куаю перевалил третий десяток лет, но таких ощущений он не испытывал никогда. Тело впервые вело так, что невозможно было устоять, сдержать его порыв. Даже будучи подростком, он отлично контролировал себя, в моменты возбуждения просто подмораживая кровь. Были поллюции, но они — естественная реакция организма на скопившееся семя. Стыдиться тут было почти нечего. Другое дело — отсутствие самоконтроля, губительное для воина. Эта страсть, нет, алкогольный делирий — целиком и полностью вина Ханзо. Он подчинил его, пусть и на время, заставил хотеть до дрожи. Его рвение и усердие отчасти окупились — головокружение из серьёзного превратилось в лёгкое, а координация движений почти вернулась до прежнего состояния. Уставшее после тяжёлого вечера тело так и клонило в сон, но размышление о произошедшем было куда важнее. Кто они теперь друг другу? Не друзья, и не любовники — в клане запрещены любые сексуальные контакты. Союзники? Но как теперь смотреть ему в глаза? Дальше пути нет. Они просто не смогут общаться и работать вместе так, как прежде. И это тяжело принять. Да, эта ночь тепла и уютна, но она кончится, и на смену ей придёт тёмный, полный несбыточных обязательств день. Личным прихотям нет места среди его буйных треволнений. Словно почувствовав его душевные метания, Ханзо судорожно выдохнул, обнимая криоманта за голову. И тогда Куай понял. Как бы это ни было абсурдно, Ханзо любит его. Пылко, но тихо, как мог бы только он один. Ширай Рю не был обязан помогать ему — и выкладывался по полной, взваливал на себя дела грандмастера и недостающих мастеров, даже не обращая внимания, сколько успевал сделать за день. И даже больше. Куай видел, как каждый раз Ханзо засыпал позже всех. Расхаживал по коридорам казарм, пока точно не удостоверится, что эта ночь пройдёт спокойно. Куай списывал это на японские причуды и банальную паранойю от травм, полученных в Храме Огня. Теперь же всё, что он знал об этом угрюмом ниндзя, заиграло новыми красками. Как он мог, после всего того, что между ними было, отвергнуть его? Его, так спокойно, но верно заглядывающего в глаза, грозного и сильного — под стать ему самому — но бесконечно нежного и любящего. Куай и вовек не избавится от мук совести, разбив Ханзо сердце. Это просто невозможно. Как невозможно было устоять перед ним тогда, когда он, печальный и злой, коснулся его в первый раз со всем трепетом, утягивая в омут порока. Как невозможно и сейчас, когда Ханзо вдыхает запах его волос, перебирает пальцами короткие прядки, плавясь от счастья. Широкая ладонь коснулась подбородка, поднимая лицо Куая. Они встретились взглядами — страстный огонь и терпеливый холод — и Ханзо потянул его на себя, касаясь губами лба так нежно, будто этим своим действием мог передать всю любовь и обожание разом. Куай окинул взглядом его мягкое лицо, и тот улыбнулся ему, притягивая к себе. Да, он не ошибся. В карамельных глазах плещется неподдельное блаженство и ласка. В который раз за этот безумный день Куай сдался, позволяя Ханзо вести. Он сонливо прикрывает глаза, но видеть и необязательно. Чужие губы целомудренно накрывают висок, спускаются ниже, мазнув по щеке, и наконец добираются до губ. Он продолжает с того момента, на котором они остановились в самом начале. Целует глубоко и медленно, давая Куаю понять последовательность действий. Прихватывает своим языком его, ведёт самым кончиком по нёбу, потом снова — и на этот раз Куай слабо отвечает, в бестревожном мареве дремоты даже не догадываясь, насколько это распаляет кровь. Криомант проваливается в сон неожиданно — Ханзо не хочет мучить утомлённого грандмастера. Отрывается от него так нехотя, огорчённо вздыхая. Неизвестно, как он отреагирует, когда протрезвеет. Сделанного не воротишь. Ханзо лишь надеется, что достаточно бесшумно поднимается с кровати, запахивает края формы — благо одежду подбирать не нужно — коротким движением обтирает себя и Куая, скрывая последние следы их ночи. Лишь початую бутылку оставляет — на память. А может намёком на продолжение, Ширай Рю так хочется верить, что когда-нибудь лёд треснет. Саб-Зиро непременно вспомнит, а с бутылкой на столе и беспорядком одежды на нём отпадут последние сомнения. И Ханзо страшно до одури. Страшно, что он себе позволил сделать, ведомый глупым порывом бессилия перед собственными чувствами. Ханзо бережным движением рук накрывает возлюбленного одеялом с головой — не раз замечал, как во сне Куай заматывался в одеяло, как в кокон. Ханзо никогда не позволял себе сверх дозволенного — коротко окидывал желанное тело взглядом, и скрывался, ещё долгие дни вспоминая, как уязвимо и невинно выглядел Куай в те редкие минуты. И потому каждый момент, когда он спал без задних ног от усталости, позволяя зайти в свои покои незамеченным, навсегда отпечатались по ту сторону век, словно кадры плёночного фотоаппарата. Быть может то, что он видел тогда в Куае — всего лишь отражение его собственных чувств. Саб-Зиро никогда не давал повода усомниться в исключительной твёрдости своего характера. Железной рукой он удерживал целый клан, включая остатки Ширай Рю. Не дал паническим слухам расползтись по Лин Куэй так играючи, будто повода для волнений и не появлялось. Жизнь за толстыми крепостными стенами протекала так же, как и до начала Армагеддона. Размеренно, мирно, почти спокойно. — Спи спокойно, Куай Лян, — проронил Ханзо шёпотом, и тихо выскользнул из спальни, скрываясь в тени коридора. Завтра предстоял тяжёлый день.

***

Хмурое утро дохнуло холодом, ударив оконными ставнями по стене. Резкий звук заставил Саб-Зиро пробудиться ото сна. Разлепив веки, он глянул в открытое окно. Сокрытое чёрными тенями, тусклое солнце освещало новый день. Нити бледных лучей робко спадали в темноту покоев с серо-жёлтых облаков, задумчиво стелясь по поверхности комнаты сыпучим песком. Сейчас же почти полдень! Куай вскочил с кровати, застёгивая форму на ходу — почему он уснул прямо в ней? — но внезапно остановился. Взгляд зацепила причудливая игра света. На журнальном столике задорно сверкало дутое стекло, переливаясь красно-жёлтыми бликами. На дне пузыря всё ещё плескалось початое пойло. Куай вздохнул. Ставни стоило бы закрыть — того гляди и вырвет с петель несчастную фурнитуру. Подойдя к окну, он на мгновение задержался, втягивая разряжённый горный воздух полной грудью. Там, внизу, раздавалось зычное гарканье Ханзо, тренирующего молодняк перед обедом. По ту сторону учебного корпуса, около столовых, выливал отходы повар. Видимо, обед через час-полтора. Прежде чем ставни захлопнулись, Ширай Рю поднял голову вверх. Куай уловил лёгкое дёргание его руки, как будто хотел махнуть ему. Так было дозволено у него в клане — но устои Лин Куэй порицают любые личные привязанности. Воин должен быть хладнокровен и беспристрастен. И даже касаясь тёплой руки, перетянутой форменной грязно-жёлтой перчаткой, Куай не перестаёт напоминать себе об этом. Догмы клана в его голове звучат чётко, но неуверенно. Да и чёрт с ним.