Он живой и светится

Леонард ненавидел пыльцу. Любую: земную, инопланетную, космическую… Пыльца всегда приносила проблемы. В личном рейтинге Леонарда она занимала первое место, со значительным отрывом оставляя позади пещеры, внезапно проявляющееся гоблинское чувство юмора и самоубийственное геройство Джима. Дома, в Атланте, Леонард приветствовал начало цветения почти каждого из трехсот видов растений оглушительным чиханием. Космическая пыльца пока ничего Леонарду плохого не сделала (а может, она и не существовала, что подозрений не снимало ни в коем разе), а вот инопланетная доставляла столько головной боли, что хоть мемуары пиши. Краснорубашечники гибли, энсины теряли разум, капитан впадал в первобытную ярость, а они со Споком однажды застряли в пещере (пещеры — второе место в рейтинге), и невинно выглядящие бледные подземные цветочки опылили их чем-то настолько ядреным, что Леонард до сих пор краснел, вспоминая, чем, как и сколько раз занимался с гоблином на ковре из этих самых цветочков почти двое суток. Джим вошел, прервав размышления Леонарда, непривычно тихо. Постоял, а потом сообщил похоронным тоном: — Пыльца. Леонард вздохнул. Не стоило думать об этой гадости. Мысли, как известно, материальны. — Кто? — Да вся экспедиция. — Из-за «всей экспедиции» ты бы не стоял тут как на похоронах. — С ними Спок. Ага. Все понятно. Леонард прихватил респираторы (которые обычно были бесполезны, но инструкция есть инструкция), сунул в сумку трикодер и одернул форменку. На необитаемой планете без имени, зато с зубодробительным идентификатором им с Джимом пришлось отлавливать членов злосчастной экспедиции по одному. Последнее. что они успели передать: «Берегитесь красивых цветов…» — не слишком помогало. Красивых цветов вокруг была уйма. — Джим, похоже, что эта пыльца заставляет человека почувствовать их самые ужасающие страхи. Действительно, кто-то тонул, стоя по колено в ручье, задыхаясь по-настоящему, кого-то приходилось убеждать, что стены не смыкаются вокруг него, тем более что в чистом поле и стен-то никаких не было. Одного совсем юного парнишку Джим «спас» от кошмарного хищника размером с бурундука. На этом фоне абсолютно нормальный Спок, вышедший с выражением лица «Меня окружают идиоты» из пещеры, стал таким глотком свежего воздуха, что Леонард чуть на шею к нему не бросился. А ведь пещеры не предвещают ничего хорошего – это стоило запомнить. Благополучно вернувшись на Энтерпрайз, Леонард сел составлять отчет. В целом, необратимых последствий не наблюдалось: обострение фобий, парочка панических атак, три обморока — ничего, что не лечилось бы несколькими выходными, мягким успокоительным и внеочередным сеансом в теплицы с земными растениями и голографическими земными же пейзажами. Но было и два серьезных случая. Настолько, что пришлось отправить пациентов в криокамеру до прибытия туда, где можно найти квалифицированных психиатров. — Доктор, я не помешаю? Спок, конечно, помешал. Но его визит был кстати: Леонард хотел проверить его состояние и был то ли рад, то ли разочарован. Состояние как состояние. Не стоило и трикодер в руки брать. А потом… — Доктор, я хотел бы поблагодарить вас. — За что, Спок? Я вас просто осмотрел, как и всегда после миссии. — Вы меня спасли. Леонард занервничал. Спок был непохож сам на себя. В голосе ни капли яда, сплошная искренность, от которой мурашки по телу. — И как я вас спас? И почему об этом не помню? — На планете (конечно, гоблин назвал идентификатор полностью) я подвергся воздействию пыльцы местной флоры. И испытал мучительные ощущения. — Какие именно? — Леонард включил запись. Остальные побывавшие на планете утверждали, что ничего не помнили. — Это было одиночество. Будто я остался совсем один: все живые существа исчезли или погибли. — Я очень вам сочувствую, но, боюсь, что не мог в тот момент… — Вы позвали меня. Я пошел на ваш голос, увидел пещеру и нашел в ней вот это. Спок полез в карман и протянул Леонарду пустую ладонь. Отчего-то Леонард был уверен, что это не розыгрыш. — Спок, — как можно мягче начал он, — опишите, пожалуйста, этот объект. Мне понадобится для отчета. — Это кристалл. Голубого, почти синего цвета. Он визуально кажется холодным и твердым, но он теплый и шелковистый на ощупь. А еще он светится. И пульсирует с частотой человеческого сердца. Вашего сердца, доктор. Пульсация и свет успокаивают. — Спасибо, Спок. Ответьте, пожалуйста, почему вы отдаете его мне? — Сейчас этот поступок кажется мне наиболее логичным. — Хорошо. Я заберу у вас ваш талисман, раз уж он сохранил вам, гм… рассудок. Ну, почти сохранил. И даже не скажу Джиму. Но завтра обязательно придите на повторное обследование. Леонард разыграл пантомиму, «взяв» воображаемый кристалл с ладони Спока и «положив» его в ящик стола. А назавтра Спок был совсем обычным, то есть ядовито-вежливым зеленокожим ублюдком. Есть все же что-то постоянное в этом мире. *** Такие вечера, как этот, Леонард обычно коротал с бутылкой виски. Он не любил космос. Путешествовать сквозь пустоту в консервной банке (очень красивой современной и величественной консервной банке) — что может быть глупее? Впрочем, человечеству свойственны дурацкие идеи, которые почему-то считаются прорывами. А Леонард даже на полном людей «Энтерпрайзе» чувствовал себя подвешенным в вакууме. Без опоры. Без поддержки. Одиноким. Единственным оставшимся человеком во Вселенной. Насколько он знал, большинству покорителей космоса, потенциальным героям, были чужды такие ощущение, ну, может, только… Из глубин ящика стола послышался глухой стук. Будто сердце. Леонард открыл ящик и уставился на светящийся кристалл. С виду холодный и твердый. С резкими гранями, тронь — порежешься. Но в руках кристалл ощущался теплым, бархатным и толкался в ладонь в успокаивающем ритме. Все, как описывал Спок. Только в одном он ошибся. Кристалл был зеленым. Леонард хмыкнул, покачал головой и пошел спать, так и не открыв бутылку. Утром кристалл исчез, но Леонард все равно «взял» его из-под подушки и «положил» в тот же ящик стола. Жизнь такая, что талисманами разбрасываться не стоит. Может, и Споку еще пригодится.