***
Произошло это так внезапно, что Морро в моменте растерялся настолько, что даже не сразу запаниковал. Он заходил в Волмарт, чтобы купить лапшу быстрого приготовления, воды и жвачки: необходимый набор для выживания человеку, который после этого собирался поехать на репетицию и провести в гараже ближайшие двое суток. И потом, внезапно, его окликнули. По фамилии, от чего Морро вздрогнул, ведь он едва ли мог вспомнить хоть одного своего знакомого из Нью Йорка, имеющего склонность к такой навязчивой официозности. И уж слишком неуверенно этот голос звучал, — да и в груди отдавался очень странным ощущением. Но Морро рефлекторно обернулся до того, как успел подумать. И это был Ллойд, мать его, Гармадон, с пачкой макарон в руках, нелепо завязанными в хвостик волосами, и растерянным взглядом. Первой мыслью было то, что ему идут длинные волосы — он отпустил их со школы — а вторая мысль была набором несвязных нецензурных выражений, начинающих нести смысл только если их отделить друг от друга запятыми. Ллойд… Пожалуй, из всех людей в его жизни, именно с ним он хотел бы встретится меньше всего. За исключением, разве что, деда с бабкой, которым просто не стоило бы знать, как их внук сейчас выглядит. Ллойд — его первая, да и справедливости ради, единственная влюбленность, произошедшая, когда им обоим было по одиннадцать. И вел себя Морро тогда… не слишком адекватно, что абсолютно свойственно детям того возраста. А потом, вместо того чтобы отстать от Ллойда, он продолжал портить ему жизнь, вплоть до выпускного класса, когда он просто перестал контактировать с миром, погрузившись с головой в составление планов, как сразу же после выпуска переехать лишь-бы-куда-нибудь. И нельзя сказать, что это как-то сильно его мучало все эти годы: мол, какой ужас, он шесть с половиной лет издевался над ни в чем неповинным человеком. Это воспринималось больше, как подростковая шалость, что — безусловно — было не самым приятным воспоминанием, но, когда оно иногда всплывало в памяти, вызывало не более чем легкую неловкость. Но Морро мог так к этому относился, лишь когда был полностью уверен, что Ллойда никогда больше не встретит, и они оба существуют независимо друг от друга на расстоянии несколько сотен километров, в немом согласии никогда не вспоминать этот период. И оказаться с ним лицом к лицу Морро определенно готов не был. И по Ллойду было видно, — он тоже. — Классная, эм, прическа, — Ллойд неловко пробормотал, несколько раз запнувшись в двух словах. Он неловко почесал висок и отвел взгляд в сторону. На этом моменте Морро понял, что отпираться, мол он не знает никакого Сторма, вы обознались — поздно. До этого у него была смутная надежда на справедливость мира: должна же была ему хоть раз сыграть на руку его неформальная внешность. Знаете ли, человека вполне можно не узнать, если он покрасится в неоново-зеленый и сделает четыре прокола, — особенно если до этого вы не виделись несколько лет. Но, кажется, Морро слишком сильно выдавало его выражение лица. Не смотрят так на случайного прохожего, который с кем-то тебя перепутал. — Спасибо. Морро, резко глубоко вздохнул, ведь внезапно заметил, что задыхается. — Я хотел спросить, — проговорил Морро спустя несколько секунд, сглатывая лишнюю слюну, — Что ты тут делаешь? После этих двух коротких реплик, сказанных на одном дыхании, пусть и с нескромной паузой между ними, Морро снова почувствовал, что задыхается. Пришлось приложить не мало усилий, чтобы втянуть воздух в легкие. Его тело, казалось, полностью онемело, — до такой степени, что его несколько удивляло, что он до сих пор способен стоять на ногах. — Я живу напротив, — неуверенно пробормотал Ллойд, — да и учусь, —он выдержал паузу — ему тоже необходимо было вздохнуть, но Морро, который не находил себе достаточно смелости, чтобы смотреть на Ллойда, успел подумать, что тот от него сбежал, — тут рядом. — А на… кого ты учишься? Морро спросил это до того, как понял, что у них были не совсем те отношения, чтобы начать разговаривать про то, как изменилась их жизнь за прошедшие годы. Он просто ляпнул первое, что пришло в голову: то, что обычно спрашивают у малознакомых людей в такой ситуации. — В Пейсе, на уголовном праве. Звучало очень неловко, но Морро умудрился этого не заметить. Его мысли всё глубже и глубже закапывали его, лежащего в гробу из собственного стыда. Морро уже успел надумал себе, насколько Ллойд жалеет о том, что вообще завел этот разговор. Кому на его месте было бы приятно с ним разговаривать, — но это же Ллойд, ему вежливость не позволит просто пройти мимо, не поздоровавшись. — Понятно. Ллойд не знал, что можно сказать дальше, а Морро перестал переживать о таких приземленных вещах, как повисшая между ними неловкая тишина. — А ты… учишься где-то? Простой вопрос, заданный явно лишь для того, чтобы сказать хотя бы что-то, — едва ли Ллойду и правда было интересно — поставил Морро в тупик. Ему было стыдно признаваться, что он нигде не учится: лишь подрабатывает, когда выйдет, да на гитарке поигрывает. Вряд-ли весь из себя правильный и педантичный Ллойд нормально относится к такому образу жизни. А у Морро, спустя года, оставалось желание быть в его глазах хотя бы кем-то, — насколько это вообще возможно в их условиях. Морро разнервничался слишком сильно, чтобы выдавить из себя ответ. — Эм, ладно, прости, я, ну… — Прости, я… — всё это было так ужасно, но Морро не знал, что можно сказать, — да и можно ли хоть что-то — чтобы исправить ситуацию. — Мне надо идти. Давай, это, ну… В другой раз поговорим, — протараторил Морро на одном дыхании, после чего сразу же скрылся в отделе со сладостями. На ватных ногах, и без единственной мысли в голове он дошел до кассы самообслуживания, пробил свои пол дюжины пачек Принглс и две двухлитровые бутылки воды, абсолютно забыв про наличие жвачек в своем списке покупок. После чего, усердно продолжая выгонять из головы любые мысли, пошел домой — и не заметил, в какой момент начал бежать. Ему хотелось побыстрее оказаться в своей квартире, и закрыться там от всего.***
И вот, он здесь. Сидит на диване, и думает над тем, что за последние десять лет совершенно не развился как личность. Раз за разом в голове прокручивается произошедшее за те несколько минут. Морро очень больно от этого, в том числе и физически: в грудной клетке неприятно сдавлено. Но у него недостаточно силы воли, чтобы перестать себя накручивать. Мысли в голове потихоньку видоизменяются, и старое «о боже, почему именно Ллойд?» больше не отзывалось, а на его место пришло ещё более неприятное: «Это, блять, был Ллойд, а я, придурок, убежал, ну неужели нельзя было вести себя адекватнее?». Он абсолютно не против того, что вселенная, или кто-бы то ни было ещё, устроила всё так, что они с Ллойдом снова пересеклись. И Морро злится сам на себя, что вместо того, чтобы разыграть сцену: мол, прошло три года, я изменился, и жалею о том, что было, — что даже не будет ложью — давай, если ты не против, начнем все заново. Но нет, он разволновался и убежал, не посчитав нужным хоть на секунду остановиться и подумать над тем, что он делает. Разве так ведут себя взрослые люди? Не то, чтобы он много думал про Ллойда все эти годы — абсолютно нет, даже наоборот, он предпочитал про него лишний раз не вспоминать, надеясь на то, что они больше никогда не встретятся, и не придется смотреть ему в глаза. Потому что Морро знал — если они встретятся, он не сможет с ним разговаривать. И пока Ллойд был неловким воспоминанием, которое можно игнорировать, когда оно приходит в голову — всё было чудесно. Да и то, что они никогда больше не встретятся, было очень вероятно, ведь Ллойду, с его-то аттестатом, открыта дверь в любой университет США. Какова, блять, вероятность, что он будет учится в том единственном, до которого от этой ободранной квартирки полчаса неторопливым шагом? Должно же было так повезти! По щеке медленно стекает слезинка, но Морро вовсе не грустно. Он перенапряжен, ему стыдно и страшно, отчего-то очень реальным кажется то, что Ллойд теперь его ненавидит — и это конец всего. Он лишь надеется, что через пару дней он сможет над этим посмеяться. Телефонный звонок заставляет его вернуться в реальность. Звонит Банша. Ко всему остальному, он совершенно забыл, что у него на этот вечер были договоренности. И к тому же, никакого адекватного оправдания этому поведению у него нет. Причина «Я встретился с бывшим одноклассником, который мне нравился, или нравится, я, блять, не уверен, и теперь паникую, что опозорился на всю жизнь вперед, так что сижу у себя дома и рыдаю» даже в голове не звучит валидно. А если произнести это вслух, то есть все шансы того, что это будет самым жалким, что Морро говорил за свою жизнь. Так что он сбрасывает вызов. Он не собирается сейчас ещё выслушивать, как его отчитывают за хреновое поведение. Как-нибудь уж сам разберется, извольте. Заманчивой кажется идея больше никогда ни с кем не общаться, и добиться внеземной популярности в одиночку, но остатки, пусть и небольшие, работающего мозга, прекрасно осмысливают абсолютную невозможность этого плана, так что лаконичное сообщение «Я сегодня не приду, завтра тоже навряд-ли, простите пожалуйста, я обязательно всё объясню» отправлено, после чего Морро поспешно вышел из сети. За пару дней он проспится и обязательно придумает что-нибудь, достаточно реалистичное, и в то же время, поддерживающее образ крутого парня. Либо впадет в паранойю и будет бояться выходить из дома, чтобы случайно не пересечься с Ллойдом. Морро ещё не определился, какой вариант звучит правдоподобнее.***
На следующее утро, апатично евши лапшу быстрого приготовления, даже не пытаясь самоутвердиться за счет умения пользоваться палочками, Морро смотрит где-то между стеной и окном, продолжая игнорировать телефон. Он абсолютно не ощущает готовность отвечать на несколько сотен гневных сообщений. У него не было времени придумать алиби, поддерживающее его образ человека без проблем с головой. Но и отчаяться настолько, чтобы рассказать всё как есть, он тоже ещё не успел. Вопрос о том, как ему вести себя дальше, стоит довольно остро. Хотя, не сказать, что он прям стоит — быстрее, упал на пол, угрожая тем, что вот-вот Морро забудет через него переступить. Морро пиздец как хочется оставить все как раньше — сесть, и под эпическое аниме на фоне придумать легенду о том, как он провел вчерашний вечер. Правдоподобную настолько, чтобы поверить в нее самому. А Ллойд ему вообще приснился — да, своеобразный сон, но что тут поделаешь. Но его грызёт совесть. Морро слишком переживает о том, что у него не выйдет обмануть самого себя. Он может вести себя как раньше, ничего не сказать друзьям, — но сам-то он будет знать, какое решение принял. И как-то не слишком приятно признавать, что он примет такое же эгоистичное, как и десять лет назад. Пусть сейчас этот внутренний конфликт имеет сильно меньшее влияние на реальность, но в голове ощущается сильнее — за десять лет мозгов-то прибавилось.***
Дело это было, когда Морро был в пятом классе. И он не так уж и много помнит о себе в то время. Ведь был он… не самым смышлёным ребёнком. Кажется, это был тот период, когда у него была челка, не стриженная неприлично большое количество времени, закрывающая половину лица. Он страшно ей гордился, ведь бабушка с дедушкой запрещали ему отращивать волосы — мол, недостойно мальчику таким заниматься. Но челку не стричь ему можно было — и плевать, что ничего не видно, плевать, что выглядит это тупо, главное — не ходить с короткими волосами, ведь это — абсолютно не круто. Это был тот период, когда на заставке телефона — микроскопического четвертого айфона, по экрану которого он тогда с трудом попадал пальцами, — у него стояла идиотская картинка с надписью «чо ты тут забыл положи мой телефон на место и вали пока не поздно» — конкретно с этой. И Морро был абсолютно уверен, что он очень крутой, и, если кто-то вдруг возьмет его телефон — сразу же испугается и убежит. А ещё, у него в те годы была фиксация на рэпе. Возможно, фиксация на рэпе в раннем пубертате, которую ты будешь стыдливо вспоминать последующие двадцать лет — необходимый этап взросления в жизни каждого мальчика. И проблема этой фазы у Морро была не в рэпе как таковом, — он не имеет ничего против рэперов, не ему, играющему в хеви-метал группе судить, — а в том, насколько странно он себя тогда вел. Он постоянно доказывал всем подряд: одноклассникам, учителям, бабушке с дедушкой, случайным людям в интернете, кассиршам в магазине, и этот список можно продолжать еще долго, — что он станет рэпером. И нет, он не просто мимолетом это упоминал, мол, «тупые учителя, заставляют учиться, мне это всё не надо я-буду-рэпером». Ему абсолютно не нужен был мотив, предлог, подходящая обстановка, или чтобы то ни было ещё, чтобы начать болтать про это без умолку. Это случалось, без преувеличения, каждый раз, когда Морро заводил с кем-то диалог. На улице он постоянно слушал песни Кендрика Ламара, надеясь, что к нему кто-то подойдет и спросит, что у него играет, и он — с огромной гордостью в голосе — ответит. И после этого обязательно начнет рассказывать, что он и сам станет рэпером, когда вырастет. Второго пункта в его плане не было, но он точно не смог бы сдержаться. Но никто ни разу к нему так и не подошел. А ещё, у него был блокнотик, с крутым — даже слишком — дизайном. Ночь, зеленые молнии, и на дереве сидит страшный дракон, с светящимися ярко-красным глазами. У него было острые рога и крутая чешуя, отдающая серебром. И ещё в правом углу обложки был нарисован какой-то иероглиф. Морро тогда ещё был недоволен, что тупые дизайнеры не додумались нарисовать огненное дыхание. В таком случае, этот блокнот мог соревноваться на звание любимой вещи с Кендриком Ламаром. Хотя, нет Кендрик Ламар — не вещь, это была бы не честная битва. И Морро не помнил про этот блокнот большую часть времени — потому что обычно он тратил вечера на просмотр третьесортных аниме. Но время от времени бабушка забирала у него телефон за плохие оценки, так что он не мог бездумно тратить на это всё свое время. А делать уроки было против его понятий, — он из принципа никогда их не делал. Мог сидеть за столом часами, смотря в тетрадку, чтобы бабушка поверила, что он что-то пишет, — и это было абсолютно тупо, ведь он всё равно не мог отдыхать. Но сделать математику было выше его гордости. Так что, когда телефона не было, Морро садился за стол, клал перед собой своего крутезного дракона, и… …писал депрессивные рэп тексты. И это было не так плохо, как это звучит. Это было ещё хуже. Это был период, когда Морро увлекался паркуром. Хотя, именно паркуром он увлекался до того, как впервые упал с гаража, разбив себе коленку. После этого его увлечение переросло в «рассказывание всем подряд, какой он мастер в паркуре». И про разбитую коленку он тоже рассказывал, — тяжелая травма, это же такой повод для гордости! А ещё, в то время вместо сна Морро играл в идиотские визуальные новеллы для мальчиков: знаете, такие, где ты король школы и все девушки, — с большой грудью, обязательно с большой грудью, — к тебе пристают. И ни в одну из них Морро не доиграл до конца, — он в панике прятал телефон, каждый раз, когда дедушка вставал ночью в туалет. И после этого каждый раз сразу же засыпал. А утром игру приходилось удалять, — чтобы бабушка не увидела, на какие непотребства он смотрит. Но каким же крутым он себя ощущал после этого, ведь главный герой — это же прям он! За ним тоже в школе все бегают! Вот пройдет время, вырастет грудь у его одноклассниц, и они все тоже будут у его ног! И похожих историй у него было много. И если бы эволюция личности одиннадцатилетнего Морро закончилась где-то на этом моменте, это было бы комично и неловко. И он вспоминал бы это с теплой улыбкой, пусть и не рискнул бы рассказать хоть кому-то. Хреновым это всё стало в тот момент, когда он умудрился влюбиться в одноклассника. И, опять-таки, проблема была не в однокласснике и не во влюбленности, а в том, насколько тупо Морро себя вел. Хотя, нет, возможно, в выборе одноклассника часть проблемы тоже была. Если бы это был один из тех, кто верил в постоянный треп Морро про рэперство и восхищался его гениальностью — а таких было больше, чем может подумать любой взрослый, — вероятно, всё было бы по-другому. Возможно, они начали бы встречаться, и Морро бы рассказывал абсолютно всем подряд — кроме бабушки с дедушкой, они не одобрят однополые отношения, — о том, какой у него крутой парень. А потом, через полгода, как и любые одиннадцатилетки, они бы расстались, и боялись бы смотреть друг на друга ближайшие пять лет. Но это всё ещё было бы не более чем «комично и неловко». Но жертвой стал Ллойд, который, кажется, и до этого боялся чрезмерной экспрессивности Морро, и старался не подходить к нему слишком близко. А после того, как Морро, окрыленный своими чувствами, стал проявлять к нему особенное внимание, Ллойд стал его целенаправленно избегать. И это привело к двум последствиям: во-первых, Морро стал писать депрессивные рэп песни про любовь — но о таком в приличном обществе говорить не принято, а во-вторых, он решил признаться в любви. И это уже было именно хреново. Ему хотелось быть романтичным и крутым. Но понятие «крутости» у него было очень специфическое, а на то, чтобы быть «романтичным» у него не хватало денег. И вместе это сочетание давало убийственный результат. Морро смог догадаться, — именно догадаться, додуматься ему бы не хватило ума, — что Ллойд не согласится пойти с ним погулять. Так что свое представление он решил проводить в школе. Он надел свою любимую футболку, на которой было нарисовано белое кладбище, по которому шёл Ягами Лайт, держа в руках тетрадь смерти, а на фоне, из кромешной тьмы, тянулись руки. Качество материала, из которого футболка была сделана, и этого рисунка были примерно одинаково ужасны, но Морро этого критично не замечал. И в комплект к этому произведению искусства необходимы были рваные джинсы — тоже единственные в гардеробе. Он, к слову, даже не был фанатом тетради смерти, —он посмотрел это аниме лишь после того, как купил футболку. Морро абсолютно не помнит, каким образом он умудрился выйти из дома в таком вульгарном виде, который его прародители никак не могли одобрить. Потом он, — наверняка гордясь собой, мол он весь такой настоящий мужчина, — решил, что ему просто необходимо купить объекту своей симпатии цветы. Но помните про проблему с отсутствием денег, да? И вместо того, чтобы смириться со своей бедностью, и не позориться, Морро решил идти до конца, и раз он уже пришёл в цветочный— он не уйдет оттуда с пустыми руками. Поэтому он купил единственное, на что ему хватило денег. Розу. Одну. В целлофане. А ещё, — Морро до сих пор, блять, помнит, — он додумался рассказать продавцу цветов, что он будущий рэпер, и покупает цветы своей девушке. Его тогда не смущало абсолютно ничего, включая то, что Ллойд не девушка. В одиннадцать у него критично не хватало ума, чтобы осмыслить концепцию бисексуальности. И можно было бы сказать, что на деле это всё выглядело ещё хуже, чем это звучит. Но ещё хуже быть просто не может. И с этой ебанной розой Морро, уверенный, что является… даже не хочется предполагать, с кем именно он тогда себя ставил в один ряд, пошёл в школу. И Ллойд, как всегда, пришёл в школу заранее. И Морро, как он и планировал, позвал его в коридор. И он, стоя в пустом школьном коридоре, достает из рюкзака помятую розу, и произносит «Ты мне нравишься», — уж слишком громко и уверенно. И эта реплика отдается эхом, что только добавляет Морро крутости в своих глазах. Морро не знает, какой реакции он тогда ожидал. Морро даже не думает, что он тогда продумывал свой дебют главного романтика школы до того момента, когда Ллойд что-то ему ответит. Потому что, когда Ллойд — о, удивительно! — не прыгнул ему в ноги, а лишь с ошалением в голосе —которое отпечаталось в памяти до конца жизни — спросил, шутка ли это, для Морро это стало шоком. Настолько, что он убежал. С этой розой в руках, абсолютно перепуганный, и с, как назло, развязавшимся шнурком, — Морро тогда не умел их завязывать, — он рванул в сторону выхода из школы со всей скорости. Его не смог остановить ни охранник — явно не успевший понять, что это пролетело мимо него, — ни страх того, что бабушка будет ругать его за прогуливание школы. Дома его ожидаемо наказали, и нечленораздельное бормотание «со-мной-девушка-не-захотела-встречаться» ему ожидаемо не помогло. И футболка с нарисованными могилами, которую он умудрялся прятать от бабушки чуть ли не год, была выкинута в мусорку. И Морро решил— он обиделся. На самом деле ему абсолютно не было обидно, быстрее неловко, но крутым мальчикам неловко не бывает, значит — нужно обижаться. А значит, нужно показать глупому Ллойду, что отказывать самому крутому парню в начальной школе — недостойное поведение.***
И едва ли после этого он прям «решил», что будет всячески задирать Ллойда и портить ему жизнь. Быстрее он просто не знал, как себя вести, и оно как-то само вышло. Но спустя десять лет от этого менее стыдно не становилось. Морро уже доел лапшу, и поэтому пересел со стула на диван. Он пусть и противно скрипит, но, если сидеть на стуле несколько часов подряд в одной позе — потом будет болеть всё тело. Он злится на себя. Он мог бы подумать хотя бы немного, не такая уж и неочевидная мысль — попросить у своего старого знакомого номер телефона, или страничку в инстаграме. Это было бы не так уж и неуместно, а сейчас, окончательно убедившись в том, что он не простит себе, если хотя бы не попытается, — Морро понял, что он ничего не знает про Ллойда, и чтобы нормально с ним поговорить, нужно каким-то образом с ним связаться. И каким — вопрос открытый. Морро встал с дивана, чтобы взять с полки пачку чипсов. Ему было слишком грустно просто сидеть, и возможность засовывать себе что-то в рот с депрессивной периодичностью в три минуты хоть немного облегчила бы его муки. Взгляд сам уткнулся в зеркало. Он ходил по дому в растянутой футболке, что абсолютно не скрывала бабочку, набитую на груди. На его кистях были набиты кости, а ещё за последний год он проколол себе обе брови, губу и септум. В ушах у него тоже стояло по три сережки — но их было не так видно, так что это не критично. А ещё у него в двадцать один нет постоянного места работы, и он живет на то, что им с друзьями приходит на патреон от фанатов их группы, и за деньги с продажи билетов. И, когда этого перестает хватать на то, чтобы платить за аренду квартиры, приходится брать подработки. И его такая жизнь полностью устраивает — это не слишком напряженно, да и довольно весело. Да и к своей неформальной внешности он вопросов не имеет — если бы ему не нравилось, он бы давно сменил образ. Но, Ллойд… Морро готов поспорить, что он идёт на красный диплом, и все вокруг прогнозируют ему отличную карьеру. А у него самого в планах на ближайшие десять лет наверняка есть пунктик «завести семью». А таких персонажей как Морро он вряд ли мало-мальски всерьёз воспринимает. А это Ллойд ещё даже не видел фотки с его концертов, где у него пол лица в черной туши. Морро предпочел отойти от зеркала подальше. Смотреть на себя не хочется. Он просидел так до вечера — вставая лишь в туалет, и чтобы взять новую пачку чипсов, вместе с тем попив воды. И на диване он же и засыпает, надеясь, что утром к нему придет хоть немного самоуверенности.***
И утром она всё-таки приходит. Он просыпается, с меланхолически-философским настроением, и решает: всё, что он знает про Ллойда — место его обучения. И так как планов на день у него всё равно нет, а переставать игнорировать непрочитанные сообщения, количество которых опасно приближается к четырехзначным значениям, он не собирается. Так что ничего не помешает ему бродить вокруг входа в его университет весь день. Да и выйти из дома всё равно нужно — запасы съестного дома почти закончились, и, если он просидит на диване второй день подряд, рискует умереть от голода. Морро наносит на свое опухшее лицо в два раза больше консилера чем обычно. Его абсолютно не волнует, что так его кожа — и без того бледная — приобретает абсолютно неестественный оттенок, и случайные прохожие могут принять его за призрака. Как оказалось, у университета Ллойда есть несколько кофеен. Просидев в каждой из них по часу, время уже перевалило за два, так что Морро пошел бродить вокруг входа в университет. Вроде как — главного. И он очень надеется, что ничего не перепутал, и Ллойд выйдет отсюда. И, собственно, он был прав. Не через так уж много времени из университета выходит Ллойд в компании нескольких парней — его друзья, судя по всему. Пока Морро стоял в ступоре, думая над тем, что обычно говорят в таких ситуациях, и стоит ли это говорить при людях, или лучше всё-таки отозвать Ллойда в сторону, тот уже и сам заметил Морро — и он пусть и радуется своей приметности, но паникует всё-таки чуточку больше. Сказав что-то своим друзьям, Ллойд направился в сторону Морро, с некоторым недоверием смотря на него. Морро заранее сглатывает слюну и делает глубокий вдох, надеясь хоть немного уменьшить шансы нового немого шока. — Ты… Хочешь чего-то от меня? — с ярким недоверием в голосе спрашивает Ллойд. Да и выражение его лица выглядит в лучшем случае растерянно, — но точно не дружелюбно. — Я... — Морро снова сглатывает, после чего с не маленьким трудом выдавливает из себя ещё два предложения. — Я хотел поговорить. Можешь дать мне свой, эм, инстаграм? Ллойд переменился в лице — паника Морро, судя по всему, имеет свойство передаваться воздушно-капельным путем. — Да-да, конечно, сейчас! Ллойд начинает копошиться в своей сумке, где вскоре находит телефон. Подрагивающими руками он передает его Морро. — Вот. Вбей свой ник. Морро забивает, и сам же на себя и подписывается. После чего Ллойд уходит, бросая что-то про то, что его ждут друзья, надо бежать, встретимся потом. Что же, теперь он увидит те фотки, где у Морро половина лица в чёрной туши. Не ясно, хорошо ли это, но у Морро на лице отчего-то появляется улыбка, так что, пожалуй, — всё-таки да.