Люблю

      Понедельник не задался с первых своих минут, как только стрелка перевалила за двенадцать. Бессонная ночь, сопровождаемая панической атакой, утро и пролитый на любимое худи переваренный вязкий кофе. Бомгю на этом моменте думал, что день хуже уже точно не станет.         Ошибся он в своих домыслах снова, когда решил пойти в одной лишь футболке и светлых подранных джинсах, обманутый весенним теплом и бьющими через окно горячими солнечными лучами.         Из дома Бомгю вышел раньше, чем планировал, принимая решение не тратить драгоценное время на то, чтобы сварить новую порцию кофе, а просто купить его в любимом кафе, где милый бариста с ямочками на щеках всегда рисовал на стаканчике кролика. Ему всегда так жаль выкидывать эти стаканчики, но и собирать он их не может, поэтому каждый фотографировал и перекидывал в отдельную папку в галерее, где подобных было уже достаточно много. Он бережно хранил каждую фотографию и воспоминание, связанное с ней, ведь это радовало Бомгю, будто каждый снимок одалживал ему какие-то силы на эту жизнь. Поэтому сейчас он почти бодро шагал по направлению к кафе, пока в наушниках играла музыка из какого-то плейлиста с популярными песнями, выбранного по принципу «хоть что-нибудь». Апрель уверенно подходил к середине, людей в общественных местах становилось всё больше. Утомлённые затянувшейся прохладой, сейчас они с самым искренним удовольствием гуляли по паркам и аллеям, пока солнце нежными лучами поглаживало их спины и макушки. В такие моменты Бомгю казалось, что жизнь прекрасна, а все его тяжёлые ночи, проведённые в слезах и с разрывающимся от боли сердцем, просто дурной сон после очередной панической атаки.         Тэхён говорил, что надо жить дальше. Бомгю понял это по-своему, поэтому два дня назад решил самолично внести изменения в свой привычный образ. Русый цвет сменился чёрным с хаотично осветленными прядями, а отросшие волосы - подобием вульфката. Конечно же виной всему стали те самые внезапные мысли в два часа ночи, очередной слезливый вечер и видео из ТикТока. И признаться честно, Бомгю всё нравилось, даже когда стрижка пошла немного не по плану, получаясь даже более рваной, чем планировалась. Видео своего нового образа, с обзором на 360 градусов, он отправлял Тэхёну немного дрожащими руками. Дожидался ответа так же, ковыряя разодранные почти в кровь заусенцы. Но Тэхён, как настоящий друг, оставил сообщение без ответа, вместо этого выплёскивая поток эмоций в звонке, заявив, что: «Буквы не передадут всего того, что я чувствую». Смеялся Бомгю ещё долго. А сегодня первый день его вылазки в мир с новой причёской, и он надеется, что бариста из кофейни тоже её оценит.         Не ожидает он только что в этот раз за стойкой совсем не тот парень с ямочками, а другой. Такой же высокий, но блондинистый, и взгляд у него немного потерянный, в котором паника то и дело вспыхивает искорками, грозясь что-нибудь сжечь. Пересекаясь с ним взглядами, Бомгю улыбается по привычке, после чего новенький бариста сияет чуть ли не ярче солнца. Тот быстро отпускает людей и кажется воодушевленным, когда наступает очередь Бомгю.         — Здравствуйте! Что желаете заказать? — парень улыбался так ярко, что Бомгю, честно, пожалел, что не носил солнцезащитные очки.         — Айс-американо, пожалуйста, — говорит он, после чего видит, как глаза нового бариста начинают блестеть.         — Так вы один из постоянных клиентов Субини-хёна? — весело спрашивает парень, от чего Бомгю немного теряется, пожимая плечами, и неуверенно говорит: «Наверное?», пока тот принимается за кофе уже не так неспокойно, как до этого. — Видите ли, у него в основном девушки заказывают, поэтому посетителей парней он запоминает намного лучше, ведь их не так много. Он мне рассказывал про вас, говорил, что вы часто здесь бываете… — в каком именно состоянии - бариста решил умолчать, немного поджимая губы, что было незаметно для гостя. — И что он рисует вам кроликов на стаканчике! А это, между прочим, большая честь.         Бомгю выдаёт почти тихое «Оу…» и неловко тушуется, гуляя взглядом по сортам кофе на полочках за стойкой. Это немного смущает, но и радует тоже. Приятно знать, что кто-то запомнил его, да ещё и добавил такую маленькую особенность в его вылазки за любимым напитком. От этого на щеках появляется еле заметный румянец, в груди разливается тепло, а надписи на упаковках с кофе становятся до ужаса интересными. Даже когда перечитываешь их уже в десятый раз подряд.         Но разглядывание кофе прерывается, когда перед ним ставят его заказ:       — Вы здесь часто бываете, поэтому… Хюнин Кай, будем знакомы..? — парень выглядит не менее смущенным, когда заглядывает прямо в чужие глаза с нескрываемой надеждой. После этого Бомгю внутри тает, как мороженое в жару. Этот парень слишком похож на ангела, чтобы бедное сердечко могло выдержать такую дозу прелестного.         И конечно же Бомгю называет своё имя.         Попутно узнаёт, что Субин, тот самый, с ямочками, тоже Чхве, и эта фамилия немного жжется на языке несмотря на то, что кофе холодный. Он так же замечает милую деталь, когда выходит из кафе: теперь вместо кролика на стаканчике нарисован странноватый, немного кособокий пингвин. Путь до университета становится чуть веселее, а папка в галерее пополняется еще одним снимком, внося что-то новое и туда тоже.  

***

        В университете всё ещё прохладно, от чего Бомгю уже начинал жалеть о своём решении не надевать ничего поверх футболки. Он с трудом проживает пару в сырой холодной аудитории, куда солнце попадает только в определенные дни определенных месяцев, уверяя Тэхёна что чувствует себя отлично и совсем не замерз, когда тот пару раз порывался накинуть на него свою олимпийку. Тем не менее холод отрезвлял и не давал так просто отключиться на скучной лекции, где все голоса сливались в один монотонный и усыпляющий. Слушать преподавателя не хотелось, листать соц.сети - тоже. Он боялся там увидеть его. Снова счастливо улыбающегося в камеру и обнимающего миловидную девушку. Боялся настолько, что даже думал удалить аккаунт, но не делал этого чтобы не привлекать лишнее внимание и не заставлять свой небольшой круг друзей беспокоиться. Только тихо плакал каждый раз, желая стереть все эти картинки из памяти. Они въедались в подкорку сознания и медленно убивали, превращаясь в ножи терзали больно сжимающееся сердце. И всё равно сквозь обжигающие лицо слёзы он отвечал на такие «милые» сторис, делал вид что рад за старого друга. Собственная никчемность убивала. Как и убивал этот Чхве Ёнджун, думать о котором было как пыткой, так и наслаждением.         — Бомгю-хён, — Тэхён уже как минуту пытается дозваться друга, но тот всё так же пустым взглядом прожигал свой конспект, который начинался сегодняшней датой и ей же заканчивался. Даже обычно зарисованные краешки блокнота в этот раз были пусты, что так же отдавалось глухой тревогой в чужом сердце. Кан пару раз щёлкнул тому перед носом и наконец восстановил связь друга с миром. — Ты нормально себя чувствуешь?         Бомгю, проморгавшись, отрешенно кивает:       — Да-да, всё хорошо, Тэ. Задумался просто.         О чём - Тэхён не спрашивает, только вздыхает тяжелее обычного, питая надежды что не о нём.         — Подождёшь меня после пары? Мне нужно уточнить кое-что по проекту, а то завалит на ровном месте, — говорит и снова смотрит на друга, который зависает в очередной раз, потупивши взгляд куда-то перед собой. Пазл в голове Тэхёна складывается сам по себе. — Хён, ты снова не ложился спать?         Бомгю немного заторможенно отводит взгляд и виновато поджимает губы, прячет покрасневшие глаза за чёлкой. А что ему ещё делать, если каждую ночь его мучают кошмары, от которых он просыпается в холодном поту и днём не выходит никуда, потому что уровень тревожности повышается до максимума? Что делать, когда ни одни таблетки не помогают спать спокойно, так ещё и наоборот, только подначивают утомлённое сознание создавать всякие жуткие картины, загоняя в глубокий тяжёлый сон? Бомгю устал с этим бороться, поэтому просто решает не спать. С утра выпивает нужную для поддержания жизни дозу кофе и проживает так день, а спит когда возвращается домой, успокаивая себя дневным светом. Он уже смирился, привык, и не пытался что-то изменить, а Тэхён всё ещё пытается ему помочь. Бомгю правда очень благодарен за заботу о нём, ведь если бы не Тэхён, который был рядом во все трудные времена, он бы уже давно сдался.         Мелодия, оповещающая о конце пары, режет по ушам своими кривыми нотами и резкими звуками. А ещё она звучит так коряво и некрасиво, что у Бомгю кровь из ушей грозится пойти. Он уже много раз порывался напроситься записать мелодию самолично, представляя как приятно звучала бы его гитара, разнося нежную трель по всем корпусам, но сдерживало его то, что всем было плевать что там играет, главное, что пара подошла к концу. На выходе он кивает Тэхёну, показывая, что буде ждать того, как и договаривались, и закрывает дверь. Сливается с толпой серых студентов, изредка поглядывающих на его выделяющийся образ.         Коридор холодный и шумный первое время, с недостатком освещения, даже искусственного. По углам собирается тьма, а жёлтый, режущий глаза, свет не помогает её отгонять. И если шум пропадает почти сразу, потому что все спешат уйти из этого некрасивого места, то холод залезает под кожу и въедается в кости. Заставляет и без того слабое тело потерять ещё больше сил на бесполезную попытку собрать крупицы тепла и разогнать горячую кровь по венам. Бомгю сначала стоит, оперевшись спиной на холодную бетонную стену, после ходит туда-сюда по коридору из-за того, что сильно выступающие позвонки начинали неприятно саднить, а ещё после - просто стоит, сверля взглядом дверь аудитории, из которой друг не выходил уже добрых минут десять. Зубы так и норовят начать отбивать невнятный ритм, а руки то и дело растирают холодные пальцы.         А потом на плечи падает что-то мягкое и тёплое, с едва уловимым запахом персика, и Бомгю вздрагивает от неожиданности, не понимая что или кто на него напал. Поворачивается так резко, что чуть ли не запутывается в собственных ногах и не расстилается прямо на полу. Встречается взглядом из-под упавшей на глаза чёлки. С ним. Вернувшимся из Америки.         — Ёнджун-хён… — звучит как-то слишком отчаянно и тихо, неверяще и слегка опасно, будто это всего лишь один из его очередных снов. Но Бомгю всё равно бросается во вполне себе реальные объятия, борясь с желанием расплакаться. Чужие заботливые руки бережно прижимают его к себе, придерживая кофту на плечах и приглаживая растрепавшиеся волосы на затылке.         — Привет, Гю, — Ёнджун искренне улыбается тому, с какой нежностью и отверженностью младший обнимает его. Как жмётся ближе, окольцовывая чужую спину, как носом утыкается куда-то в область шеи, опаляя её горячим сбившимся дыханием. И как гулко бьётся его сердце, отдавая вибрацией в грудь человека напротив. Ёнджун, кажется, чувствует, что весна в его душе начинается в самом деле. Он со всей присущей нежность поглаживает спину продрогшего парня. — Что за красоту ты с собой сделал? Для меня старался?         Куда-то в бок немедля прилетает тычок, от чего Ёнджун немного напрягается и смеется, пока копошение в его объятиях не заканчивается немного укоризненным взглядом, радужка которого в жёлтом свете ламп была почти золотистая. На дне этого взгляда волны восхищения, которые поднимались всё выше. Готовились смыть все берега и стереть все с трудом выстроенные границы. Бомгю часто представлял себе встречу с Ёнджуном после того, как тот из любимого многолетнего розового перешёл в чёрный и состриг волосы, которые обычно завязывал хвостиком на затылке. Представлял насколько тот будет красивый и ещё более повзрослевший. Но всё было хуже. Ёнджун, помимо красоты, был ещё и горячий. А сейчас он был слишком горячий. Пирсинг в ушах был теперь заметнее, шея более открытая, от чего весь его образ пропитался мужественностью и соблазном. Бомгю становилось плохо от одного его вида, из-за чего он совсем упустил тот факт, что сейчас этот человек прижимает его к себе.         Но в ответ на подкол он только цыкает и театрально закатывает глаза, скрывая притаившийся там странный блеск, и старается не обращать внимания на горячие руки на своей пояснице.         — Делать мне больше нечего, — фыркает, и звучит так по-детски. Да и сам Бомгю порой выглядит как ребёнок, но от этого только милее становится.         — Есть конечно. Стоять здесь и замерзать, например, — с небольшим укором говорит старший, сменная тон на более строгий, и взгляд ему под стать. — Ты себя вообще видел со стороны? Я когда подошёл, то подумал, что ты сейчас в лёд превратишься.         Пока Ёнджун говорит, он отнимает от себя виновато опустившего глаза Бомгю, от чего последнему кажется, будто снова наступила зима. Заставляет того продеть руки в рукава кофты и застегнуть замок на ней, накидывая сверху ещё и капюшон. Бомгю внутри медленно тает, пока уши предательски краснеют, а думать не хочется от слова совсем. Когда его хён рядом, такой заботливый и тёплый, что может быть лучше? Он аккуратно поправляет чужие волосы под капюшоном, приглаживая хаотичные пряди, а Бомгю хочет стать котом здесь и сейчас.         — Я рад... что ты вернулся, — тихо говорит Бомгю себе под нос, когда его в последний раз поглаживают по голове, и поднимает свои красные и уставшие глаза. Ёнджун улыбается, по-лисьи прищуриваясь, пока у Бомгю челюсти сводит от желания собрать эту улыбку собственными губами и прочувствовать, украсть, присвоить себе не только её. И, наверное, совсем немного хочется... плакать?         Они ещё какое-то время стоят друг напротив друга, обмениваясь последними новостями и сплетнями. Бомгю узнаёт, что Ёнджун стал лучшим в том университете куда ездил по обмену, в чём он не сомневался; узнаёт ещё что девушка осталась там, и от этого становится радостно, ведь не придётся ему видеть эти мерзкие обжимания и мимолётные поцелуи, а по ночам воспроизводить эти моменты в голове и изводить ими свою растерзанную душу. А потом выходит Тэхён. Видит уже поплывшего Бомгю, который кутается явно не в свою кофту, и спешит забрать его куда подальше, ведь слёзы друга это так больно на самом деле. Ёнджун тоже уходит. Говорит, что ещё должен встретиться со старым знакомым, напоследок приобнимает Бомгю за плечи и уходит, а младшему только и остаётся что греться в чужой теплой кофте и пропитываться ароматом дорогого парфюма.         — Тэ, он невероятный… — мечтательно говорит Бомгю, прикрывая руками алеющие щёки.         Тэхён об этом мог бы спорить сутками.         Домой Бомгю возвращается ближе к трём часам дня, под недоверчивым взглядом друга. Спать больше не хочется, чем хочется, но общая усталость накатывает волнами и тормозит внимание, поэтому решение прилечь на пару часов всё-таки согласовывается тараканами в его голове. Он отключается сразу же, как только голова касается подушки, а тело покрывает плотное одеяло. На душе тепло от встречи с Ёнджуном, серые мысли заткнуты в самый далёкий уголок в ней же. Сейчас ему хочется только снова обнять его, в этот раз полностью растворяясь в тепле чужого тела.  

***

        Познакомились они когда Бомгю был ещё в выпускном классе. Тогда тоже стоял прохладный день, а небо угрожало серыми свинцовыми тучами и очередным осенним дождём. Но Бомгю любил такую погоду, не смотря на то, что промерзал до костей, и имея слабый иммунитет мог легко заболеть, подуй на него ветер не под тем углом. Но душевные монстры тревоги требовали успокоения, иначе грозясь разорвать бедную душу на части своими острыми когтями и такими же зубами, уже начиная впиваться ими во все внутренности. Бомгю поднимает глаза к небу, где серые сгустки меняют свои причудливые формы, и думает, что это красиво.         Пока он доходит до парка, параллельно раздумывая как сложится его жизнь в том или ином случае, начинается дождь. Мерзкий такой, холодный, прибивающий к земле опавшие жёлтые листья. Люди явно переигрывают когда в ужасе начинают торопиться спрятаться от него, а Бомгю наслаждается. Ему кажется, что этот дождь для него почти спасительный. Он смывает с него всю копившуюся долго тревожность, отрезвляет разум и вымывает из головы все тяжёлые мысли, которые засели там с незапамятных времён. Становится всё равно и на промокшую до последней нитки одежду, и на некрасиво прилипшие к лицу волосы. Знает: мама потом бережно соберет всю одежду и сразу же постирает, а отец заварит ему такой вкусный чай, от которого вмиг станет тепло всему телу.         Он улыбается своим мыслям когда садится на лавочку под раскидистым золотистым деревом, с которого дождь безжалостно сбивает все слабые листья. Те кружатся и устилают каменную кладку под ногами, превращая её в океан из жёлтых и огненных цветов.         — Будешь сидеть на холодном, простудишь всё что можно и нельзя.         Романтика момента, который Бомгю так старательно развивал, была разбита вдребезги звонким юношеским голосом и стучащими о его зонт каплями. А когда Бомгю поднимает глаза, то первое, что видит, это розовые, мать его, волосы и почти крысиный, немного патлатый, хвостик на затылке.         — Почему именно розовый? — спрашивает Бомгю и кривится, пытливо наклоняя голову к плечу и рассматривая это чудо, пока незнакомец медленно впадает в ступор. — Ты, типа, пытаешься быть в тренде и выделяться? — незнакомый парень, выйдя из оцепенения, почти злостно закатывает глаза.         — Мне, типа, так нравится, всё? — говорит он, окидывая Бомгю недовольным взглядом. Дерзости, как и смелости, парню на лавке казалось точно не занимать. Но даже сам виновник был в шоке с себя, потому что обычно разговоры с незнакомцами проходили очень натянуто.         — Ну ладно нравится, но как ты решился на такое? — всё не унимался Бомгю. Эти розовые волосы такие заметные. Они бросаются в глаза сразу же и перетягивают всё внимание на себя, и Бомгю не мог с этим смириться.         — Захотел и покрасил, чего там решаться?         Бомгю замолкает, раздумывая о своём пару десятков секунд, за которые ни разу не отрывал взгляд от этих розовых волос, а потом отвечает тихо.         — Я завидую. Ты живёшь без предрассудков и осуждений.         Парень с зонтиком тяжело вздыхает, Бомгю наконец переводит взгляд на его лицо. Красивое лицо, запоминяющееся, с лисьими глазами и пухлыми губами. Под стать этим волосам. Он прекращает без стеснения рассматривать незнакомца когда тот садится рядом с ним, упираясь своим плечом в плечо Бомгю и держа над ними свой чёрный широкий зонт.         — Не советую судить так сразу просто потому, что это мой выбор. Никто не отменял общественного мнения, презрения и оскорбительного шепота в спину. Или, скорее, затылок, — парень пропускает окрашенные пряди сквозь пальцы, пока Бомгю завороженно наблюдает за этими нехитрыми действиями. И подмечает в каком хорошем состоянии они находятся, что явно удивительно для такого окрашивания. — Но знаешь, что во всём этом главное? — Бомгю задумывается, прокручивая чужие слова в голове.         — Что это - твой выбор?         — Почти, — усмехается незнакомец, скашивая глаза на Бомгю, чей пытливый взгляд упирался впритык. — Сколько бы люди не осуждали, я всё равно не перестану от этого быть собой. Так что пусть говорят что хотят, а мне так нравится.         Знал бы тогда Бомгю что эти выделяющиеся волосы, лицо и имя позже будут для него самой непостижимой мечтой и самым больно отдающим в сердце воспоминанием, то просто послал бы этого незнакомца в своей лучшей манере. Но чёрт бы побрал эти козырные розовые волосы.  

***

        Просыпается Бомгю не в холодном поту, к своему великому счастью, замечая, что комната наполнена мраком, разбавленным близь стоящим уличным фонарём. За окном уже стемнело, на часах поздний вечер, а улицы украшены цепочками таких же желтоватых фонарей. Думать не хочется ни о чём, только лежать и смотреть в потолок, который иногда озаряется светом фар проезжающих машин. Бомгю это нравится, потому что так спокойно. Всегда спокойнее когда есть источник света, источник чего-то живого и шумного, когда есть что-то, из-за чего ты понимаешь: ты не один. И мысли перестают быть тяжелыми, на смену пропуская приятную, чуть звенящую, тишину. Но долго так лежать Бомгю не может. Поднимается на локте, ведёт рукой по постели и тумбочке рядом, и не находит телефон. С запозданием вспоминает что оставил тот в прихожей вместе с ключами от квартиры, и плюхается обратно на скомканную постель. Трёт пальцами глаза до бликующих звёзд под веками, потягивается, и всё-таки поднимается за телефоном.         В прихожей темно. Свет из комнаты еле-еле попадает туда, поэтому зажмурившись, Бомгю включает основной. Тот беспощадно режет глаза до тех пор, пока не гаснет, а хозяина квартиры не настигает головная боль.         Уже вместе с телефоном Бомгю снова падает на кровать, переворачиваясь на живот, и снимает с него блокировку. Как и ожидалось: пропущенный от мамы, пара сообщений от Тэхёна, какой-то спам из почты и… о, боже, сообщение от Ёнджуна.   yeon.jj кофту можешь не возвращать. :)         Сообщение было отправлено три часа назад. Сердце Бомгю чуть не остановилось сейчас. Он перевёл взгляд на оставленную на спинке стула чужую кофту и почувствовал, как где-то от центра груди по всем внутренностям разливается такое желанное тепло. Приливает так же к щекам, от чего он чувствует лёгкую пульсацию в висках. Хочется пищать от радости. Бомгю переводит дыхание и чуть дрожащими пальцами набирает ответ.   beommm Ты серьёзно??? Ты уверен??? На все сто???         И пулей вылетает из диалога, когда видит, что собеседник набирает сообщение, хотя не прошло и минуты. Он его ждал? Или это просто стечение обстоятельств? Бомгю хочет думать что он ждал его всё это время, но мысли о том, что тот просто мог параллельно переписываться с той девушкой, не дают ему вдохнуть нормально, сдавливая опасным спазмом горло.   yeon.jj на все миллион. для тебя не жалко.         То, что минутами ранее обливало теплом, сейчас прожигает в нём дыры. Чувство настолько приятное, что он готов прыгать от счастья, а еще петь и танцевать, и даже с парашютом прыгнуть. Бомгю откидывает телефон и хватает со стула ту самую кофту, обнимая её как живого человека, и просто радуется, вдыхая персиковый аромат. Пока по ту сторону экрана Ёнджун чувствует себя почти так же. Этот парень его точно погубит, главное, что не наоборот. Ёнджун оградил его от себя, своих чувств и желаний, и умело держал дистанцию несколько лет, даже начал отношения с девушкой. Он знал что Бомгю это не надо, для Бомгю это будет лишним. Бомгю ребёнок, который нуждается в понимании и поддержке, а не сжигающей и опасной любви.         Но сегодня он будто сломал все преграды. Почему? Потому, что вдруг так сильно соскучился? Потому, что когда увидел в коридоре этого сгорбившегося от холода мальчишку, то снова влюбился в него будто в первый раз? Хотел бы Ёнджун знать причину своих поступков. Он сидел на кухне и переворачивал телефон, каждый раз ударяя того об столешницу, и думал, подпирая голову другой рукой.         Он действительно очень скучал. Отношения с девушкой у него не ладились. Первое время он думал, что был влюблён в неё, подмечая каждую необычную деталь в её образе и восхищаясь смелостью решений и поступков. Позже она невзначай заставила Ёнджуна состричь отросшие волосы и перекрасить их в чёрный, говоря, что мужественность ей нравится больше, чем слащавость. Ёнджун так и поступил, думая, что так будет чувствовать себя чуть лучше, чем до этого. Но стоило смыть краску и взглянуть на своё отражение в запотевшем от пара зеркале в ванной, как в сердце что-то больно треснуло, отдавая в ушах неприятным звоном и скрежетом посыпавшегося стекла. Он не узнал себя, не принял, не смирился.  

Почему он так поступил?

Почему предал себя?

Почему лишился той нити, которая связала его и того промокшего парнишку с лавки?

        И стало горько так, что прикушенные от сдерживаемых рыданий губы оказались омыты кровью.         В свою очередь девушка была довольна, поднимаясь на носочки и растрепывая длинную челку, параллельно делая фото, которое позже выпросила выставить на всеобщее обозрение. «Чтобы все знали какой ты у меня теперь красивый» - говорила она, оставляя отпечаток гадко липнущей помады на его щеке.         А потом случился кризис в их недолгих отношениях. Её ревность, после - попытки наладить всё и снова почувствовать огонь страсти были такими глупыми и бесполезными, что Ёнджуну даже смешно было. Он всматривался в её сообщения поздними вечерами, когда гулял в одиночестве шумными улицами, и не понимал.         Не понимал как вышло что он поддался на её уговоры изменить в себе что-то, не понимал почему это принесло столько боли; не понимал почему её способ решения конфликта - обвинения, которые Ёнджун должен был принять и признать, прося у неё прощения за её же оплошность; не понимал почему говорить с ней внезапно стало не о чём, а поцелуй сменился звонкой пощечиной.         Ёнджун сидит так уже какое-то время, пока мысли беспрерывным потоком смешиваются и кружат вокруг него разъярёнными коршунами. Он устало тянется за лежащей на столе пачкой крепких сигарет, к которым вернулся по возвращению домой. Смотрит на них оценивающе, вчитывается в надписи и предупреждения, и встаёт. Закуривает, подходя к приоткрытому окну, и усаживается на подоконник рядом с одинокой вазой искусственных цветов, затягиваясь едкими парами никотина.         — Я думал, что ты бросил это гиблое дело с тех самых пор, — на кухне появляется ещё один человек, в руках которого две бутылки слабоалкогольного напитка. Он оставляет их на столе и подходит ближе к сидящему на подоконнике Ёнджуну. — Хён, что тебя гложет? — но тот лишь пожимает плечами, гуляя взглядом по освещённым улицам, где всё ещё туда-сюда снуют люди.         — Я похож на человека, которого что-то тревожит? — он наконец поворачивает голову к собеседнику, который, в свою очередь, смотрит с недоверием. Ёнджуну становится смешно. — Ну всё, всё, расслабься, Субин-а. Я просто задумался.         — Когда ты пришёл ко мне, ты буквально светился от счастья, — вспоминает Субин, приобнимая себя руками от холодящего ночного воздуха. — Сейчас ты выглядишь так, будто на тебя свалили все грехи этого мира и заставили в одиночку всё разгребать, — Ёнджун скептически изгибает брови. — И ты куришь, хён. Снова. Этого уже более, чем достаточно, чтобы понять что с тобой что-то не так.         — Порой мне хочется тебя придушить, — заключает Ёнджун, снова отворачиваясь к окну. Молча признаёт: Субин прав, как и всегда до этого. Он единственный знает Ёнджуна настолько хорошо, что понимает всё без слов; он же прошел с ним почти всё, видел его в моменты, когда самому себе хотелось вырвать глаза от собственной ничтожности и отражения, которое каждый день преследовало его в зеркале. А Субин всё равно продолжал смотреть на него и ставить на ноги, загнанного в ловушку своих же мыслей и потерявшего всякую надежду. Сейчас Ёнджун не вспоминает о том этапе своей жизни, похоронив его вместе с прошлым собой.         — Хён, — начинает Субин, подставляя тому вытащенную из тумбы стеклянную пепельницу. Ёнджун смотрит почти не веряще, пока тот продолжает. — Что бы тебя там не съедало заживо, я уверен, этому можно найти решение. Но сейчас я хочу выпить с тобой. Всё-таки мы не виделись целый год.         У Ёнджуна отлегает от сердца, когда он видит эту ставшую родной улыбку друга, и тушит остатки сигареты в той самой пепельнице, которая тоже кажется родной.  

***

        Бомгю казалось, что ночь сегодня особенная. Как никогда спокойная и тихая, звёздная, и по-весеннему прохладная. Он сидит на стуле у окна, сложив руки на подоконнике, и всматривается в россыпь белых мерцающих искр. В голове всё ещё приятно пусто, а кофта, на размер больше его собственного, согревает не только тело. Улыбка расползается по лицу каждый раз, когда в нос ударяет знакомый запах, которым хочется пропитать всего себя. И даже уснуть можно прямо так, в неудобной позе и с затёкшими конечностями, зато счастливо. Но слух улавливает лёгкую вибрацию, а взгляд цепляется за загоревшийся экран рядом лежащего телефона. Где после разблокировки виднеется новое сообщение от уже знакомого пользователя.   yeon.jj cпишь?   beommm Не сплю. А ты почему не спишь?         Внутренне Бомгю сгорает, когда видит, что сообщение прочитано сразу же и ответ уже набирается.   yeon.jj не хочешь выйти? на пару минут. beommm Уже бегу         И не врет, когда говорит, что бежит. Спрыгивает со стула, попутно закидывая телефон в карман, обувается почти выбегая из квартиры, и кое-как закрывает дверь. Перепрыгивает через ступеньку, благо что живёт на третьем этаже, и выскакивает во двор, где его уже ждёт Ёнджун, который всматривается в тёмные окна дома. Когда замечает, как к нему несутся на всех парах, разводит руки в стороны, и с трудом удерживает равновесие когда в него врезаются и обвивают руками напряженную спину. Сам тоже не медлит, зарывается пальцами в отросшие волосы и за талию прижимает к себе.         От Ёнджуна пахнет терпким сигаретным дымом и нотками дешёвого алкоголя. Но Бомгю не задаёт лишних вопросов, льнёт ближе, утыкаясь лбом в плечо, и сильнее сжимает в ладонях ткань футболки на спине. Странность замечает после того, как рука выпутывается из волос, плавно спускается по спине, и зацепляется за другую. И теперь очередь Ёнджуна укладывать голову на тонкое плечо напротив, параллельно вести носом по шее и чувствовать. Как мелко дрожит тело в его руках, как рвано звучит очередной выдох почти над ухом, как собственное сердце норовит раздробить рёбра. И что он, в кои-то веки, не ошибается. Пока Бомгю, в немой панике, наконец находит за что зацепиться, как за спасательный круг.         — Б-боже, хён... — он почти силой отрывает Ёнджуна от себя, расцепляя сжатые за собственной спиной руки, и ведет по оголённым холодным предплечьям. — Ты совсем дурак? Почему без куртки или хотя бы кофты? — он гневно поджимает губы, рассматривая блики в чужих лисьих глазах. У тех явно опьяненный алкоголем блеск и ещё вопросы. Бомгю вздыхает, когда перехватывает руку старшего, и, переплетая пальцы, ведёт за собой. Ёнджун не сопротивляется, сжимает тёплую ладошку в ответ и смотрит слегка грустно, прикрывая глаза чёлкой.         Уже в квартире Бомгю усаживает Ёнджуна за стол, а сам убегает в комнату, попутно скидывая сползающую с плеч кофту. Шумит там пару минут, чертыхается так, что вызывает смешки, и возвращается с огромным пушистым пледом, который тут же оказывается на плечах старшего. Бомгю старательно кутает его, надёжно защищая от холода, и поправляет волосы, точно как и он поправлял ему. Снова немного ругается на того, когда касается холодных ушей. Ёнджун не понимает чем заслужил такую заботу, ведь точно половину жизни он по-чёрному грешил. И когда Бомгю собирается отойти, говоря себе под нос что-то вроде «Сейчас поставлю чайник», Ёнджун не даёт ему сделать и шагу. Хватает за запястье и тянет на себя, усаживая на свои колени, и снова прижимает к себе, накрывая пледом и его тоже. Прячет в тёплой спине уставший взгляд, утыкаясь лбом между лопаток, прячет скопившуюся боль и чувство вины, прячет ненависть и осуждение к самому себе. Одновременно хочется высказать всё и не говорить ничего, наслаждаясь моментом близости. Он закусывает губу прямо как в тот раз, сильнее сжимая в руках хрупкое тело.         Бомгю пугается не на шутку. Тревожность бьёт колоколами, в голове хаос из мыслей. Он разворачивается в чужих руках, тянется своими к поникшей голове, и аккуратно приподнимает, обхватывая дрожащими ладонями щёки, когда пальцев одной из них касается горячая одинокая слеза. Бомгю умирает в моменте и дальше уже не раздумывает над правильностью своих действий. Сначала нежно стирает ту самую одинокую слезу, которая то и дело становится всё более явной и продолжительной, а затем проводит большим пальцем по уже слегка прокушенной губе, спасая ту от тяжести зубов. Взамен накрывает ее своими, чувствуя металлический привкус. И сложно будет назвать это поцелуем, скорее просто соприкосновение. Но даже так Бомгю изо всех сил пытался разделить все чувства, все обиды и всю боль Ёнджуна, которые тот прятал глубоко в своей душе. Он чуть отстранился, разрывая этот импровизированный поцелуй, чтобы заглянуть в тёмные, стеклянные от скопившейся там влаги, глаза. Но лишь не на долго.         — Прошу тебя... — поцелуй приходится в скулу, по которой снова стекала та самая слеза. — Не плачь... — и следующий, уже в линию челюсти. — Мне больно видеть, как человек... — поцелуй в нос. — Которого я... люблю... — собственное горло сдавливает ком таких же подступивших слёз. — Выглядит таким разбитым, — последний поцелуй снова приходится в губы, такой короткий и целомудренный. Но Бомгю и этого достаточно, учитывая сколько границ он разрушил за последние десять минут. Становится немного дурно и сильно страшно, потому что Ёнджун всё ещё молчит и смотрит нечитаемым взглядом, принимая остаточное решение. Было уже всё равно, суждено ему умереть самому или же быть убитым, но Бомгю начал первый, а он отставать не любил.         Ёнджун всё так же молча наклоняет голову, прислоняется лбом к плечу сидящего на его коленях человека, и шепчет одно лишь «прости», после которого перемещает свою руку, укладывая её на наливающуюся румянцем щеку Бомгю.         И целует.         Сначала область между шеей и плечом, затем, поднимаясь по шее выше, к подбородку, и шепчет. На каждый поцелуй приходится своё «прости»: горькое, обидное, приторно сладкое, нежное, отчаянное. Бомгю дрожит и задыхается от переизбытка чувств, откидывает голову, открываясь перед Ёнджуном полностью. Но тот не даёт, возвращает обратно, заставляя посмотреть в глаза, где искрами вспыхивают ответы на все волнующие вопросы. И снова целует. В этот раз в губы и уже не так целомудренно, как это делалось прежде. Он заглушает все рваные, хриплые вздохи, и снова просит прощения, лишь на секунду оторвавшись. И всё кажется таким чертовски правильным. И руки Бомгю, которые обвили шею Ёнджуна, отрезая все пути отступления; и Ёнджун, который и не думал сбегать, сгребая младшего в почти удушающие объятия и перекрывая кислород собственными губами.

***

        — Что скажет твоя девушка? — спрашивает Бомгю, упираясь спиной в крепкую грудь, когда они вместе сидят на широком подоконнике на кухне. Ёнджун всё так же курит в приоткрытое окно, свободной рукой поддерживая младшего за талию, пока тот выводит на его руке дивные, щекотливые узоры.       — А она у меня есть? — Ёнджун высвобождает руку и приподнимает Бомгю за подбородок, заставляя посмотреть на себя пару секунд, чтобы снова прильнуть к чуть припухшим губам, теперь уже зная, что не встретит и капли сопротивления. Но Бомгю не даёт этому длиться долго, разрывает поцелуй и вопросительно смотрит.         — Вы расстались? — звучит так удивлённо, что Ёнджун прыскает и заходится в смехе, а Бомгю возмущается. — Хён, прекрати, я серьёзно спрашиваю. Ты же ничего не говорил по этому поводу, — но тот всё ещё смеется, и затягивается по новой.         — Расстались, — выдыхает, отворачиваясь от крашенной макушки, чтобы та не пропиталась ядовитым дымом, как пропитан им весь Ёнджун. Но Бомгю сам под него лезет, пододвигается выше, беря в заложники всё ту же свободную руку, и упирается холодным носом в шею, насыщая свои лёгкие приятным ароматом персика в перемешку с горьким сигаретным дымом. Ёнджун, почувствовав не только холодный нос, но и руки, тушит остатки о импровизированную пепельницу в виде металлической крышки, удачно предложенную Бомгю, и закрывает окно. — Пойдём уже, а то заболеешь ещё.         Бомгю тихо угу-кает, но всё так же не спешит подниматься, блаженно отлёживаясь на плече своего хёна уже более расслабленно. Но идти надо было, как минимум из-за затёкшей спины и ноги́ Ёнджуна, которых он уже и не чувствовал. Старший усмехается и оставляет легкий поцелуй на виске, приговаривая шепотом чтобы Бомгю не спал. Тот, хоть и не думал отключаться, всё равно «просыпается» от такого действия. Слезает с подоконника и потягивается, а Ёнджун за ним, правда, чуть более медленно, и следует за ожидавшим его Бомгю.         Комната полниться полумраком, света из улицы хватает на то, чтобы осветить только место у окна, и Бомгю мотает головой, отгоняя непрошенные, лезущие в голову жуткие образ. Рядом сейчас Ёнджун, значит бояться нечего.         Он выделяет ему свои лучшие спальные штаны в серую с белым клетку и спешит переодеться сам, пока Ёнджун, напросившись в ванную, смывает с себя остатки никотина и липкого страха. А по возвращении видит Бомгю, уже устроившегося у стенки на своей небольшой кровати, оставляя большую часть для гостя. Такой Бомгю не может не умилять Ёнджуна, такого Бомгю Ёнджун не может не целовать, делясь въевшейся в губы горечью.         — Хён, раз уж это взаимно, почему ты молчал? — спрашивает позже младший, изрисовывая теперь грудь Ёнджуна через футболку. — Я не верю что ни разу не спалился при тебе, а ты и не заметил.         — Твои глаза и правда бывают слишком красноречивы, — вновь смеётся тот, как и вновь щёки Бомгю покрываются глупым румянцем. — Но я не хотел тебя разочаровать, я боялся…         — И потому ты выбрал вариант отдалиться от меня, умотать в свою Америку и, ещё лучше, вступить в отношения с девушкой? — смешки в голосе Бомгю полнятся невысказанной обидой и пролитыми слезами, и Ёнджун чувствует это как никогда.         — Есть моменты моей жизни, о которых я не хотел бы чтобы ты узнал. Я переживу всё, но только не ненависть и презрение с твоей стороны, Бомгю, — этот разговор становится эмоциональнее, чем предполагалось. Ёнджун бы готов продолжить, как Бомгю вскакивает с постели и упирается руками по обе стороны от его лица, а острыми коленями впивается почти под рёбра, нависая над ним.         — Есть моменты, значит? О которых я не должен знать? Потому что ты трус, который лучше сбежит, чем поговорит? — тон его голоса повышается с каждым вопросом, так и пригвождая Ёнджуна к постели. — Так вот, Чхве Ёнджун, я знаю о тебе всё, — звучит точно гром, или, может, это его собственная душа раскололась на части? Особенно, когда следующие фразы окропились слезами, градом падающими на лицо лежащего под ним человека. — И я, блять, люблю... Люблю того Ёнджуна, который заговорил тогда со мной, его чертов розовый цвет волос, острый язык и напыщенный вид; люблю того Ёнджуна, который провёл мне самую дурацкую в моей жизни экскурсию по университету, из-за которой я ещё долго прятался от преподов; люблю того Ёнджуна, который всегда на перерывах приносил мне чертов айс-американо, с которого я не могу слезть ещё со школы; люблю того Ёнджуна, котрого вижу перед собой сейчас; и люблю... люблю того Ёнджуна... который чуть не погубил себя... — на последнем сказанном «люблю» Бомгю не выдерживает. Проседает, стискивая кулаки с зажатой в них футболкой, и плачет навзрыд так, как никогда до этого. Душу разрывает на куски и измельчает в пепел одна только мысль что могло случиться с Ёнджуном, а сердце болезненно сжимается от страха.         Ёнджун ещё долго будет переварить сказанное, ещё долго будет пытаться принять тот факт, что Бомгю всё знает и всё равно не отворачивается от него. А сейчас он сгребает сильно дрожащего парня в свои объятия, шепчет ему что всё хорошо и он сейчас здесь, с ним, гладит по голове и поцелуями собирает слёзы с покрасневшего лица, умоляя Бомгю перестать так плакать, иначе он просто не выдержит. И когда уже сам Бомгю цепляется за него, утихомирив слёзы, после которых лишь носом шмыгает, Ёнджун снова просит у него прощения. Всё так же тихо, всё так же шепотом, всё так же пропитываясь им, словно впервые. И засыпают они только ближе к утру, когда птицы начинают щебетать свои мелодии, а бушующий один на двоих ураган, успокоен долгим, болезненным, но таким нужным разговором. Из которого Бомгю узнаёт всё и даже больше, обнимает крепко, извиняется за всю несправедливость этого мира и обещает, что теперь всё будет хорошо. А Ёнджун понимает что мир уже давно перед ним извинился, подарив ему Бомгю.  

***

        — Снова всё лицо выглядит так, будто пережил нападение десятка пчел, и то с трудом... — говорит Бомгю и отворачивается к стенке. Попутно накрывает одеялом лицо, чтобы один любопытный хён не запоминал его такой ужасный вид. Но тот многозначительно улыбается, когда пододвигается ближе и закидывает руку на бок младшего, а затем опаляет жарким дыханием позвоночную косточку, уже чувствуя как тело Бомгю напрягается. Он не останавливается на этом, ведет дорожку одиночных поцелуев по затылку, который всегда прикрыт волосами, и плавно переходит на шею, рукой аккуратно отнимая от лица мешающее одеяло. Вид у него действительно забавный, если не думать о том, что послужило тому причиной. Но от этого он не менее красивый. На языке крутиться только одно слово, которое Ёнджун незамедлительно произносит глядя прямо в глаза напротив.         — Люблю.