Санса принимает Тириона

Кончилась Великая война. Самая длинная зима в истории уже прочно обосновалась на Севере, но только недавно вступила в свои права в центральных и южных районах Вестероса. Эту зиму ещё не называли Великой Зимой. Но Санса Старк, несмотря на молодость, доказала во время войны, что её не напрасно нарекли Великой королевой. И теперь эта королева почему-то вспомнила о Тирионе и пригласила его на торжество в своем родовом замке. Он приехал, хотя не знал, чего ожидать. Во время войны он служил ближайшим советником, десницей Дэйнерис. С Сансой виделся только в официальной обстановке, исполнял свои обязанности и старался не вспоминать, что она была когда-то его невестой, и что он ей не понравился. Хотя если бы он позволил себе вспоминать, то после первого чувства — горькой обиды, что она его отвергла, он с высоты своих теперешних лет только мудро улыбнулся бы той юной девочке, которая не смогла совладать с испугом перед его внешностью. Теперь главным его чувством было уважение к ней. Она больше не была наивной и беспомощной. Не каждому дано так разительно измениться. И ещё он чувствовал — самую малость — восхищение её красотой. Их брак до сих пор не был формально расторгнут, но и состоявшимся его нельзя было назвать. Тирион ожидал, что Санса вызвала его в Винтерфелл, потому что хочет уладить формальности с разводом, чтобы снова выйти за кого-нибудь замуж. На пиру, поистине королевском, он был осторожен с вином, предчувствуя деловой разговор. Но в первый день она удалилась с пира, ничего не сказав. Лорд Тирион Ланнистер пошёл к своей несостоявшейся молодой жене в покои, чтобы пожелать спокойной ночи и уйти. Счёл, что имеет право увидеться с ней наедине и убедиться, что правильно её понял. Видимо, дела она решила оставить на завтра. После окончания войны их брак снова стал бы для всех выгодной сделкой, закрепляющей всеобщий мир, но Тирион не собирался ни препятствовать ей, ни неволить никого, особенно эту молодую женщину. Она и так настрадалась. Всё время, пока длился роскошный пир, Санса Старк сидела, не поднимая глаз на несостоявшегося мужа, как будто снова была испуганной девицей. Тирион не узнавал её. Она по-прежнему восседала во главе стола с гордой королевской осанкой, но избегала встречаться с ним взглядом. Тирион шёл к ней, собираясь с духом и намереваясь повторить, что не будет против развода, что по-прежнему не претендует на её тело, что уважает её выбор. Но когда он вошёл, затворил за собой тяжёлую дверь и приблизился к ней, стоящей у своего высокого алькова с балдахином, Санса, смело глядя ему в глаза, вдруг резко сбросила платье, заранее расстёгнутое, и предстала перед ним обнажённой и босой. От увиденного Тирион онемел. Всё её тело от шеи до самых ступней было изъедено шрамами от порезов, ожогов, а местами особенно грубо искорёжено. Все слова застряли у Тириона в горле. — Что-то здесь — от Джоффри, но в основном — от Рамси, — тихо пояснила Санса. Тирион потрясённо молчал. Что он мог сказать? Обещать отомстить за неё? Оба ублюдка мертвы. Он знал, что эта женщина сама за себя отомстила. Говорили, что она натравила голодных зверей на эту мразь Рамси Болтона и не скрывала этого. На войне как на войне. — Я… Я не… — Тирион редко терял дар речи, но то, что он хотел сказать, теперь прозвучало бы глупо. — Тирион. Ты примешь меня такой, какая я есть? А он только и подумал — вот настоящая королева. Он в нерешительности стоял перед ней, пытаясь понять, что теперь делать и какой ответ будет достойным. Тело Сансы выглядело ужасающе, но она сама всё равно вызывала восхищение вплоть до преклонения. Наконец, вместо ответа он просто наклонился, стащил свои сапоги, а после спокойно, без спешки и позёрства разделся, бросая одежду на пол около себя. Разделся весь, догола. Повернулся, встал перед ней во весь свой смешной рост. У него шрамов тоже хватало, но пропорции его нелепого тела сами по себе были таким, что несколькими боевыми шрамами испортить его ещё сильнее было трудновато. — Санса! А ты? Ты примешь меня таким, какой я есть? — спросил он. И уголок его рта дернулся, непонятно, брезгливо или в усмешке над собой. Санса подошла к нему, аккуратно опустилась на одно колено, на другое, встала вровень с ним — глаза в глаза. — Конечно! — и она обняла Тириона. А Тирион — её. Санса издала тихий облегчённый всхлип. Он покачал её в объятьях, как будто убаюкивая, утешая. — Ну, что ты… — выговорил он. — Я столько о тебе думала… Всё это время. Весь этот ужас… А ты был со мной таким… Если бы я тогда согласилась… Быть с тобой! То ничего бы не было. Всех этих шрамов. Всех этих месяцев еженочных бессмысленных пыток… — Тихо-тихо, — продолжал утешать Тирион, поглаживая её, путаясь пальцами в волнистых прядях её распущенных по спине тёмно-рыжих волос. — Жаль, что я не могу отнести тебя. Уложить спать. Укрыть. Он чувствовал себя беспомощным, негодным даже для утешения, но понимал, что сейчас неуместно пошутить над собой, использовать привычный сарказм к своему телу. Не тот момент, чтобы высмеивать себя, как обычно защищаясь от боли и предвосхищая чужие насмешки. Всегда это работало. Здесь — нет. Санса, всё ещё стоя на коленях, протянула руки, развернувшись назад, стащила с кровати огромное покрывало из пушистых шкур, расстелила на полу. — Ляжем здесь, — полувопросительно произнесла она. И легла так просто и непосредственно, как будто была одна. Не красуясь и не прикрываясь. Робко потянула Тириона за руку, чтобы лёг рядом. Он лёг так, чтобы быть с ней лицом к лицу. Их объятия только сначала, во время соития, были крепкими, а потом перешли в поглаживания, в нежные ласки. Это было удивительно для Сансы — сама возможность взаимного доверия, возможность простого и естественного обладания друг другом. То, что казалось ей несбыточной мечтой, навсегда разрушенной её собственными руками, было рядом, было с ней, происходило с ней сейчас. Это было более, чем пришедшим в её дом счастьем — это было прощением того, что она отвергла Тириона в прошлый раз, растворением вины за то, что она когда-то натворила с ним и, главное, с самой собой. Их любовь вышла сегодня быстрой, жадной, но вместе с тем не острой, а бережной. И главным во всём этом было то, что любовь никуда не делась, осталась здесь и после слияния их тел. Теперь обоим было ясно, что эта любовь будет всегда. В нём. В ней.