Опустошение личности

Кашики Юно. Кашики Юно человек не сложный. Ну, так кажется на первый взгляд: она в меру услужливая, умеет нравиться людям, ей часто говорят, что она мыслит не по годам. Она в такие моменты приторно посмеивается, выдавая уже механическое: "Да что Вы, что Вы, это не так". Они, конечно, думают, что она с ними флиртует, или это они с ней, в прочем, не важно, они всегда в этот момент уже достаточно пьяны, чтобы не заметить её лишённый всякой жизни голос, и отпускают ещё пару комплиментов об её невероятном уме. А Кашики Юно уже давно не в том состоянии, чтобы эти слова звучали для неё комплиментом. Она вообще не знает уже, в каком она состоянии, её раздражает то, как остальные уверены в ней, в её поступках, уверены в том, что она знает, что делает. Нет, блять, нет, она не знает, что с ней. Перестаньте, заткнитесь. Вы ничего о ней не знаете. В первый раз, когда всё это с ней случилось, она возвращается домой очень поздно, очень резкими шагами направляется в ванную, и кажется, даже, словно запрограммированными движениями поворачивает кран, чтобы заполнить ванную водой. Она не заботилась о температуре воды – горячая, холодная, ей не важно, какая нальётся. Пусть её кожу распарит и прожжёт кипяток, в котором она сварится заживо, пусть кровь в её венах застынет от ледяной воды, и она потеряет там сознание с синющими губами и пустыми глазами. Абсолютно не имеет значения. И ждёт набора воды она тоже не с нетерпением: после тяжелого дня ей некуда торопиться. У неё есть вся оставшаяся ночь, всё время мира, и она задумывается тогда: "Куда всё время спешат люди, если времени и так слишком много?". Она думает о том, что, кажется, люди слишком жадные, что они и так слишком много живут, а им всё мало и мало. Она погружается в ванную из одежды скинув только пальто: этой самой одежды на ней всё равно не так много. Она смеётся над собой. В тонких изящных пальцах скользит зажженная сигарета, что слегка отдаёт вишневым ароматом. Подруги часто говорили ей, что легче уж перейти на электронки, чем каждый раз искать по всему их небольшому району именно эти сигареты именно этой марки именно этого вкуса. Юно каждый раз кривила лицо на это предложение: она совсем не привередливая, но электронки слишком приторные. Они больше похожи на черешню, что всегда сладкая и крупная. Это искусственно выведенный сорт ягод, и Юно не понимала, как людям не становится плохо от того, насколько она не настоящая. Лишь жалкое подобие вишни. Она не понимала, как людям не становится плохо от неё самой. Неужели они не видят, что её улыбка выдавленная, и что слушает она их лишь из вежливости, и что нет, на самом деле, она не хорошая девочка, как любит говорить бабуля из соседского дома после того, как она однажды помогла той. Юно вот в людях всегда замечала притворство, и ей всегда становилось до того мерзко, что казалось, вот-вот она нагнется и зальет пол противной блевотиной. Никто её не мог понять, когда она холодно и дерзко обличала других в лицемерии. И, со временем, до неё начало доходить: люди на самом деле всегда предпочитали сладкую ложь. Сколько бы они не говорили, что выбирают горькую правду, это было такой же ложью, чтобы показаться самим себе честными и правильными, идеальными личностями, которых не может сломать какая-то там "правда". И этот обман был замкнутым кругом в жизни каждого человека всегда, струился тонкой спиралью, обвивая шею всё новыми и новыми витками, пока он не отойдёт в мир иной. Юно как-то вспомнила статью из научного журнала, где говорилось, что люди на самом деле не проживают и половину жизни, которую им может позволить прожить природа. Она тогда посмеялась и подумала, что наверное они так рано умирают именно что из-за давящей лжи вокруг себя. И что в статье этой они тоже врут самим себе, и что выдумали всё это только лишь для того, чтобы оправдать свою жадность. Ведь времени и так на самом деле даже многовато. Она смотрит на свои оголённые бедра под задравшейся в воде юбкой. Смотрит на едва-едва заметные полосы. Глупые порезы, сделанные когда-то с умом. Ведь на внутренней стороне ляшек их никогда не будет видно, даже если она будет ходить в коротких шортах. А сейчас их всё равно сложно заметить, даже если смотреть туда. Только если вглядываться особенно внимательно. Тогда Юно ещё не знала, что на самом деле никто и никогда не заметит. Никто из них на самом деле не будет вглядываться. Так что зря она каждый раз металась в размышлениях "попытаться ли замазать это тональником". Но, по классике жанра, люди всегда слишком сконцентрированы на своих недостатках, чтобы замечать чужие. Даже если отдаёшь им на рассмотрение своё обнаженное тело. В те свои 15 Кашики Юно резала себя, потому что думала, что это заглушит боль. В 17 Кашики Юно резала себя уже с надеждой, что так она почувствует хоть что-то. А теперь ей 18 и она оставила лезвия. Она стала полностью уверена, что психосоматика или как там – полная хрень, ведь на самом деле у боли физической и боли душевной нет абсолютно ничего общего. Между ними нет каналов, которые могут их соединять, между ними никогда нет связи, они абсолютно самостоятельны, иначе она бы уже была смертельно больна и корчилась на последнем издыхании на больничной койке. Вместо больничной она предпочла койку чужого мужчины – снова смеётся над собой. Кашики Юно тонет в холодной ванной, откидывая голову на бортик и устремляя взгляд в потолок. Она думает о том, что наверное, ей лучше умереть. Но дело не в том, что она хочет смерти, дело в том, что она не хочет жить. В голове вспоминаются строки из романа, прочитанного то ли в школе, то ли по просьбе подруг, название которого она уже даже не помнит: "Самоубийство - не желание смерти. Самоубийство - это крайнее выражение желания жить". Снова усмехается. Наверное, это уже давно не про неё. Про Кашики Юно даже не пишут романов, в конце концов. Ведь Кашики Юно на самом деле человек сложный. Она всем улыбается и всем помогает, не из жалости и не из желания понравиться, но в то же время как-то не совсем искренне, и ты ни в какую не можешь понять её намерения, и это страшит больше всего. Редко когда добрые поступки совершаются от чистого сердца, это не для кого не секрет, но ещё реже добрые поступки совершаются не во имя чего-то. Не ради желания продемонстрировать свою хорошесть, но и не ради того, кому помощь оказываешь. Когда не знаешь, что с собой делать, выбирать делать что-то, что принято считать хорошим – достаточно благородно. И Кашики Юно благороднее любого рыцаря из сказок. Однако, в какой-то момент все становится сложнее, а вопрос о том, действительно ли ты делаешь что-то хорошее, утопает в груди всё глубже и глубже, с каждым таким "неоднозначным" делом теряя надежду на спасение. У Юно нет нужды быть хорошим человеком. У Юно есть нужда куда-то себя уже наконец деть. Не только её физическую оболочку, её душу желательно тоже. Сигарета в её свисающей руке вскоре дотлевает, и Юно уже норовится взять новую, неохотно приподнимаясь в ванной, как слышит телефонный звонок. Мелодичный рингтон слишком, слишком нагло и неуместно вторгается в ту картину и тот меланхоличный образ, который сейчас ей сопутствовал, что это даже невероятно жалко. Так жаль нарушать эту тишину, это её положение, ведь она за секунду до звонка выглядела как мечта поэта, мечта скульптора и мечта художника – мечта вообще всех сразу, кто хоть что-то понимает в искусстве. Ведь Юно Кашики – и правда настоящее искусство. И это для неё тоже вовсе не комплимент. Она берёт мокрой рукой телефон, матерится громко, без капли стеснения, когда из-за капель, попавших на экран, не может нажать зелёную кнопку, а затем все же решает проверить, кто решил позвонить ей в такую позднюю ночь. Мама. — Почему ты не отвечала на смс? Я никак не могла до тебя дозвониться весь вечер, а сейчас так поздно! Ты дома? Что с тобой, где ты была? Это плохо. Юно сейчас крайне не способна с ней говорить. Она не злится, в конце концов, её мама не была какой-то гиперопекающей, на самом деле Юно просто не так давно стала жить одна и естественно она беспокоится. Особенно если она не берёт трубки и не отвечает на смс. Главное не выглядеть пьяной. Она ведь пила совсем немного, правда? Нужно приложить усилия, лишь бы не заставить её волноваться. Это всё ни к чему. Она не ставит перед собой цель быть лучшей дочерью в мире, но, просто, так всем будет легче. У Юно всё равно всё под контролем. Под. Контролем. *** Юно не считает то что с ней случилось ошибкой. Она считает это просто длинной-длинной цепью ошибок, тянущейся переливающимся золотом словно от востока до запада. Она не знает, как к себе после этого относиться. Как всегда, блять, не знает. Она всегда знает, что говорить другим людям, но никогда не знает, что говорить себе. Она ненавидит себя? Прощает себя? Она считает случившееся справедливым? Милграм назвал её убийцей. Что ж, тогда она признает себя убийцей – хорошо, что ей помогли с определением себя. Наконец-то хоть что-то в этом мире поняло, что она сама не знает, кто она блять такая. Так что лучше уж она просто согласится с условиями игры и попытается хорошо провести время. Она всегда так делала, и в этом ей нет равных. В этом странном, совершенно оторванном от реальности месте есть ещё целых десять человек и один кролик. Кажется, он просил кроликом его не называть. Ну, ей в голову он всё равно не залезет – она надеется. В своей жизни до Милграма она уже знакомилась с невероятно большим количеством людей. Большинство, конечно, ей совсем не запоминались, она проводила с ними вечер лишь единожды, еле сдерживаясь, чтобы не зазевать, и больше они с ней никогда не виделись. Но некоторых она всё равно запоминала: тех, с кем было интересно. От кого можно было что-то взять, кто мог дать что-то большее, чем деньги. Таких Юно не забывала. И сейчас, видя всех этих людей, она вспоминала их. Люди все чем-то друг на друга похожи, она всегда об этом знала, и если находить между ними параллели, подмечать схожести, то можно очень быстро и легко составить в голове их образ и понять. Все люди состоят из одних и тех же пазлов, просто кусочки в них прикреплены всегда в разном порядке, нужно просто распутать закономерность, и вот человеку кажется, что ты видишь его насквозь. Казуи Мукухара неосознанно остерегается Юно. Сначала ему показалось, что она просто очень умна, и он сказал ей эту вещь, что она умна не по годам, и прожёг этим где-то внутри её горло. Видимо, с тех пор она его как-то невзлюбила, думает он: нет смысла скрывать, ему бывает жутко от того, насколько она проницательная. От того, что она, пару раз с ним поговорив, вытаскивает задорно все скелеты из его шкафа и ничуть не смущается, даже не пытается быть деликатной. На самом же деле, Юно это вовсе не со зла: она просто привыкла так делать, вот и всё. И она так долго ждёт, когда кто-то это уже наконец сделает с ней. Ей сразу не очень нравится этот парень, Микото Каяно. Он кажется ей настолько приторно-ненастоящим, что уже просто хочется в лицо сказать ему, мол, паренёк, ты переборщил со слащавостью. Его улыбка выглядит натянутой. Сплошная фальшивка. Юно беспокоится о том, не похожа ли она на него – пытается не врать себе, да, определённо похожа. Но они не одинаковые. Они абсолютно точно не одно и то же, и Юно облегченно вздыхает, убедившись в этом. Ведь Микото Каяно носит маски, чтобы угодить людям. Юно Кашики носит маски, чтобы спрятать пустоту, скрывающуюся за ними. Как товары, которые аккуратно расставляют на край витрины, а стоит взять одну коробочку – видишь, что дальше ничего и нет. Пустота. И Юно честно не может ответить на вопрос, кто из них двоих более мерзкий. Юно знакомится с Сакураем Харукой, и этот парень говорит, что ему нравится в Милграме и он хотел бы остаться. Что в Милграме он нашёл свой покой. И, ей, честно, плакать хочется, ведь даже этот безнадежный на вид парень нашёл место, в котором чувствует себя хорошо и уверенно. Юно же Милграм обременяет ещё больше: заставляет много думать, ведь заняться нечем, а говорить с другими временами надоедает. Она завидует Харуке, ведь ему для покоя оказалась нужна лишь одна единственная вещь: чужое внимание. Юно же этого внимания в своё время получила слишком много, оно лилось через край заполненной ванной и вот к чему это её привело. А самое горькое в этой ситуации то, что она снова не чувствует совершенно ничего. Пустоту. Надзиратель кажется ей ещё более пустым, чем все остальные заключённые: она пока не может сказать про него ни хорошего, ни плохого, просто обычный человек, подросток, если так угодно. Которому дали чуть больше власти, чем остальным, и по нему видно, что власть эту он не осознает и лишь неумело пытается обуздать. Она воспринимает допрос как игру, ведь так веселее. Ей абсолютно всё равно на вердикт, но скривленная гримаса на лице Эс хотя бы на долю секунды займёт её. Ей всё равно на вердикт. Ей всё равно, но когда она его получает, она разочаровывается, ведь последняя надежда на то, что хотя бы эта нереальная штука её способна понять, рассыпается в щепки. Ну, кажется, теперь ей всё равно не только на вердикт, но и на сам Милграм. Голоса в голове бесят. Она порой готова внезапно удариться костяшками о стену, стирая их в кровь, или агрессивно натирает свое тело дешевой мочалкой в общей душевой, выкручивая горячую воду на максимум, который в этой конторке только возможно включить, даёт периодически себе пощечины с глупой надеждой, что это может помочь. И ей плохо уже не от того, что её в чём-то обвиняют, или оправдывают, или жалеют, или всё сразу, ей плохо уже от того, что все они несут полный бред. Абсолютную чепуху, над которой даже посмеяться нельзя. “Отвратительно” – проносится каждый раз в её голове. Милграм тоже отвратителен, теперь она в этом убеждена. Зря она отдала ему свои крупицы надежды, выскобленные из консервной банки её души. Не то чтобы выскрести их было тяжело, но это просто, блять, неприятно, это как проиграть в казино, в которое ты так и так пришёл тратить деньги, понимая, что ничего никогда не заработаешь на этом. Ей абсолютно на всех всё равно. В Милграме она бросила курить, ведь в этом, как оказалось, тоже нет никакого смысла, пусть ей всё ещё нравится запах сигарет. Она видит, как поменялись заключенные, возможно для остальных она тоже изменилась, но какая разница, если только ей одной известно, что в ней не поменялось абсолютно ничего? Её есть за что судить, думает она. Ей есть за что получить наказание, думает. Ей есть за что поплатиться, думает. Почему ей этого не позволяют? Это место же буквально существует для этого, и её призвали в него, зачем она обманута судьбой? Все мысли неприятно стоят гулом где-то в глубине сознания, и от них очень устаёшь. Юно решает вернуться к своему старому доброму методу: “Не знаешь куда деть себя – делай что-то полезное”. Ведь она всё ещё очень благородна. Ведь она не меняется. Шиина Махиру человек очень романтичный, а Кирисаки Шидо совсем немного напоминает ей её саму. Правда, у них отличий столько же, сколько с Микото Каяно. Она с ними двумя словно разные конфеты в одинаковой обёртке. Со стороны – одно и то же, но узнаешь ближе, заглянешь за эту обертку, вкусишь начинку – никогда больше даже похожими не назовёшь. С Махиру же не так плохо проводить время, она совсем на Юно не похожа, но умудряется немного сгладить её одиночество, и для Кашики это дорогого стоит. Она уважает её мировоззрение, пусть и считает его местами слишком инфантильным, даже детским, и чересчур романтичным. Но не ей её судить. “Зато Махиру умеет любить” – подмечает она. Ох, Юно ведь очень хорошо понимает, почему Шиина жить не может без этого чувства, но очень плохо понимает, как же его всё-таки испытать. Ведь как бы она ни пыталась себя заставить, ничего в итоге не вышло. Всё стало только хуже. К сожалению, талантливая и умная Кашики Юно не способна обуздать эту сложную эмоцию, и, что ж, она наконец готова мириться с этим. Она устала с этим бороться и у неё нет другого выбора. Никто не может её судить больше, думает она. Никто не способен её понять, думает. Все они слишком глупы, думает. Абсолютный ноль. Она хочет сказать, что лучше бы замерзла насмерть ещё тогда, в ванной, но понимает, что в таком случае соврёт. Ведь при абсолютном нуле всё равно нет жизни, не способны происходить никакие химические реакции и биологические процессы. А любовь – химическая реакция. Жизнь и так слишком долгая – она говорила так себе всегда, прячась за этой установкой, как за шалашом от нападения волка в лесу. Знает же, что шалаш не защитит, но отчего-то все равно ему доверяет. И ждёт уже наконец этого нападения. Сколько ей ещё ждать – решать только Милграму. Юно злит, что эта штука может что-то решать, хотя совсем ничего не понимает, но так и быть, отдаёт свою судьбу в чужие руки. *** Мёртвым на самом деле плевать, что с ними делают после их смерти, хоронят ли их, вспоминают ли их, что о них говорят – хорошее или плохое. Живым от осознания этого факта порой становится так не по себе, что они начинают вести себя как дети, которые не могут смириться с тем, что Санты Клауса не существует. Раздражают. Милграм раздражает. Юно устала убеждаться в том, что каждый раз оказывалась права. ***