***
Фэн Синь расстроен, когда они возвращаются в свои комнаты, жалуясь, что одеяние Се Ляня порвалось во время спарринга. Се Лянь легко отмахивается, пообещав в следующий раз быть осторожнее, но Фэн Синь не унимался. Му Цин знал, что Фэн Синь не стал бы его укорять, если бы в случившемся была полностью вина Се Ляня, но раз край одежды Се Ляня случайно зацепился за меч Му Цина, значит, во всём виноват он, и это было сделано специально, чтобы унизить Его Высочества. Му Цин скрипит зубами, — ничего страшного, — ворчит он, — я это исправлю, я уже штопал одежду Его Высочества. В такие моменты он часто презирает Фэн Синя — тот, настолько низкого мнения о нём, что подозревает и критикует каждое действие Му Цина. Очевидно, что Фэн Синь считает себя выше Му Цина и не уважает его. Он также ненавидит и Се Ляня, за то, что он либо не замечает степени враждебности Фэн Синя, либо просто равнодушен. После быстрого купания он всё ещё был на взводе. Поэтому он отправился в покои Се Ляня и начал зашивать его одежду, ожидая, пока тот не закончит свое более длительное купание. Ритм штопки успокаивал его, совпадая с дыханием, когда игла выходила в шелк и выходила из него. В детстве, когда его захлестывали эмоции, мать давала ему иголку с ниткой и говорила, чтоб он синхронизировал дыхание с иглой. Так они проводили часы — мать сидя на стуле, а сын у ее ног, штопая, переделывая или создавая одежду. Му Цин почти разочарован, когда он быстро заканчивает. Ведь это было лишь маленькое облегчение. Когда Се Лянь входит в свою комнату в облаке душистых ароматов, его волосы распущены и влажны, он одет в тонкую нижнюю одежду. Му Цин отвёл глаза и подошёл к шкафу, чтобы выбрать для Се Ляня новый наряд. Поскольку сегодня у него частный урок с Гоши, Му Цин выбирает один из самых красивых нарядов Се Ляня (даже самые простые одеяния Се Ляня, в которых он дрался с другими учениками, мягче и тоньше, чем всё, что когда-либо носил Му Цин). Му Цин помогает Се Ляню одеться. Поначалу Му Цин был так унижен, что едва мог дышать, и это можно было прочесть на его лице. Дело было не в том, что он служил Наследному Принцу — Му Цин знал, что есть работа и похуже. А в том, что он был слугой Наследного Принца, когда они вместе изучали самосовершенствование. Если бы Се Лянь не был Наследным Принцем, то Му Цин дошёл бы до Бога Войны только благодаря собственным заслугам, Се Лянь называл бы его шисюном, а Му Цин не одевал бы его и не выполнял поручения. Му Цин дышит — словно иголка. Мать с ранних лет учила его, что жизнь несправедлива. Его отец умер — был убит, когда он был совсем маленьким. Ему не рассказывали всей истории, только однажды, когда он не ел несколько недель, он пришел домой с украденной булочкой. Он впервые увидел, как мать сердиться на него, в тот вечер она положила свою часть ужина на его тарелку и рассказала, почему они никогда не избавлятся от воровского наследства. Мать объяснила, что они были трудолюбивыми, честными людьми, которым приходилось работать больше и честнее других остальных, чтобы позволить себе еду и согреться зимой. Пальцы Му Цин коснулись теплой кожи шеи Се Ляня. Он пробормотал извинения с каплей стыда. Иногда он забывал, что Се Лянь теплый. Он не был нефритовой статуей. Он заканчивает одевать Се Ляня без происшествий, а затем идет за расчёской и маслом для волос, сталкиваясь с Се Лянем, уже сидящим за своим туалетным столиком. Му Цин втирает масло в волосы Се Ляня, стараясь не цеплять пальцами спутанные волосы. Вокруг витал запах сандалового дерева. Пока Му Цин расчёсывал волосы снизу вверх, волосы Се Ляня начинали высыхать. Они были такими же мягкими и шелковистыми, как и его одежда. Руки Му Цина слегка дрожали. Его горло сжалось. В нём застрял крик. Он ненавидил, когда в нём кипила ревность, слабая и тошнотворная, потому что тогда обвинения Фэн Синя звучат правдиво. (Ему не нужны были ни жизнь, ни привилегии, ни добродетели Се Ляня. Он лишь хотел стать лучше, чем был сейчас). Не подозревая о его переживаниях, Се Лянь расслабляется от прикосновений Му Цина, закрывая глаза с легкой довольной улыбкой. «Он прекрасен» — непроизвольно думает Му Цин. «Ну конечно, — тут же раздается насмешливый голос в его голове, — он же принц». Но это не отменяло того факта, что никто, даже Фэн Синь, не мог видить его так, как Му Цин. В то время, когда Се Лянь станет принцем, его могут видеть все. Когда его волосы были ещё влажными и слегка вьющимся у основания шеи, когда он босиком и в тишине. Так он еще мог сойти за простого человека. Му Цин укладывает волосы Се Ляня, и он снова становится Тайцзы Дянься.***
— Я спущусь с горы, чтобы навестить маму. Вернусь завтра поздно вечером, — говорит он, как только Се Лянь привёл себя в порядок, что бы пойти на уроки. Он внутренне съеживается. Он хотел сказать это как утверждение, но прозвучало больше как вопрос, словно он спрашивал разрешения. Се Лянь поворачивается к нему с легким смешком, как будто Му Цин ему кажется забавным. — Му Цин, тебе не нужно спрашивать. Ты же знаешь, что можешь навещать свою мать, когда захочешь. Му Цин коротко кивает и уходит, сжимая пальцы в рукавах одеяния. Он свободен только формально. На самом деле всё сложнее, и не факт, что Се Лянь этого поймёт. Он привел Му Цина с собой к Гоши, чтобы попросить взять его в ученики. Весь разговор Му Цин стоял, склонившись в поклоне и вёл себя скромно и пристойно, его сердце бешено колотилось в груди, а в животе образовалась пустота. Его кожа была горячей и неприятной от унижения. В первый раз, Му Цин отказал Се Ляну, когда тот настоял, чтобы Му Цин изучал самосовершенствование. Разочарование было ощутимо на его языке — возможно, эта была первая вещь, которую он позволил желать только для себя, и он не мог согласиться. У Му Цина были другие обязанности. Ему нужна была работа, чтобы содержать свою мать, и это было важнее его собственных эгоистичных желаний. Се Лянь слегка нахмурился, — ты можешь продолжать работать, пока учишься здесь, — объявил он, как будто это было простым решением. — При всем моём уважении, Тайцзы Дянься.— сказал Му Цин, — почему тебя это так волнует? Почему Наследный Принц так упорно хочет, чтобы слуга обучался самосовершенствованию? Почему он не выдал его за хранение золотого листка? Глаза Се Ляня заблестели, и Му Цин впервые увидел их такими, — я видел, как ты владеешь мечом. Ты подаёшь большие надежды и обладаешь огромным талантом. Му Цин, такой талант, как у тебя, заслуживает того, чтобы его развивали. Не делать этого было бы преступно. Я хочу увидеть, кем ты станешь, — в его глазах было что-то страстное и почти жаждущие. Му Цин, вопреки себе, почувствовал, как по нему разливается что-то теплое и густое, как мед; Се Лянь, Наследный Принц, вершина совершенства, что-то в нём разглядел. (Он действительно ненавидит то, что его волнует, мысли Се Ляня о нем). Му Цин поник под суровым, неодобрительным взглядом Гоши, когда Се Лянь сказал ему, что Му Цин получил разрешение часто навещать свою мать. — Я не возьму ученика, который слишком отвлекается на мирские дела и уделяет внимание самосовершенствованию. Сердце Му Цин ушло в пятки, но Се Лянь не отступил. — Нет ничего постыдного в том, чтобы хранить многие вещи близко к сердцу. Страсть сочетается с преданностью. И я убедился, что это скорее расширяет способности, чем ограничивае их. На его губах появилась легкая улыбка — верх уважения, несмотря на противостояние в его глазах. Открыто возражать учителю… это было проявлением высокомерия и в то же время внушало благоговение. Му Цин слегка замялся: их идеологии расходились как никогда прежде. Му Цин знает и принимает неизменные принципы мира. Однако Се Лянь расправил плечи и бросил вызов. Мир должен работать так, как я говорю, — заявил он, казалось, совершенно непоколебимо. Кто еще, кроме Наследного Принца, мог осмелиться на такое. Му Цин был принят в ученики в Великий Храм Боевых искусств и мог свободно навещать свою мать, пока у него не было других дел или обязанностей. Однако было не так просто: жизнь Му Цина имела свои условия и требования. Он не мог избежать сплетен, преследовавших его, и неодобрения Гоши. Недисциплинированный, рассеянный, никудышный — шепчутся они. Поэтому его долг и преданность к матери должны были выражаться в письмах и деньгах, отправляемых с горы посыльными. Когда Му Цин вошёл в сад, там никого не было. Как погода потеплела, после обеда ученики стали ленивыми, им разрешали заниматься самостоятельно, что означало полушутливые спарринги и безделье, пока Гоши играли в карты. Му Цин не спеша собирал самые спелые вишни и персики. Он накрывает корзину тканью и говорит себе, что это для сохранности фруктов, а не для того, чтобы избежать обвинения в воровстве.***
Му Цину любил спускаться с горы Тайцан. Хорошо протоптанная тропинка вела его через кленовый лес, красный, как огненное море. Птицы перекликались друг с другом, а мелкие животные бегали по лесной подстилке. Му Цин знает, что он существо одинокое, и только здесь он может это вынести. В стихах говорится, что есть разница между одиночеством и безлюдьем. Он всегда ходил по грани между ними. Му Цин расслабляется, когда наконец добирается до города. На рынках кипит жизнь; торговцы продавали вещи, а люди торговались. По сравнению с Се Лянем и Фэн Синем их голоса были более низкие и прокуренные; на этом диалекте он вырос. На горе Тайцан большинство говорит на диалекте аристократии Сяньлэ; лишь некоторые шиди все ещё используют его, пока он не выучился у них. Он знал, как ориентироваться в этом мире, думал он, направляясь к дому матери и не обращая внимания на торговцев, зазывающих его. По мере приближения, с ним начинают здороваться люди: тетушка сушившая бельё и дети, которые когда-то давно были его товарищами по играм. Он отвечает им вежливо, приветствуя, но негодуя от своей фамильярности. Он мрачнеет при мысли, что прошлое никогда не покинет его, что он никогда не станет кем-то большим, чем тот, кем он является сейчас; прославленный слуга, получивший право совершенствоваться по доброй воле и состраданию принца. — Твой отец хотел большего, — сказала ему мать, когда он стал достаточно взрослым, чтобы узнатать о судбе, постигшей человека, которого он едва помнил. Он никогда не был уверен, что она говорила это с осуждением. В лабиринтах переулков, ведущих к дому его матери, бегают дети, играют, дерутся и просят милостыню. Он немедленно привлекает их внимание, и крики "Цин-гэгэ" следуют за ним. Му Цин не помнит всех их имён, но они благодарно улыбаются ему, когда он кладёт в их ожидающие руки кроваво-красные вишни, а после убегают лакомиться угощением. В одном из тупиковых переулков справа от него раздаются громкие звуки драки. Му Цин колеблется, прежде чем повернуть к источнику шума. Группа детей - попрошаек, которые часто бывают в этом районе, стоят спиной к Му Цину, держа в руках палки и камни, прижимая кого-то к стене. Му Цин прочищает горло, готовый отчитать детей за то, что они напрасно мучают уличную кошку, но замирает, когда они оборачиваются. Ребенок — это именно ребенок, как бы сильно он ни напоминал загнанного в угол дикого зверя – сжимаяся в комок; высоко поднятые кулаки защищали его лицо, наполовину скрывая спутанными волосами. По передней части лица стекала алая кровь; нос был либо сломанный, либо окровавленный. Существо не теряя времени, пользуется минутным замешательством, оно вскакивает на ноги и выхватывает что-то, зажатое в ослабевшей руке одного из мальчиков — белую веревку или бинт. Оно быстро побежало по переулку, едва не столкнувшись с Му Цином. — Что это было? — Му Цин спрашивает единственного мальчика в группе, которого он узнает – Ли Цяна, который жил рядом с его матерью до того, как его родители умерли. Ли Цян хмурится, — это он начал. Му Цин вздыхает. Уличные крысы, живущие в трущобах Сяньлэ, придерживаются негласных правил. Многие сбиваются в стаи, относятся друг к другу как к кровной семье, попрошайничали, воровали и вместе боролись за выживание. Одиноким волкам нельзя доверять, наверняка есть причина, по которой они подверглись остракизму. В животе у Му Цин появилось неприятное чувство – конечно, это было немного несправедливо: один против остальных. Но Му Цин не вправе вмешиваться в мщение, если мальчик украл территорию или еду. Это мир, к которому принадлежит Му Цин, тот, в котором он умеет ориентироваться. — Проваливайте, — говорит он группе детей, — и держитесь подальше от неприятностей. Он хватает Ли Цяна за воротник, прежде чем тот успевает убежать с остальными. Он всего на несколько лет моложе Му Цина, но выглядит более усталым и ожесточенным, чем он видел его в последний раз. Му Цин немного колеблется, прежде чем взять персик из своей корзины с фруктами. Лицо Ли Цяна светлеет, когда он берёт персик в свои грязные руки, и он уже не выглядит обременённым, а больше похож на беззаботного ребёнка, которого Му Цин когда-то знал. — Спасибо, — почти уважительно произносит Ли Цян.У Му Цина снова неприятно сжимается внутри. Этот персик был для его матери; он бы сорвал ещё, если бы не чувствовал себя вором. — Неважно, — отмахивается Му Цин, — раздели его со своей сестрой. Ли Цян кивнул и спрятал персик в карман одеяния, прежде чем убежать. "Будь осторожен" — Му Цин хочет крикнуть ему вслед. Пустые слова и пожелания не помогут ни Ли Цяну, ни его младшей сестрёнки, ни остальным детям - попрошайкам. Их выживание зависило от их сообразительности и, если повезёт – от доброты окружающих. Му Цин невольно вспоминает одеяния Се Ляня из тончайшего шелка и украшенные драгоценными камнями шиньоны. Ему было всё равно, что он потерял золотой листок, потому что у него было слишком много всего, чтобы беспокоиться об этом. Уголки губ изогнулись. Он взял корзинку с вишнями и пошёл домой.***
— А-ньян, я дома. Его мать сидела в кресле у окна с вышивкой на коленях. Это такое привычное зрелище, что у Му Цина перехватило дыхание. В груди сжалось, но он всё равно вздохнул. Яо Линь почти не изменилась с прошлого его визита, разве что в её волосах прибавились седые пряди. Она посмотрела в сторону темного дверного проёма, где он стоял. — Подойди ближе к свету, чтобы я могла лучше разглядеть своего сына. Му Цин послушно подошёл к окну. За прошедшие годы зрение матери сильно ухудшилось, под правильном освещение она всё ещё могла смутно различить, что находится прямо перед ней. Яо Линь встает с кресла, чтобы прижать руку к его щеке. Для этого ей приходится приподняться на носочки, Му Цин смотрит на неё сверху вниз. Он наклоняется под прикосновением её мозолистой руки. Около её глаз появляются морщинки от улыбки, когда она щиплет его за щеку. — Когда мой сын придёт ко мне в следующий раз, то будет таким же высоким, как та гора, на которой он живет, — иронизирует она, как будто это не она просила его перестать навещать её так часто, чтобы он мог сосредоточиться на самосовершенствовании. — А-ньян, не стоит так напрягать глаза из-за вышивки. — Тц — она отмахивается от него, усаживаясь обратно и снова принимается за работу, — после многих лет работы я всё помню. Его мать была упрямой, и её не переубедить. Годами она напрягала глаза в темноте, склонившись над иголкой и тканью, полагаясь на слабый свет луны, потому что они не могли позволить себе больше свечей. Му Цин помнит, как у неё болела голова, она прижимала руки к вискам, рот был сжат в прямую линию. За этим последовали тошнота и ухудшение зрения. Всё равно она не останавливалась, даже когда Му Цин совмещал работу и выполнял различные поручения. Му Цин садится на пол у ног матери и берет из кучки одежду для штопки. Как всегда её работа идеальная, ни одиного лишнего стежка. Му Цин задаётся вопросом, можно ли когда-нибудь отучиться от привычных вещей. Яо Линь известна в округе как женщина с двойственным характером. Она строга, но справедлива, цинична, но обаятельна. Она верит в честность и соблюдение закона; для неё нет ничего ненавистнее вора, но при этом она закрывает глаза на голодных детей рыскающих в поисках объедков. Она даже бесплатно заштопает одежду, если к ней обратятся уличные крысы. Она развлекала Му Цин своими бесконечными историями, давала советы и трудные уроки. Она и сейчас рассказывает Му Цину сплетни о соседях; о швее, которая приходит помочь ей готовить, о старой прорицательнице в конце улицы и о её предсказаниях несчастий. Они вдвоем всегда полагались на истории и собственные голоса, чтобы заполнить пространство, оставленное отцом Му Цина. Они делят вишни, корзинка медленно наполняется косточками, осторожно, чтобы не испачкать ткань кроваво-красным. Он рассказывает ей о своих уроках и читает стихи по её просьбе. В её глазах есть что-то отрешённое, почти грустное. Когда её отец был довольно успешным торговцем, а потом ее разорил отец Му Цина – Яо Линь любила поэзию, она переписывала стихи от руки и даже сочиняла свои собственные в голове. Когда она учила Му Цина читать и писать, то читала ему стихи по памяти. Она радуется , когда Му Цин жалуется на Фэн Синя: невыносимый, упрямый, мастерски умеет выводить его.Он описывает, как Се Лянь заставлял их часами стоять лицом друг к другу, играя в игру в идиомы. Она немного ехидно смеется, когда он описывает нахмуренные брови Фэн Синя, похожие на гусениц, когда он изо всех сил пытается придумать, что сказать. Он рассказывал ей о Наследном Принце. Когда Му Цин впервые нашел работу на горе Тайцан, все соседи спрашивали его о Се Ляне: был ли Тайцзы Дянься такой же красивый, как рассказывают истории? Был ли он таким же благородным, добродетельным, добрым? Находиться в его присутствии было тоже самое, что находится в присутствии бога? Му Цин сразу устал от вопросов; он больше не хотел думать о Наследном Принце. Его жизнь изменилась, он стал центром внимания, и Му Цин презирал это. Ненавидел, когда он подметал или набирал воду из колодца, его взгляд притягивался, к его спаррингу с Фэн Синем, когда они оба двигались с кошачьей грацией. Му Цин ловил себя на том, что подметая, подражает их движениям, и ему до смерти хотелось бросить метлу и заменить ее мечом. Он рассказывал своей матери ни о Тайцзы Дянься, ни о его достоинствах, а скорее о Се Ляне, которого он узнал, будучи его личной слугой. Она смеется, в ее смехе смешивается веселье и презрение: – он хочет спасти простой народ? Что такой мальчишка знает о нас, простых людях? Он никогда не голодал и не огрубел от труда, как "простые люди", что он знает о спасении. Раньше Му Цин испытывал стыд при мысли о том, что Се Лянь увидит его в районе, где он вырос. Но вскоре это быстро переросло в гнев: на улицах Сяньлэ голодали дети, а король ничего не делает, и все, что может предложить Се Лянь — это пустые банальности. — Он видит в нас монолит, а не отдельных личностей. Мы просто причина — сгоречью говорит Му Цин. Его мать усмехается, качая головой,— если он действительно хочет помочь, скажи ему, чтобы спустился с горы и пошить одежду вместе со мной. Хотя наследный принц был любим в королевстве, нашлось несколько человек, которые затаили злобу на королевскую семью. Его мать - одна из них. Он не рассказывает ей о других моментах. Когда после спарринга Се Лянь вспотел и раскраснелся, он больше походил на мальчика вроде Му Цина, чем на принца. Когда Се Лянь обнимает его и Фэн Синя, крепко притягивая их друг к другу, Му Цин чувствовал, как бьются их сердца, словно трепещущие птицы в клетках. Когда глаза Се Ляня остекленели и он с энтузиазмом поправлял форму меча одного из шиди, Фэн Синь впервые поймал его. У Му Цина скрутило живот — он подумал, что, возможно, даже если он никогда не сможет стать другом принца, он сможет найти общий язык с Фэн Синем. Заблуждение, которое, конечно же, быстро развеялось. Однако его мать смотрит на него понимающе. Что бы она ни знала, Му Цин не думает, что хочет знать. В тот вечер Му Цин готовил, наслаждаясь ароматом перца и чили, жарящихся на масле. Той ночью он снова спал в своей детской комнате. Она кажется чужой. И до костей знакомой.***
На следующие утро, когда он поднимался в гору, его охватила тяжесть. — А-Цин, — серьезно сказала ему мать, обнимая его за плечи, попрощаясь. Ее глаза, казалось, пронзали его насквозь, — будь здоров. Будь счастлив. Быть счастливым, как будто это то, что он может выбрать, а не стремиться достичь. Через некоторое время, после убийства отца Му Цин спросил у матери, счастлива ли она. Она посадила его к себе на колени, погладила по волосам и сказала, что да, конечно, она счастлива. — Как? — спросил Му Цин, не замечая, что мать беззвучно плачет, сжимая кулаки, смотрев в окно. — У меня здесь есть все, что нужно для счастья. У меня есть мой А-Цин, не так ли? — Ты можешь быть счастлива, даже когда тебе грустно? — Му Цин скептически хмыкнул. — Ты можешь быть счастлив где угодно. Даже когда у тебя ничего нет. — Ты поймешь, когда станешь старше, — пообещала она, когда Му Цин пытался осознать это. Спустя годы Му Цин так и не понял этого. В его детстве счастье не было и считалось бесполезным. Нужно было стремиться к тому, чтобы иметь достаточно еды и денег. Не было времени на погоню за счастьем. Больше всего Му Цин думал о том, что счастье неразрывно связано с удовлетворением, и оба эти понятия ускользнули от него. Му Цин не может быть счастлив, если он не удовлетворен собой, своим местом в мире. Му Цин смирился, что это невозможно. В детстве у него не было друзей, как и сейча. Единственное, что у него есть — это наследство обедневшего человека, казненного государством. Не так уж много поводов для удовлетворения и тем более для радости. (В тот раз, когда Му Цин спросил, был ли его отец плохим человеком, Яо Линь ответила ему, что он был отчаявшимся человеком. Яо Линь никогда не защищала и не осуждала своего покойного мужа. Она отказывалась говорить о нем, делая все возможное, чтобы наладить свою жизнь и растить маленького сына в одиночку; отвергнутая семьей и друзьями, которые не хотели общаться с семьей покойного преступника. Она никогда не говорила о нем, но это не означало, что она перестала думать. Она так и не простила его, но и ненавидела только потому, что очень сильно любила). Му Цин всегда стремился к чему-то безымянному. Иногда он возлагал вину на отца, которого никогда не знал, но, в конечном итоге, это было бремя Му Цина. Его сильная тоска и смутные представления об объекте желания пугает. Му Цин просто хочет больше, чем то, что у него есть. Его мать часто молчит, так и Му Цина охватывает стыд при мысли рассказать о своём желании. Однако оно словно стойкое пятно, которое невозможно оттереть. Он хочет, чтобы им восхищались и уважали. Чтобы у него был друг. Быть любимым. «Какое право ты имеешь желать большего?» — требует голос в его голове. Он звучит как Фэн Синь: резко и обвиняюще. Как Се Лянь: с жалостью и тайной насмешкой. Звучит как Гоши: сжато и презрительно. Он стиснул зубы, сопротивляясь.***
Направляясь в покои Се Ляня, он проходит мимо других слуг, моющие полы. Они отрываются от своих дел и смотрят на него. Несколько человек из тех, с кем Му Цин был в дружеских отношениях, когда он тоже приносил и кипятил воду, чтобы помыть посуду рядом с ними, кивают в знак приветствия. Му Цин отвечает сдержанным приветствием. Всех остальных, кто проходил через зал, игнорирует, как будто они часть фона, Му Цин тоже был на той стороне. Он не пытался заговорить с ними, и они не пытались заговорить с ним. Му Цин знает, что о нём шепчутся с обеих сторон - ученики и слуги. Но еще больнее представить, что говорят о нём слуги. Остальные ученики открыто смотрят на него свысока. И неважно, что он сменил метлу на меч; в его руках они увидят только одну вещь. А вот сплетни слуг, скорее всего, полны жалости и насмешек. Му Цин, которой привлек внимание Наследного Принца, никогда не станет большим, чем простым слугой. Что хуже — открытое презрение или скрытая жалость? Оба они были по-своему плохи, но Му Цин хотя бы смог противостоять откровенному презрению. Он может бороться с этим — словами, действиями. Возможно, это не изменит чего-то мнения, но позволит ему чувствовать себя менее беспомощным. Жалости он уже проиграл. Никто из жалеющих не воспринимает его всерьез, в их глазах он уже занимал низкое положение. — Се Лянь ищет тебя, - это всё, что говорит Фэн Синь, когда они сталкиваются. Знакомая вспышка гнева вспыхнула. В его голове звучит «мальчик на побегушках, слуга». Его гордость не желает сдаваться и умирать. На нём была та же одежда, что и на других учениках, но из-за Се Ляня он выделялся. — Почему у тебя всегда такое выражение лица при упоминание Тайцзи Дянься, будто лимон съел. Ты такой кислый и раздражающий, не знаю, почему он настаивает на том, чтобы ты был рядом, — говорит Фэн Синь с кислым недовольством. Му Цин крепко стискивает зубы, ногти впиваются в мозолистую плоть, а руки сжимаются в кулаки. — Всё, кем ты сейчас являешься — это заслуга наследного принца, — злорадствует Фэн Синь. — Завтра ты можешь ему надоесть, и снова будешь драить полы и наблюдать за всем издалека. Долгие годы Му Цин отказывался говорить то, чего хотел. Теперь он знал. Как Се Лянь фанатичен в совершенствовании, неустанно изучает формы мечей и впитывает любые знания, какие только может, как и Му Цин. Если бы ему не приходилось оправдываться, и если бы он втайне не боялся, что его лишат всего в тот момент, когда он покажет, что ему что-то небезразлично, он бы перенял от Се Ляня ещё больше рвения. — Завидуешь, что меня выбрали для совершенствования из-за мастерства, а тебя поставили следовать за Его Высочеством, как собачонку? — Му Цин насмехается. Фэн Синь протестующе шумит, но Му Цин просто отталкивает его. Се Лянь сидит в своей комнате, аккуратно раскладывая сусальное золото в башню у подножья своей кровати. «Я знаю, что это детская забава, — как-то сказал ему Се Лянь,— но это поблажка». — Му Цин! — восклицает Се Лянь, заметив его. Он осторожно поднялся с кровати, чтобы не пошатнуть хрупкую конструкцию. Му Цин подавляет усмешку, как бы Се Лянь ни пытался сохранить, эта золотая пагода создана для того, чтобы рушиться. — Ты знаешь, что в новом году Сяньлэ проведет шествие поклонению Цзюнь У? — Конечно, — Му Цин почти ничего не помнит о шествие с последнего раза, только то, что он был очень маленьким. Он сидел на плечах своего отца высоко над толпой. — Гоши сообщил мне, что я избран на роль Небесного Императора! — лицо Се Ляня сияет восторгом, но в нем нет ни капли удивление. Он ожидал этого. Никто не отказывал Се Ляню ни в чём. — Конечно, на эту роль был выбран Тайцзы Дянься. Его таланты и достоянства не знают границ и, несомненно, заслужили восхищение богов, — Му Цин не может сдержать сарказм, стекающего с его языка, как яд и подавить смешок. Се Лянь, однако, не выглядит обеспокоенным. — Я хотел спросить тебя, не сыграешь ли ты напротив меня? Му Цин ошеломленно моргает, — ты спрашиваешь меня, — повторяет он, ожидая какой-нибудь шутки. Се Лянь кивает, — ты согласен? — с вызовом вскидывая брови. — Да, —говорит Му Цин, слишком быстро, чтобы не выдать, своего нетерпения, и слишком быстро, чтобы понять, почему Се Лянь спрашивает именно его из всех людей. Сразу же возникают предположения – Се Лянь протягивает руку помощи, для тех, кого жалеет, Се Лянь хочет в очередной раз затмить кого-то. Но Му Цин хочет, и он говорит, не задумываясь. Се Лянь довольно поджал губы и кивнул, в его глазах появился блеск интереса и жажды. — Я с нетерпением жду этого. Какую бы цель ни преследовал Се Лянь, теперь это не имеет значения; на сцене будет Му Цин, и Се Лянь не сможет провести бой без него. В танце партнёры должны быть на равных, исполняя разные, но необходимые роли. Они оба наденут маски, и Му Цин станет равным с ним; его заметят и королевство, и небеса. Его желание даёт о себе знать. Он хочет стать небожителем, достичь этого недостижимого пьедестала. Возможно у Се Ляня есть преимущество — он родился в королевской семье, его уже обожали и благословляли небеса. Но у Му Цина есть амбиции, он знает, как пробиться наверх, когда ничего не преподносят на блюдечке с голубой каёмочкой. Он тоже станет богом, это в его силах. Он не будет торчать на земле, наблюдая, как Се Лянь парит над ним. Му Цин расправил плечи и вздёрнул подбородок. Се Лянь свирепо ухмыляется в ответ на выражение лица Му Цина. Позади них рушится дворец из сусального золото.