«I said, "All I can hope for is for you to get better, Because all I can take is no more." I’ll hide where I can, away from you and your friends, leaking tears over beers once again... ...I’m friendly and thoughtful and quite awfully pretty, But he needed more than me.»
Teers over beers - Modern Baseball***
Вот и всё, конец учебного года в Хиллерске настал. Старшекурсники наконец-то выпустились, и в школе начало царить спокойствие. В июне ученики продолжали ночевать в общежитие, имели право посещать библиотеку, но кабинеты были закрыты и большинство учителей отсутствовали. Оставшиеся обитатели устраивали просмотры кина по вечерам, пикники, вечеринки и прочее, но ближе к июлю они в обязательном порядке должны были разъехаться по домам. Хоть последние месяцы и прошли довольно быстро, для Вильгельма это всё равно ощущалось слишком болезненно и мучительно, а конкретнее, видеть человека, за которым королевский двор ни за что не даст тебе погнаться, вот это было наиболее мучительным испытанием. «Последние несколько месяцев я бегал за ним как маленький щенок, желая получить того же внимания и той же ласки, как совсем недавно, я получал их в его комнате за изучением домашних рыбок. Он не один раз говорил мне, что с нас хватит, что мне стоит просто оставить его в покое хотя бы в школе. Но я просто не мог. В моей голове никак не складывалось то, что мы больше не вместе и скорее всего больше никогда и не будем. От этих мыслей меня выворачивает на изнанку. И вообще, я не знаю, зачем я начал вести этот долбаный дневник который мне дал Борис. Это причиняет столько боли, но, думаю, одновременно и отпускает от этой же тоски в груди на какое-то время. В прочем, это не важно.» — Вильгельм положил ручку на плоскую грань стола, начиная листать страницы дневника в самое начало. Мимо глаз проскальзывали словечки: "Мы с Симоном", "Симон и я", "Любимый Симон", "Симон", "Симон". Только это имя. С заглавной прописной буквой "С" начиналось его имя. Вильгельм не просто машинально черкал ручкой, проводя чернильным шариком по строке когда писал о нём, а выводил каждую буковку в этом ласковом слове, и поэтому, было сложно не заметить отрывки написанные про него между строк. Но сейчас, Вильгельм вообще не пишет его имени в своих записях. — И так, 11 марта... Начало. - в голове он прикинул, сколько дней, недель, а может и месяцев прошло с того момента, как он начал тосковать по Симону и вести дневник. — 2 месяца и 18 дней. - Вильгельм перевёл взгляд на бумажный календарь, что висел на стене, чтобы проверить, не ошибся ли он в своих расчётах. И да, в красной рамке красовалась дата «29 мая», он посчитал всё правильно. Встав из за письменного стола, Вильгельм захлопнул дневник и поставил на полку, затеснив чёрный гребешок меж остальных таких же книг. Возможно, этот дневник вскоре тоже станет полноценной книгой, когда страницы полностью заполнятся и Вилле забудет про это дело. Эти черновики могут стать романом. Или же биографией самого кронпринца Швеции - Вильгельма, думаю, очень личной биографией. Вилле осмотрел свою комнату, она полностью охарактеризовывала состояние парня - разбросанные вещи на полу и на кровати, вообщем, где угодно только не в шкафу. Грязная посуда стояла стопкой на столе, а кружки от чая на комоде. Пошатываясь, он сделал пару невольных шагов вперёд до мягкой поверхности и плюхнулся на кровать, после чего завернулся в одеяло на краюшке белой постели. Было ужасное ощущение тошноты и боли в груди, которое никак не утихало. В голове Вильгельм вспоминал, как так же, всего лишь пару месяцев назад, он лежал на этом же месте в свой день рождение - семнадцатилетие с Симоном, получая от него неуместный "подарок" - в виде расставания. Должно быть, Симона подтолкнуло сказать признание то, как он увидел неконтролируемую агрессию Вильгельма на ужине. «Я точно недостоин его» - дословно о мыслях кронпринца по отношению к Симону. В любом случае, когда об этом думалось, на глазах наворачивались слёзы и начинало безумно крутить живот, такое ощущение, будто все эти так называемые "бабочки" в животе так и вырывались наружу, острыми крыльями прорезая плоть. Вильгельм до жути не хотел оставаться ни здесь, ни в общежитие Хиллерски. А точнее там, где висели совместные фотографии Симона и Вилле, там, где на стенке корпуса сточеным карандашом было написано "W+S=forever", там, где до боли приторно пахло им - Симоном. И там, где воспоминания бы нахлынули огромным цунами, затопив собственный островок Вильгельма.***
— Вильгельм, могу я зайти? - послышался мягкий, болезненный голос за дверью. Открывать дверь может быть и не хотелось, но ласковый голос матери был слишком родным, как из глубокого детства. — Да, мама. В комнату зашла королева, осторожно прикрывая за собой белую дверь. Она неспеша подошла к краю кровати юноши, издавая тихий стук каблуков. Кристина убрала футболку и остальную одежду в сторону, присаживаясь поближе к сыну. — Ну как ты, дорогой? - её рука нежно гладила плечо Вилле, и это, пожалуй то, чего не хватало Вильгельму уже несколько лет. Юноша прикрыл тяжёлые веки и горячая слеза медленно покатилась по его щеке к подбородку. — Прости меня, может, я действительно не понимала тебя всё это время. — Я тоже должен попросить прощение за своё поведение, наверное. - Вильгельм вздохнул, прежде чем продолжить. — Я очень, очень скучаю по нему. Не могу перестать думать о нём. Я не знаю, что мне делать. — Милый, ты должен отпустить его. Я понимаю, что не мне учить тебя как любить и кого, но так же будет лучше, согласись. - Кристина провела тыльной стороной ладони по щеке сына, смахивая слезу и попутно показывая свою доброжелательность. — Но я не хочу забывать о нём, мама. Нельзя же просто взять, и забыть. - тон в его голосе изменился, в нём выражалась обида на Симона, на маму, показывалась злость, непонимание и растерянность. Королеве оставалось только обречённо вздохнуть, с её состоянием она не могла самостоятельно подобрать нужные слова чтобы утешить Вильгельма, поэтому, лучшим решением было уйти и не дай боже усугубить ситуацию. — В любом случае, я перенесла твою школу кронпринцев на неделю позже, на 8 июня. Пусть, у тебя ещё будет время побыть наедине с самим собой. Вильгельм промолчал, затаив дыхание до тех пор, пока королева не уйдёт, бросив последний взгляд на сына. Принц расплакался, точнее, это вероятно были просто слёзы, которые текли ручьём из карих глаз, обжигая кожу. Ведь сил на плачь у него просто напросто не было. СимонСимонСимонСимонСимон. В голове был только он, только он, только его внешность, его голос, его кожа. Перед глазами было его имя, "S" - эта та буква, которая всегда напоминала Вильгельму о том, как тот проводил кончиками пальцев по его изгибам спины, иногда даже не касаясь но уже чувствуя ток по венам, как целовал его горячую грудь и запускал пальцы в мягкие кудри. Пожалуйста, Симон, пожалуйста, вернись. В мыслях слова сливались воедино, в ушах гудели как будто поровозы, а тело начинало дрожать. ”ПожалуйстаСимонвернисьятакскучаюпотебетыединственныйскемямогупоговоритьздесьпожалуйста„ Эта тревога, которая повышалась с каждой только мыслей о Симоне, держала Вильгельма у себя на контроле, а не наоборот, как должно было быть. Принц поспешно начал рыскать по всей комнате и искать по всей постели свой телефон, ему нужно было найти эту маленькую железную коробку, которая держит его и Симона на волоске от звонка и обычного разговора. Руки дрожали, холодными пальцами он набрал название никнейма в инстаграмме, но ничего не отобразилось. Гул в ушах продолжался, и кронпринц, бродя по комнате, быстро листал галлерею телефона в поисках хоть единой фотографии с Симоном. Так как позвонить возлюбленному, было гораздо сложнее по его мнению. И вот. Кудрявый парень в глупой жёлтой рубашке в клеточку, скорчив не наименее глупое выражение лица. «Сердце в момент перестало биться. Шум в ушах пропал, оставляя за собой громешную тишину, будто меня оглушили и я стою посреди густого леса.» Эта фотография была скриншотом из инстаграмма Симона, очень давний скриншот, но хоть что-то. Из-за того, что Симон удалил свои аккаунты, по сраной просьбе Вильгельма и двора, остальные фото нельзя было просмотреть больше никогда. — Я так хочу увидеть тебя сейчас.