Немного о тепле и планах

Каждый раз, работая над проектом Кавех невольно вспоминает времена, когда аль-Хайтама не было рядом. Тогда он не мог спросить совета, мнения и помощи. Никто заботливо не приносил ему любимый кофе, сладости и обеды в комнату, пока он не отрывался от чертежей и макетов даже на ванну. Но самое главное — он не имел тогда музу. Ему больше не с чего было черпать вдохновение и работа шла в разы медленнее. С появлением аль-Хайтама его вечные выгорания стали реже выбивать его из колеи, а поиск идей больше не длился так долго и мучительно. Даже его, далеко не маленькое до этого, желание творить возросло. Но отпивая ещё теплый кофе — недавно принесенный, Кавех откидывает размышления в сторону, снова смотря на пустоватый холст. Сегодня у него выходной. Работы нет, проектов в свое удовольствие тоже. Поэтому утром его рука непроизвольно потянулась к давно отложенным в сторону краскам. Однако вдохновение так и не пришло, а за несколько часов он не нарисовал ничего стоящего, лишь быстро набросав слабенький эскиз сада. Он поворачивается, когда стук поставленной на тумбочку рядом тарелки разносится по комнате. — Держи — говорит аль-Хайтам, слегка передвигая кисточки, закатившиеся за края блюдца. — Эти печенья скоро засохнут у нас на полке, поэтому нужно съесть сегодня. Ты же обычно любишь их, нет? Идея щелкает в его голове. — Хайтам. — Да? — Иди-ка сюда поближе. Он непонимающе выгибает бровь, но послушно подходит. Кавех, словно лев наконец выждавший нужный момент для нападения, шустро хватает мужчину и садит на свои колени, крепко держа руками за талию. — Кавех — недовольно шипит. — Зачем так резко? Мог бы просто сказать. — И ты бы смиренно с энтузиазмом сел мне на колени? — Конечно нет. — Вот и все — он хитро улыбается, пока тянется и целует шею. — У меня совсем нет вдохновения, Хайтам. — Тогда отложи рисование и займись чем-нибудь другим. Можем сходить на рынок, если скучно дома. Все равно крупа почти вся закончилась и сегодня завоз свежих фруктов в одной из лавок. — Позже сходим, сейчас у меня есть идея получше. — Какая же? Кавех слегка ерзает, по удобнее устраиваясь на стуле, заодно меняя их позиции. Когда аль-Хайтам оказывается прямо перед холстом, он нагло пихает тому в руки кисть. — Попробуй порисовать ты. Кавех целует чужой затылок, чем вызывает легкую дрожь, и довольно лыбится, когда с усталым вздохом Хайтам макает кисть в стакан с водой. — Живопись — один из немногих предметов, на чьи курсы я не ходил вообще, кроме нескольких пар в начале. — Неважно. Рисование — не математика, здесь нет правильного и неправильного. Нет плохого и нет одной единственной истины. Просто рисуй, как хочешь, и дело с концом. — Тоже верно. Правда я до сих пор без понятия, как мое рисование поможет вернуть тебе вдохновение. — Не переживай об этом. Я знаю себя достаточно, чтобы быть уверенным в таких вещах. Первый мазок неуверенный, совсем слабый. Над вторым Хайтам думает пару секунду прежде чем нанести, а третий ложится на холст неровно. Потом следуют еще другие — такие же неловкие, написанные неподготовленной рукой. Но разрисовывая алым цветок, аль-Хайтам делает четкий и ровный. Со временем его рука перестает дрожать, а голова больше не забита сплошным “правильно-неправильно”. Кавех завороженно наблюдает за этой картиной, сначала даже не отрывая взгляд от холста. Но позже он разглядывает нахмуренные брови — признак сосредоточенности, и глупо улыбается в спину, когда его щипают за бедро, говоря не мешать своим пристальным взглядом. — А кто-то увлекся… — он тянет слога, водя пальцем круги на чужом боку. — Хайтам, мне скучно сидеть молча, давай поболтаем. — Тогда болтай. Я не против. — Тогда буду — он делает короткую паузу и продолжает. — Вчера я нашел старый чертеж со времен академии… Чертеж дома с библиотекой внутри и садом. Я вспомнил с какой целью когда-то придумал его. Хочешь узнать? — Конечно, хочу. — Это был бы дом для нас — под молчание сбоку, он, не останавливаясь, говорит. — В библиотеке много места и даже можно проводить исследования, а сад… Чтож сад — это идеальное воплощение тебя! Здесь умалчивать нечего. — Меня…? — кисть останавливается, но Кавех быстро обхватывает чужую ладонь своей и пишет ещё один размашистый мазок. — Ага, тебя. К твоему сведению, большинство моих работ для души такие. Но знаешь, это не главное! Я хотел поговорит о другом — он делает минутную паузу и, набираясь сил, продолжает. — Давай, когда-нибудь и вправду спроектируем свой дом и переедем в него. Где-то на окраине города, обязательно с личным садом и большой библиотекой. Я давно об этом думал, наверное уже пару лет… Наш дом слишком маленький и не подлежит перестройке из-за того, что все еще является некой собственностью Академии. Да и жить в центре города… Слишком шумно для тебя, да? — Да, но зато он близко к работе. — Ты не хочешь работать в Академии до пенсионного возраста, я тебя знаю — Кавех, словно большой кот, ластится щекой и оставляет поцелуй на мочке уха. — Ты говорил, что хочешь бросить работу и полностью податься в свои собственные исследования на дому. — И ты запомнил? — Конечно, как я могу что-то о тебе забыть? Рука аль-Хайтама на секунду становится совсем слабой и Кавех придерживает её своей, продолжая неторопливо водить по холсту. — Только, когда ты окончательно станешь на ноги и сможешь обеспечивать нас двоих. Тогда мы переедем в дом, который спроектируем вместе. — Так ты согласен — довольно подтверждает он. — А кто бы не согласился? — Хайтам усмехается. — Заниматься исследованиями, которые я люблю у себя дома, гулять в саду и жить в тихом районе. Вишенкой на торте становится то, что все эти прелести почти полностью за твои деньги. — Я думал ты захочешь делить все пополам — под их сплетенными руками на картине появляется еще один розовый цветок около дорожки. — Дом мы делим пополам, это правда. Но потом… Разве мои исследования принесут такие огромные деньги? Я собираюсь почти полностью покинуть Академию и стать независимым ученым. Такое не оплачивается, будем честны. Хотя моя специальность довольна популярна, но материалы перебьют заработок. — И то верно… Добавляя сюда ещё твои запрещенные книжки с аукционов, ах, похоже я разорюсь! Мой супруг слишком дорого обходится! — Не глупи. Сейчас ты — тот, кто дорого обходится — Хайтам тихо смеётся и под чужое ворчание ведёт их руки сначала к тумбочке за краской, а потом к небу, рисуя облако. — Честно, я действительно сяду тебе на шею после пенсии. Поэтому лучше стань самым богатым архитектором всего Сумеру к тому времени. — Такие требования… Хайтам, ну и ну! — Я из довольно хорошей семьи, не забывай — хитро улыбаясь, он откидывается назад, навалившись на Кавеха. — Или ваш карман, светоч Кшахревара, не потянет? — Хайтам, ну нельзя так смотреть — он целует чужой висок и кладет кисть на тумбочку, теперь обнимая Хайтама обеими руками. — К тому же, что значит “не потяну”? Я гений и знаменитый архитектор, поэтому не переживай. Такую драгоценность, как сей молодой человек, могу себе позволить. — Хорошо — под довольное и горделивое мурлыканье, Хайтам возвращает поцелуй. Услышь этот разговор юный Кавех из академии, который чертил этот чертеж ночью, не надеясь ни на что, то умер бы от радости. Услышь этот разговор Кавех, который рвал чертежи слишком похожие на Хайтама во время стройки Алькасар-сарая, то не поверил бы ушам, разозлившись на эту чушь. — Если у нас действительно будет сад, то пускай он будет похожим на эту картину — говорит аль-Хайтам переводя взгляд на играющий яркими красками холст. Кавех одобрительно кивает и тоже смотрит на красочный пейзаж. Самые разные цветы, как растущие на их родине, так и заграничные, виднеются среди живой зелени. Некоторые нарисованы немного несуразно и по-детски — работа аль-Хайтама. Другие же выглядят сошедшими с картины элитного музея — их рисовал Кавех. Но подавляющее большинство все же составляют их общие, нарисованные двумя крепко сплетенными ладонями. Они не реалистичные, как те, которые рисуют знаменитые художники, но и не абстрактные, как любят рисовать дети и не прикасавшееся никогда к рисованию взрослые. Голубое небо и белые облака создают некий баланс, а среди них сияющие солнце разбавляет скучность голубого, серого и белого. Старые и сильные деревья вместе с молодыми яблонями рядом, кладут тенек и укрывают от палящего солнца. Даже Кавех смотря на картину, ловит себя на мысли, что в таком месте хочется читать летом, прячась от жары и рисовать бабочек с натуры, что порхают над множеством бутонов. У Аль-Хайтама наверное уже чешутся руки, чтобы достать книжку и сесть там, зачитываясь. Кавех усмехается этой мысли и спрашивает вслух. — Да, я бы читал там днями напролет — ему совершенно без стеснения отвечают. — Возможно я бы принес фонарь и остался там на ночь. — Это хорошо, что ты планируешь сидеть там. Потому что я тоже собираюсь проводить в таком месте сутки, а с тобой рядом, работая и рисуя, у меня рядом будет моя муза. Разве не прекрасно? — Прекрасно? Да именно так это звучит. Кавех ярко улыбается, жмуря глаза, а Хайтам хочет пошутить, что незачем солнцу жмуриться, ведь именно оно светит. Но он не произносит этого вслух, а лишь целует чужой уголок рта, нежно улыбаясь сам. Он не умеет так, как Кавех, — солнечно и открыто, но поэтому они и вместе. Кому-то же нужно дополнять друг друга, верно? — В нашей спальне должен быть красивый и большой стеллаж, чтобы поместить всю мою коллекцию статуэток — говорит Хайтам, пока улыбка медленно исчезает с родного лица. — Давай поставим его в подсобке. — В подсобке будет стоять твоя половина кровати, а мои малыши должны быть на видном месте. — Аль-Хайта-ам… — Ха-ха! — он прикрывает рот рукой, пряча свой тихий смех, пока Кавех ворчит ему в шею, и от недовольства специально пачкает краской чужую домашнюю одежду. Они отдали свои лучшие золотые годы, бегая друг от друга, но все это было ради сегодняшнего момента. Пережитые эмоции и разорванные проекты существовали в их прошлом только ради возможности так беззаботно говорить о будущем сейчас.