Vehemens

— Ох, черт, Риси, — говорит Джек издалека. Рис слышит его голос словно сквозь толщу воды. Он пытается сосредоточиться. Так. Пол. Перед глазами пол. С красной лужей. В лужу капает еще красное — откуда? Рис шмыгает носом и сглатывает, челюсть сводит от железистого привкуса. Ага. Капает, значит, с него. Он моргает. Левый глаз выдает тревогу и помехи, правый… Правый видит, но шевелить больно. Вообще больно. Везде. Рис хнычет, пытаясь приподняться с локтей. Протез щелкает, плечи сводит, и он снова едва не утыкается в пол. Красное начинает капать чаще. Что произошло. Где он вообще? Что случилось? Голова болит. Все болит, но особенно голова. Рис медленно соображает несколько секунд. Порт. Сильнее всего жжет, где порт. Рис концентрируется на коленях, упирает локоть правой руки в пол и осторожно тянет левую ладонь к порту. Рука размашисто дрожит, и вместо аккуратного прикосновения Рис шлепает себя по виску. Кто, черт возьми, так орет? Рис глухо кашляет, и крик прекращается. А, вот оно что. Он даже не знал, что может издавать такие звуки. Пальцы ощупывают область порта: боль накатывает ослепляющими волнами, кожу пачкает мокрое и скользкое, а ноготь цепляется за выступающий край. Кажется, так быть не должно. По телу проходит еще одна волна, хуже всех предыдущих, желудок сводит, Риса выворачивает, и желчь обжигает язык. Рвота пачкает пол, рукава и ладони, и кусочки плохо прожеванной моркови мешаются с красным. Точно, он ведь как раз пообедал перед тем, как… Перед тем, как… как что. Рис мучительно ковыряет воспоминания. Вот он ест. Смеется над шуткой Иветт. Идет в кабинет. Джек орет на кого-то через экран. Рис подходит ближе. А потом… Рис косо смотрит на угол стола, испачканный красным. А потом Джек с перекошенным лицом швыряет его через половину кабинета, и висок встречается с углом. Рис булькает очередным позывом и глухо и удивленно смеется с полным блевоты ртом. Он расслабляет челюсть. Рвота плещет на пол, и, проблевавшись, Рис вываливает язык в попытке облегчить дыхание. Боль не уходит. Красное продолжает капать. Перед глазами — глазом — появляются кроссовки. Боль не позволяет взглянуть выше, но Рис и так знает, что это Джек. — Риси, — суматошно говорит Джек. Звук его голоса пронизывает насквозь, остается фантомной хваткой где-то на загривке. Рис помнит, что за секунду полета успел удивиться. Почему-то он никогда не думал, что в их с Джеком отношениях появится такой физический аспект. Он кашляет и снова пытается приподняться. Колени трясутся, ладони разъезжаются, и Рис не падает носом в кровь и рвоту только благодаря подхватившей его за воротник руке. Чужое прикосновение посылает в мозг миллион панических иголок, и Рис не пытается отшатнуться только потому, что движение превратит миллион в миллиард. Джек тянет его наверх, ставит на ноги. Рис смотрит ему в лицо, тяжело соображая. Должно быть, у Риса мутится в глазу. С чего бы иначе ему видеть Джека такого — почти напуганного. — Кексик, ты как? — спрашивает Джек. Вместо ответа Рис пытается сделать шаг в сторону, лакированная подошва скользит в крови и рвоте, и мир замедляется достаточно, чтобы Рис сообразил не хвататься грязными руками за Джека. Так что он хватается за стол, оставляя на поверхности липкие пятна. Достаточное отмщение за след собственной крови. На мгновение Рис чувствует себя солнцем. Голова горит, а мир крутится вокруг. Наверное, еще чуть-чуть, и он потеряет сознание. Было бы неплохо. — Воды, — хрипит Рис. Мир уже не вертится — танцует вокруг, все быстрее и быстрее. Сквозь мельтешение окружения и собственных ресниц Рис смотрит на часы. Он лежал на полу не больше минуты, а прошла будто пара часов. Очень хочется пить. И вернуть порт на место. Может быть, тогда перестанет выжигать мозги. Может быть, тогда тугой комок внутренностей разожмется. Может быть, тогда… Подламываются колени. Рис отстранено чувствует, как проезжается животом и грудью по кромке стола. Потом он бьется лбом, агония разворачивается цветком, и наконец накрывает благословенная темнота, в которой нет места боли. Его будит ледяной свет, резкий запах антисептика и пиликанье аппаратуры. Прежде чем открыть глаза, Рис прислушивается к себе. Все на месте. Порт больше не горит. Живые и металлические пальцы отзываются в ответ на импульсы. Рис жив, цел и даже способен думать. Он помнит этот свет и запах. После установки имплантов он валялся здесь же, способный только стонать, даже не плакать. В день выписки он обернулся, посмотрел на койку и пообещал себе, что больше на ней не окажется. И вот, посмотрите на него. Рис открывает глаза и смотрит в бесконечно далекий, высокий потолок. Рядом с ним никого нет. Не то чтобы он кого-то действительно ожидал. Но челюсть сводит от горечи, а глаза начинает жечь. Его отпускают практически сразу, как он приходит в себя. Смотрят напуганно и жалостливо, и если бы было чем, Рис прощальным подарком наблевал бы на белоснежный халат самого участливого. Впрочем, он успел увидеть себя в зеркале. Действительно есть чему посочувствовать. А еще нужно вернуться к Джеку — эта мысль желчью расходится на языке. Рис прикрывает глаза и идет к лифту, запрещая себе думать. Он заходит в кабинет и остается стоять возле дверей. Здесь, у входа, нет острых углов, а бортики фонтанов обтекаемо гладкие, и все же Рис не может перестать рассматривать пространство. Левый глаз услужливо регистрирует все опасные места: их гораздо больше, чем Рис мог себе представить. Двадцать четыре источника вероятной боли. Семь источников вероятной смерти. Джек вскакивает из-за стола и стремительно идет вперед, к Рису. Подошва кроссовок скрипит, отмечая каждое движение, все ближе и ближе. Рис сглатывает и отступает на шаг. Ему хочется съежиться и исчезнуть, избежать главной вероятности боли — но Джек притягивает его к себе и с облегчением смеется. — Ты меня напугал, кексик, — говорит Джек, и в его голосе — ни капли раскаяния. В его фразе — только обвинение. Рис его напугал. Ха. Рис очень, очень хочет верить Джеку, когда тот обнимает его, гладит по волосам в безмолвном обещании: «Этого не повторится». Но он не может. Потому что знает, что повторится.