Я ненавидела, когда она называла моё имя

Ночной, осенний ветер разносил пепел от сигареты, направляя его в одну сторону. С каждым выдохом легче не становилось, но кто сказал, что должно было? Мысли сменялись одна за другой, кружась в быстром темпе и закручиваясь в тревожный вихрь навязчивости. Моё тело начинало замерзать, но я намеренно старалась не замечать этого. Звезды тускло мигали на чёрном, как смоль, небе. Не было ни малейшего желания покидать холодно-уютный балкон дорогого, гостиничного номера. Не хотелось душить её собой, не хотелось перекрывать воздух, когда она как никогда нуждалась в нём. Сердце сжималось и тело следовало за ним при каждой мысли, что накладывала ощущение острой боли, сравнимой с потерей конечности. Я не хотела этого, не могла. Прикосновение родного, тёплого тела секундно вернуло меня из гнусной непогоды в привычное бытие. Руки со спины невесомо коснулись моей шеи, некрепко обвивая. Она точно боялась меня потревожить, будто что-то знала. Закрытые, лишь на секунду, глаза позволили впитать каплю надежды на что-то лучшее. Ресницы дрогнули, руки обмякли, и я чуть не выронила сигарету, что медленно тлела от нечастых, вредных вдохов. — Ты не замёрзла? Тихий голос ненамеренно убеждал отпустить крепко сжатый поручень перил и обернуться навстречу, но моё тело, словно, физически сопротивлялось этому. И в тоже время я отчаянно жаждала обнять её и в жизни не припуститься гнусной мысли про наших нас. Не без труда, но я всё же решилась затушить бесполезное успокоительное и выбросить к чертям в окно, пусть упадёт в чей-то вазон, и цветок безвозвратно сгниет. Не желая оставлять вопрос проигнорированным, я нехотя повернулась к ней всем телом и не издавая ни звука отрицательно помотала головой. — Кажется, ты мне врёшь, — с мягкой полу улыбкой произнесла она, убирая руки с шеи и потянулась кутать нас обеих в плед, что свисал с её плечей, обеспечивая более близкие объятия. Из-за тесноты положения я лишь немного могла видеть её прекрасное тело и белое белье на нём, что летело в разные стороны этой незаконченной ночью. Хотелось наругать за то, что вышла на холодный балкон в продрогший конец октября без единого куска одежды. И одновременно хотелось обнять её, согреть, увести обратно в постель и уложить спать. Лечь рядом, быть рядом. Эти желания в обычном течении жизни были естественным, но в кругу сознания тяжелых мыслей, они стали такими нелепыми. Наблюдая за ней, я с каждым мгновением ненавидела и презирала себя, не допуская мыслей о жалком самопрощении когда-то-нибудь. Она — самое любимое и самое лучшее, что случалось со мной. Я не заслужила и никогда не заслужу её чистой души в любой из возможных жизней. В любом из её возможных перерождениях, проявлениях. Вселенных? Мирах? Любой версии чего-то, под названием «существование», плевать мне, как это можно назвать. Блестящие, неподвижные глаза присвоили мои себе, если бы я ещё хоть секунду медлила и молчала, делая вид, что всё в порядке. Черты её лица были подвластны изменению от любого моего слова, и я так боялась этого, ведь то, что мне предстояло сказать убило бы её. Совершенно неожиданный поцелуй был последним вздохом перед вечным пребыванием на глубине моря, привязанной ржавой цепью к тяжелому камню. Я целовала её, вкладывая остатки (вечности) своих чувств, пыталась запомнить её такой, какой она была всегда. Пыталась без слов показать, что она значила и всегда будет значить для меня. До нечестного «сейчас». Она отдавалась мне, не видя никакого подвоха или нецелесообразной концовки неправильной истории. В этот момент она прекратила быть «моей», но при этом осталась ей навсегда. Резко отстранившись, не оставляя возможности никому из нас опомниться, я дала ей несколько секунд отдышаться. Успеть наглотаться воздуха перед тем, как нам было предначертано утонуть без единого шанса на спасение. Кладя руку на её плечо и сдерживая всё то, что нельзя было выворачивать наружу, я начала: — Алина. Когда она называла моё имя — все переворачивалось с ног на голову, не оставляя мне внутреннего покоя. Впрочем-то любое её действие или слово в мою сторону не давало мне его. Но конкретно сейчас я понимала, что что-то не так. На каком-то особом, нереальном, присущим только нам уровне я ощущала это, и страх понемногу пускал свои корни. Честно говоря, я почувствовала это, как только открыла балконную дверь, запуская тяжёлый воздух внутрь. Казалось бы, его порыв должен был быть свежим и приятно прохладным, но остался тревожным и ледяным. Я понимала — что-то случилось и её напускное спокойствие никогда не скрыло бы этого. — Да? — неуверенно ответила я, всё ещё запыхавшаяся от недавнего поцелуя, разглядывая её лицо в поисках ответов. Она не торопилась. Я точно физически ощутила ком в её горле, будто мы были одним человеком. Тревожные мысли постепенно поглощали меня, чему я, увы, не могла сопротивляться. — Так не может больше продолжаться, — резко выпалила она, стараясь сохранить спокойное выражения лица. — Что именно? — только недавно пустившиеся корни прорастали со стремительной силой, превращаясь никак не в слабые веточки страха, а в твёрдые стволы, постепенно обрастающие корой. — Мы. Всё это не правильно. Всё это всегда было не правильно, — я видела, как трудно ей давалось каждое слово, так же, как и мне давалось не разбиться вдребезги перед ней сейчас, слыша это. — Я твоя начальница, мы вместе преподаём детям, мы просто коллеги… Должны были быть ими. А все то, что происходит — это не правильно. Первыми, после услышанного, задрожали мои колени, а после и всё тело. Холод тут стопроцентно был не причем. Я не верила, я просто не верила этим отвратительным словам. Может это кошмарный сон? Ведь этого быть не может. Это всё чертова ложь. Попятившись назад от услышанных глупостей, я подняла одну ладонь вверх, наверное, пытаясь выстроить стену, которая и так не защитила бы меня. — Я знаю, что это не правда, знаю, что ты не считаешь «нас» ошибкой, — я сдерживала шквал эмоций, что постепенно пробирались сквозь хлипкие прутья клетки, куда я заперла их, как только ощутила что-то не то. — Послушай, я просто не хочу портить тебе жизнь. Я и так уже это сделала своими неправильными чувствами и глупой инициативой, позволь мне всё исправить. — Портить мне жизнь? Ты сама знаешь, что это просто полнейший бред! — я старалась не переходить на чуждый мне крик, но тревожная злость, захватившая мой разум и явно голос, росла с каждым словом её реплик. — Да, именно так, и сейчас ты этого не понимаешь, но со временем осознаешь. Наши отношения, наши чувства и всё то, что было между нами — самое лучшее, что когда-либо случалось со мной, пусть я и никогда не говорила об этом так откровенно. Это что-то сравнимо… Сравнимо с чувством свободного падения. Ты летишь и не ощущаешь ничего кроме необъятности, которая наполняет тебя изнутри, одаряя самыми разными чувствами. Кого-то страхом, кого-то ощущением конца. Меня же это наполняло любовью. Любовью к тебе. Самой искренней, самой щедрой и самой необъятной, которая когда-либо была в моей жизни. И пусть это было так для меня, но это было ошибкой для тебя. Услышанные откровенности, что были дикой редкостью для неё, заставили мое сердце кровить, пропитывать кожу алым цветом и капать, нет, стекать лужами на пол. По крайней мере, мне так казалось. Я могла лишь строить догадки о том, насколько её чувства ко мне были сильны, но я никогда и не думала, что вот так. Вспышки сдерживаемого гнева сменялись быстро на самые разные оттенки эмоций и чувств. Выражения её лица, её бегающий взгляд, когда она, не без труда, проговаривала свои чувства, заставляли меня кое-как совладать с собой, чтобы не спугнуть и так редкую птицу откровения, что принесла на своих крыльях её важные мысли. Но мне хотелось, черт возьми, просто заплакать. То ли это холодные, ночные откровения так действовали на меня, то ли ужасные предвещания, возможно, неизбежного чего-то, ударяли огромным количеством молний, заставляя меня дрожать от электрического шока. — Тогда зачем ты хочешь закончить всё это? Я отказываюсь верить, в твои слова про «моё будущее», — такая эмоциональность с которой я проговорила это была не по мне даже в самых стрессовых ситуациях. Но не когда дело касалось её. Она, словно, магнитом притягивала мои чувства и я быстро забывала о той, кем я была без нее. Просто являться физически рядом с ней это уже что-то, что каждый раз рождало новую меня. И ничего в жизни мне не давало почувствовать на вкус эмоции так же, как это делала она. Обычные спокойствие и непоколебимость исчезали не оставляя и следа, если только эта женщина была рядом. — Потому что тебе не нужна старая лесбиянка, которая загубит тебе всю жизнь и возможности стать прекрасным преподавателем. Эти слова каждой своей буквой сложились в ладонь и отвесили мне крепкую пощечину оставляя яркий, красный след на лице. — Ты правда веришь в… это? — голос, наполненный чуть ли не отвращением от такого заявления, дрожал, душил мое горло, а слезы уже начинали размывать образы передо мной. — Нет, я не верю. Я знаю это. Ты просто слишком молода, чтобы осознать всё, что сейчас происходит. Тебе нужен кто-то, с кем ты бы могла строить свою жизнь. Молодая девушка или парень, с которыми вы бы вместе сняли квартиру и завели собаку. Гуляли бы в парке, держась за руку. Ты бы каждое утро готовила вкусные завтраки, а он или она забирали бы тебя домой после работы. Тебе не нужно было бы прятаться по отелям и врать родителям, что у тебя никого нет, а на работе делать вид, что мы просто коллеги. Я не могу уйти от мужа и бросить своего сына, я не могу рассказать на работе кто я на самом деле. Ты знаешь это, я знаю это и мы ничего не сможем изменить. Никогда. Тебе не нужна такая жизнь. Лучше прекратить всё сейчас, пока это не зашло слишком далеко для тебя, так, как это зашло для меня. — Откуда ты знаешь, что будет лучше для меня? Откуда ты знаешь, твою мать, насколько далеко это зашло для меня? — с каждым таким выпадом я неосознанно отходила всё дальше, махала руками, жестикулируя, словно сумасшедшая, возможно, надеясь хоть каким-либо сломанным способом довести свою правду. — Я хочу готовить завтраки тебе! Я хочу гулять с тобой! Я хочу быть с тобой и любить только тебя. — Но этого никогда не будет. — с жестоким сожалением она ранила словами, отрезая мои фразы. — Но это уже было! Я готовила тебе, мы проводили время вместе, мне и не было нужно ничего другого. — Это было не правильно, не так, как должно было быть, и в глубине души ты понимаешь это, понимаешь о чем я говорю и что имею ввиду. У нас никогда не было шанса на нормальные отношения. Как бы сильно мы этого не хотели. — Перестань это говорить, это всё чудовищная ложь, перестань, пожалуйста! Слезы уже лились во всю и я, определенно, не в силах была это остановить. Как будто стало ещё холодней на этом проклятом балконе, но я ничего вокруг не замечала. Я понимала, конечно же я понимала, что это правда. Но мне так было плевать на всё и на всех. Я просто хотела быть с ней, просто хотела быть рядом, хотела любить её. Я не верю, я искренне не верю, что сейчас она рушила всё то хорошее, всё то наше, что мы копили вместе, что мы ценили, что берегли и любили. — Пожалуйста, уходи, не заставляй меня это делать, ты же знаешь, я не уйду первая, я не смогу бросить тебя, — её голос напряженно дрожал, но она не позволила бы себе заплакать. Всматриваясь в её глаза, я чувствовала на (больше не) «нашем» уровне, что сейчас её взгляд станет последним в моей, теперь уже, никчемной жизни. — Не бросай… — я бы надеялась до последнего, до самого конца. «Прошу, не убивай меня, не стреляй прямо в самое моё сердце.» — Уходи, Алина. Я ненавидела, когда она называла мое имя и ненавидела произносить её.