Центр вселенной

Последний человек покинул Пятифановские хоромы, оставив в доме лишь их двоих и запах алкоголя в воздухе. Вечеринка к концу третей четверти прошла на ура, ведь Ромка любезно предоставил свои владения, под использование школьников. Ещё час назад здесь была практически вся восьмая, девятая и десятая параллель их школы. Тонны алкоголя, закусок и переполненная пепельница. Подумать только — девятый класс подходил к концу, осталась одна четверть и наконец-то долгожданное лето, без экзаменов, без долгов, без раннего подъёма, без зимнего холода…они с Ромкой смогут каждый день шляться по полупустому посёлку и находить приключения на свою пятую точку. И, возможно, даже приедет Бяшка. Он, к слову, после 8 класса поступил в соседний город. В колледж. На врача. Нужно было видеть ироническое лицо Ромки в тот день, когда бурят сообщил им эту новость. «—На врача?—еле сдерживая порывы смеха, переспросил Пятифанов, — Ты, Бях? — Да, я и на врача, на, — Бяша прошёлся по Ромке неприязненно-осуждающим взглядом и, с приподнявшимися уголками губ, поинтересовался, — А сам-то? Куда, а? Ромка вытер воображаемую слезу, выровнялся и, мазнув по Антону неразличимым взглядом, выдал: — Я, братка, до 10 чахнуть буду тут. — Чё, реально, на? Ромыч, ты меня с каждым годом всё больше пугаешь…» Это был последний вечер, проведённый командой Вольтрона вместе. На следующее утро Бяша покинул их посёлок, направившись в другой городок. Левая рука Вольтрона отделилась, оставив Ромке только Антона. Самое ироничное, что подмечал всегда Петров, так это то, что Ромка правша. Со стороны послышался мучительный вздох. Антон, обернувшись, застал Ромку, оглядывающего болезненным взглядом свой дом. Вернее, беспорядок, охвативший каждую комнатку здания. — Ну и бардак, — невесело усмехнувшись, сказал Петров. Он взглянул на Пятифанова и вновь очаровался тем, каким он бывает уютным. В удобной большеватой футболке, с растрёпанными волосами и небольшими мешками под глазами от усталости. Вечеринка затянулась до 4 утра, так что не удивительно, что Рому клонило в сон. Пятифанов легко улыбнулся, прекрасно понимая и сам, что тут вселенский бардак. — Это точно, — Ромка продолжал смотреть куда-то в угол комнаты, после чего присел на диван, — нужно будет хорошенько прибраться. — Я помогу, — мгновенно произнёс Антон и сел рядом с Ромкой. Пятифанов одарил его благодарным взглядом, вновь принимая его помощь. Петров всегда был рядом, всегда помогал, всегда поддерживал и элементарно не бросал Ромку никогда. Их дружба была чем-то бо́льшим, чем у Пятифанова и Будаева. Они, как-будто, были родственными душами. Понимали друг друга с полуслова. Позволяли открыться, только находясь вместе, без лишних ушей. Ромка иногда приходил к Антону поздно вечером и плакался тому в домашнюю футболку, оставляя на ней мокрый след, но Петров никогда не жаловался. Наоборот, открывался в ответ. Однажды, когда Антон сильно поссорился с родителями, то сбежал к Пятифанову. Ромка открыл дверь и увидел заплаканного, дрожащего от зимнего холода Петрова и не колеблясь ни секунды, впустил. Пятифанов тогда сам чуть не расплакался от такого жалобного вида Антона. Ведь хотелось оберегать его от всего. Всегда. Но как же страшно становилось от мысли, что от всего не убережёшь. А хотелось. Хотелось, чтобы Петрову не приходилось чувствовать себя гнилым мясом, коим его выставляют иногда родители. А Петрову не хотелось заваливать Пятифанова своими проблемами. Но как только они появлялись, ноги сами несли его к нужному человеку. Ромка всегда значил для Антона больше, чем должен. И Антон значил для Ромы больше. Только скрывалось это всё под скверной маской лучших друзей. — Тоха, — сипло произнёс парень, обращая на себя внимание белобрысого, — спасибо тебе. За всё вообще, — продолжая тупить в пол сказал Пятифанов. Антон по доброму улыбнулся и произнёс: — Да ладно тебе. Ты для меня не меньшее делаешь, — из-за смущения, начинало сводить щёки. Рома наконец-то поднял взгляд на Петрова, после чего на часы, которые весели на против гостиного дивана. 4:42. — Будем пить чай в 5 утра? — С широкой улыбкой сказал Ромка. — Будем, — Антон отзеркалил улыбку собеседника, который после положительного ответа, направился на кухню, чтобы поставить чайник. * * * Ромка выдыхал клубы дыма в открытое окно, с которого влетал прохладный запах весны. Антон по привычке стоял рядом, смотря то в окно, то на Пятифанова. Он по прежнему отказывался от сигареты, из-за нелюбви к запаху табака. Но он мог пожертвовать своими принципами, лишь бы смотреть, как это делал Пятифанов, ведь это до одури симпотно. Но нет. Нельзя назвать это просто симпатичным. Ведь это до одури красиво. Худые пальцы, держащие тонкую сигарету, сухие губы, обхватывающие фильтр и вдыхающие яд в организм. Нужно будет отучить его от этой привычки. «Только полюбуюсь ещё чуток…»—вновь произнёс Антон в мыслях. — Ты чего до десятого то остался? Потом же сложнее поступать будет, — поинтересовался Петров, ведь этот вопрос его мучает со дня отъезда Бяши. Когда Рома ни с того, ни с сего остался с ним до десятого. — Как это чего? С тобой остался, — ответил Ромка, будто знал заранее, что Петров спросит именно это. — Но почему? — Рома закатил глаза и потушил недокуреную сигарету. После чего начал тупо смотреть на Антона до тех пор, пока Петров не начал сомневаться в том, что он спросил. Взгляд Ромы был до жути холодный и серьёзный, будто Антон сейчас получил оплеуху, только за что? Вдруг Пятифановский взгляд потеплел и он рассмеялся. Антон недоуменно уставился на ржущего друга. — Тох…ха-ха…ну ты чего так напрягся то? Чего ты от меня ещё хочешь? Говорю же, с тобой решил остаться, — успокоившись Ромка с улыбкой начал глядеть на глупо-сморщивающегося Антона. — Ничего смешного совсем нет…просто я не понимаю, что во мне такого, что ты «решил со мной остаться», — Процитировал Пятифанова Петров. Рома вдруг потерял улыбку, которая раннее покоилась на его лице, отвёл взгляд в сторону и немного нахмурился, словно над чем-то размышляя. И, подняв обратно взгляд, мягко, но суетливо заговорил: — Да всё. В тебе всё «такое». Не как у всех. По-другому, — Антон вдруг почувствовал острое биение сердца, щёки залились краской, но взгляд он не отвёл и, затаив дыхание, начал слушать тираду Пятифанова дальше, — Шмотки на тебе сидят ахеренно не так, как на других, рост у тебя лучше, чем у остальных, глаза…зелёные такие и наполненные, понимаешь? С искоркой какой-то. Задорной. Волос, таких как у тебя, нет ни у кого другого. Белые и мягкие. Улыбка твоя всегда добрая, даже когда ты зол или расстроен. Иногда ощущение, словно ты вообще не с нашей планеты. Не понимаю, как такое доброе существо попало в руки грязному и злому миру. И не смотря на всё, ты умеешь прощать. Учишься хорошо, за сеструху свою, вон как, печёшься. Брат отличный. Жирдяя в шестом классе уделал, не смотря на то, что мы, гады малолетние, толпой на тебя пошли. И после всего ты и нас простил. И в кореша заделался и не предал ни разу. Ни разу, Тош! Петров, ты…да ты просто невозможный человек. Я никого так не любил, слышишь? — Ромка со вздохом закончил монолог и, немного пыхтя, начал выжидающе смотреть на Антона. Тот, в свою очередь, переваривал всё, что сказал Рома и сам того не замечая, улыбался. Улыбка, по цепной реакции, передалась и Пятифанову, после чего он добавил, — Ты для меня вообще…центр вселенной… Одновременно они потянулись ближе. Прикрыв веки, припали к губам друг-друга и сначала просто стояли вот так, не начиная толком поцелуй. Как вдруг, Антон замкнул руки на Пятифановской шее, а Рома в свою очередь начал углублять поцелуй, превращая его из детского и невинного в более взрослый и трепетный для обоих. У Антона казалось замерло всё тело, в голове начали загораться звёзды и он будто очутился в светодиодной детской комнате в Новый год, где светится каждая мелкая деталь, а за окном шумят салюты и радостные крики людей. Сквозь углублённый поцелуй, Антон начал улыбаться, а Ромка целовать его уголки губ. Немного отстранившись, они открыли глаза и начали наблюдать за искорками в глазах смотрящего. Руки Пятифанова покоились на талии белобрысого. Даже через плотный, широкий Антоновский свитшот, Петров чувствовал холод рук Пятифанова. — Тебе не холодно? — тихо спросил Антон. — С тобой нет, — влюблённо пролепетал Рома. Петров вновь улыбнулся и потянулся за объятиями, утыкаясь Пятифанову в шею. — Рома, — прошептал он. — М-м-м? — тут же отозвался тот. — Я тебя, кстати, тоже люблю, — Натягивая кофту по длиннее на руки, что покоились на шее Ромки, и зарываясь сильнее тому в шею, сказал Антон. Он чувствовал себя как никогда вознесено. Ведь теперь он привязан к нему крепче, чем когда-либо.