Путь Древней веры.
Мир просыпался после длительной зимы. В воздухе витал запах необычайной свежести. Чистоты. Жизни. Тяжёлые еловые ветви раздвигались перед фигурой госпожи Земноводья и сопутников-последователей, открывая путь к скромной хижине на поляне. Где-то всё ещё лежали редкие бугры снега из-под которого прорывалась тёмная трава, из старой трубы валил тяжёлыми клубнями дым, – хороший знак. – Здесь вы видели агнца? - оглядев рядом стоящего последователя сверху вниз задаёт вопрос Хекат, на что тот утвердительно кивает и наверняка уже где-то запазухой приготовил кинжал, если непутёвые родители воспротивятся указу епископа. – Нет. Вы останетесь здесь. И с этим последним изречённым словом госпожа идёт по расчищенной, уложенной сеном дорожке, но вскоре замирает, стоит ей увидеть как из-за хижины выходит укутанная в шерстяные платки девочка с дровами, за которые так ухватились её крохотные ладошки в варежках. Что-то пыхтит, неуклюже перебирая копытцами в больших валенках. Останавливается, поставив тройку к стене и спрашивает чуть запыхавшим голосочком. – Ой, тётенька, а вы к папеньке? – небрежно бросает госпоже крошка-ягнёнок и светло улыбается, сдвинув с запотевшего лба колючую, шерстяную шалюшку. На "тётенька" стоявшие за спиной госпожи последователи ощетинились, но услышав её хриплый беззлобный смех сразу же притихли и удивлённо озираются. Хекат окинула девчушку весёлым взглядом. Ну что за прелестное и невинное дитя. Опускается перед малышкой и ласково огладила её головку, расплываясь в умильной ухмылке. – А ты, как понимаю, за главную, милая? - девочка утвердительно кивает, поднимая на Хекат свои большие глазки-угольки. – И что же, отца совсем дома нет? – Не-а, он ещё со вчерашнего вечера в соседнюю деревню пошёл. – малышка утерает варежкой свой красный носик и шмыгает. – Тётенька, зайдёте на чай? Нехорошо с больным горлом на холоде стоять! – и насупилась ещё так, что Хекат только шире улыбается, а по её телу тепло набегает. Она качает на это головой, мягко усмехнувшись. – Ну, коль сама в гости зовёшь, я никак не могу отказаться. Тогда вместе подождём твоего отца? – мягко спрашивает госпожа и берёт крохотную ручку в варежке, пока девочка ведёт к хижине, а сама грозно бросает взгляд к дровам своим последователям. Негоже крошке тяжести таскать, а тут эти балбесы хотя бы пригодились. Отворив со скрипом дверь старая хижина встречает теплом и запахом хлеба. Всё прибрано, чисто, у печи на небольшом коврике лежит старая чёрная кошка, открыв один янтарный глаз. Цепляется коготками за шов, приподнимается и лениво прогибается, после чего плавной поступью идёт к хозяйке и потёрлась головой о её ноги, издавая тихое мурчание. Девочка стягивает зубами варежки и кладёт их на стол, а сама поднимает кошку, а та лапы только тянет, несильно сжимая и разжимая коготки на детском плечике. – Хорошо у вас тут. Справляетесь со всем одни? – спрашивает Хекат и садится на скамью у стола, поглядывая на заютившуюся девочку, спешно стягивающая платки и валенки. – Справляемся. Со всем справляемся. Госпожа хмыкнула и посмотрела в окно, чуть сдвинув в сторону небольшую шторку. – А мама? – Мама? – оборачивается малышка, держа в руках уже сложенные платки, разглаживая пальчиками. – Она с отцом ушла? – по взгляду Хекат было видно как та напряглась, когда внимательно посмотрела на девочку. А что же до самой крошки, то та только голову опустила и насупилась, задумавшись. – Папенька говорит, что она ушла на небо после того, как я только-только родилась. В комнату опустилась тишина и только тихий стук маленьких копытц раздаётся по светлице. Малышка убирает вещи и только после этого подходит к столу, присаживаясь напротив, поставив свои ручки на белую скатерть, ухватившись за небольшую гроздь засахаренной рябины, протягивая жабе. – Вот, угощайтесь. – Хекат вздрагивает и еле как выдавливает из себя улыбку, принимая угощение. – Спасибо, маленькая... – опускает взгляд к красным ягодам, покрутив веточку меж пальцами. – Как же тебя зовут? – Т/И. – малышка отправила ягоду в рот, забавно морща носик. – А Вас, тётенька? – Можешь звать меня Хекат. – Вообще, папа не разрешает приводить домой незнакомцев, но раз мы познакомились ничего же страшного не будет? – а сама поднимает на госпожу свои большие глаза, вскинув бровки к светлому лбу и слегка вздёрнув носик-кнопочкой. – Нет, не будет. – и мягко погладила по головке, чуть заводя мягкие локоны и по-матерински убирая их от детского личика. – А что? Отец твой совсем строгий? – Нет, папенька у меня хороший. Болеет правда. Но он очень добрый! – А зачем он в соседнюю деревню ходит? – поинтересовалась Хекат и смахнула с уголков губ девочки сахарные крошки. – Он там работает... Как его там... А! Кузнечиком! – и гордо улыбнулась, а Хекат только удивлённо глазами похлопала, а после и вовсе расхохоталась. – Кем-кем, маленькая?.. – Ну, как же! Кузнечиком! Неужели вы совсем не знаете!? – и хмурится, щёки дуя. – Ты, случайно, не про кузнеца говоришь? – с улыбкой смотря на малышку. – Да! Он самый! Какая прелесть. Зазвучал скрип, а в тёплую светлицу проник холодный воздух. На пол тяжело рухнул мешок, а стоящий на пороге баран остановился как вкопанный, весь красный, словно бежал. – Папенька! – воскликнула крошка и путаясь в копытцах подбегает к нему, прыгая в объятия, на что тот опускается перед ней и берёт на руки, закрывая за собой тяжёлую дверь. Старый кузнец поднимает на гостью глаза, хмуря густые брови и только сильнее прижимая к груди свою дочурку. – Смотри кто у нас в гостях! Это тётя Хекат, она очень хорошая! – Конечно... Конечно, госпожа Хекат хорошая, я не сомневаюсь в этом... – он всё ещё неотрывно смотрит в сторону епископа. Напрягся. А в горле и вовсе пересохло. Перед тем как поставить дочку на пол он что-то шепнул ей на ушко, а та улыбнулась и кивнула, после чего тут же ускокала, хватая кошку. – Вы за ней пришли? – голос кузнеца прзвучал грубо, сквозь стиснутые зубы. Почти выплёвывая с языка и только сильнее хмурится. – У Вас очень хорошая девочка, Фебр. Вам должно быть тяжело воспитывать её без матери. – невозмутимо произносит Хекат, заглядывая барану в глаза. – Вот только зубы мне не заговаривайте! Кто вам доложил? – Поверьте, у меня есть докладчики о которых вы навряд ли захотите узнать, но опустим. Отвечая на первый вопрос: да. – госпожа ставит корону рядом с собой. – Можете быть спокойным. Ничего с Вашей девочкой не станет. – С чего бы мне вам верить? – Следите за тоном, или Вы забыли кто перед вами? – глаза жабы опасно сверкнули, на что кузнец сглатывает, но явно поубавил пыл, усаживаясь на указанное гостьей место – напротив. Кузнец ставит руки на скатерть и с тяжёлым вздохом утерает уставшее лицо ладонями. – Тогда зачем она вам, если вы не собираетесь её убивать? Не вы ли так усердно разыскивали того самого последнего жертвенного ягнёнка? – поднимая хмурый взгляд. – Понимаю Ваши опасения. Но если Вы хотите, чтобы с ней действительно всё было в порядке, Вам лучше поверить мне на слово, или когда за ней придут в следующий раз, я уже ничего не смогу с этим сделать и уж как-то повлиять на её судьбу, поэтому, либо Вы продолжаете тратить своё и моё время, либо, наконец-то, перестанете перебивать меня и спокойно выслушаете, если Вам так дорога жизнь дочери. – госпожа, несмотря на свою хрипоту, звучала твёрдо и её голос отскакивал от стен, пронзая тело уставшего мужчины. Фебр тяжёло вздыхает и опускает взгляд, прижимая грубые и мозолистые пальцы к переносице, разглаживая морщины. – Вам страшно. Я не могу вас за это винить. И у Вас нет никаких оснований доверять епископам, когда речь идёт о провозглашённой заповеди, но если я пообещаю Вам, что её это никак не коснётся, у вас найдутся силы хотя бы довериться мне? Я Вам не враг, как и ваша семья мне. – Какова гарантия, что остальные епископы захотят Вас слушать и с чего-то вдруг сохранить жизнь агнца, которого вы так все усердно искали все эти последних несколько лет? – Я попытаюсь сделать так, чтобы у нас была гарантия в этом вопросе. Даже, если шанс невелик. Кузнец внимательно смотрит на епископа, поджимая сухие губы. Во взгляде виднеется блеск сомнения. Нерешительности, но бросив взгляд в сторону видит как его крошка-дочка уже идёт с небольшим подносом на котором стоят росписной чайничек и две чашки. Он поднимается и помогает девочке, а после берёт её на руки и усаживает к себе на колени, мягко перебирая пушистую чёлку и прижимаясь губами к девичьему лобику. – Маленькая, госпожа Хекат хочет, чтобы ты пошла с ней. – осторожно начинает мужчина, ласково приподнимая личико дочки, заглядывая в её большие чёрные глаза. Малышка насупилась и ухватилась за отцовскую рубаху. – Всё хорошо,– он прижимается своим лбом ко лбу девочки, с усилием выдохнув и бережно огладив её спинку. – госпожа Хекат не причинит тебе вреда. – Т/И, ты будешь видеться с твоим отцом, просто... Сейчас так нужно. Понимаешь, для нас очень важно, чтобы ты пошла со мной и помогла с очень важным делом. – Хекат подходит ближе к отцу с дочерью и присаживается так, чтобы быть на одном уровне с девочкой, а после мягко положила свою ладонь на её плечико, поглаживая. – Я ведь могу положиться на тебя? Малышка опускает взгляд в нерешительности, опустив свои ушки. – А Вы обещаете?.. – Обещаю.***
– Хекат, ты хоть сама понимаешь о чём просишь и говоришь!? – шипит Шамура, неверяще посмотрев в глаза сестры. – Брат, я прекрасно осознаю о чём говорю, но я не могу допустить, чтобы с этой девочкой что-то случилось и уж тем более того, чтобы её убили! – Хекат, речь не о нравственности, а в первую очередь о судьбе всех нас! Я не могу допустить, чтобы он выбрался и снова как-то навредил вам... Хекат мягко прижимает свою ладонь к щеке старшего брата, на что тот устало закрывает глаза и со свистом выдыхает, накрывая сестринскую ладонь своей дрожащей рукой. – Я не хочу, чтобы вы снова пострадали из-за моей ошибки... – Шамура, дело даже не в самом Нариндере... В этот раз мы сможем сделать всё правильно, просто поверь мне! Позволь мне забрать девочку. – почти умоляла старшего брата Хекат. Он жмурится, качая головой и отстраняясь от прикосновения сестры, вновь заглядывая ей в глаза и ища хоть какие-то отголоски здравого ума, но находя в нём лишь непонятно откуда взявшийся зов матери, качает головой и отворачивается. – Я не хочу, чтобы ты пожалела о своём решении, как когда-то я, пытаясь отсрочить неизбежное... – Не пожалею. – непонятно для кого больше она говорит это: для себя или для Шамуры? И себе, и ему. Шамура молчит какое-то время, а после с трудом выдыхает. – Хорошо. Я доверяю тебе.Любого хищника можно приручить и научить непоколибимой преданности к хозяину. Вопрос лишь в том: насколько долго хозяин сможет удержать хищника от своей сути?
Путь Алой короны.
Снег хрустел под копытами. Морозный воздух раздирал грудь, а изо рта валил пар. Кружащиеся хлопья ложились на волосы и чёрные листья алого венка калины. Агнец, подобно невесте в белом одеянии, ступает ступенькой за ступенькой к жертвенному алтарю, волоча тяжёлые, давящие на тонкие кисти кандалы. Сзади грубо подталкивают тысяча рук в чёрных балахонах. "Вперёд,"– оглушительным звоном засело в ушах. Тело двигалось само. Сердце, казалось и вовсе не билось. Руки онемели и перестали чувствовать какой-либо укол холода. Шаг. Второй. Дева стоит перед всеми четырьмя епископами, поднимая на низ взгляд остекленевших глаз. Голоса слились в один оглушительный гул. Сегодня последний агнец канет во тьму. Прости, отец. Один взмах руки старшего из епископов, а вместе с ним и смертельный серебрянный блеск. Тихий вздох слетает с алых, потрескавшихся губ.***
Открой глаза...
Проснись...
А Г Н Е Ц. . .
Девушка делает жадный вдох, распахнув свои большие чёрные глаза, прогибаясь дугой. Ослепительный белый свет. Давящая тишина и мягкие оглаживающие движения чьих-то ледяных пальцев чувствуются на лбу, раздвигающих взмокшую чёлку. Наполнившаяся свинцом голова покоилась на чьих-то коленях. Тёмная, полупрозрачная вуаль и тихий полумесяц клыкастой улыбки сверкнул под ней. Тихий, низкий, отскакивающий в пустоте смех. – Вот мы и встретились, мой агнец.