***
— Ты не выглядишь особенно счастливым, — говорит Хэ Сюань, сидя рядом с Цинсюанем на старых мостках и глядя на него. — С чего ты взял? — Цинсюань болтает ногами, не касаясь воды. Смотрит то на два их тёмных, подёрнутых рябью отражения, то вдаль на холодную озёрную голубизну. «С того, что это твоё особое место для грусти», — думает Хэ Сюань, но вслух этого не произносит. Пусть Цинсюань не знает о том, что Хэ Сюань давно догадался: к этому озеру, где старые, полусгнившие от времени мостки укрыты зелёной тенью плакучих ив, он приходит грустить. Даже когда не хочет показывать грусти. Особенно, когда не хочет. Ведь если Цинсюань узнает, найдёт себе другое, ещё более тайное место, и не возьмёт Хэ Сюаня с собой. — Преступник наказан, в чём проблема? — Хэ Сюань игнорирует предыдущий вопрос. — Разве ты не этого хотел, влезая в дело Баньюэ? — Не знаю, — Цинсюань легкомысленно улыбается. Кто-то другой этому, может быть, и поверил, но не Хэ Сюань. — Для тебя это была просто игра? — спрашивает он, прекрасно зная, что это не так. — Нет, — Цинсюань хмурится и серьёзнеет. — Мне не нравилось то, что там происходит. Не нравилось то, что все это игнорировали. Но наказывать мне тоже не слишком нравится. — Собираешься прощать всех преступников, взяв с них обещание, что они больше так не будут? — Хэ Сюань подбавляет в голос яда, прекрасно зная, что Цинсюаня это не убьёт. У него выработалось привыкание. Главное, чтобы не зависимость. — Это было бы несправедливо по отношению к их жертвам, — задумчиво говорит Цинсюань, — не почувствовав той боли, которую причинил другому, не ощутишь масштаба совершённого. Мне просто не нравится быть тем, кто обрекает кого-то на пусть даже заслуженную, но боль. Это глупо, я знаю, можешь не говорить. И Хэ Сюань не говорит этого, но говорит другое: — Это потому что ты не знал жертв и не был жертвой. Иначе ты мечтал бы обречь преступника на вечные муки. — Даже муки в Диюе не длятся вечность, — возражает Цинсюань. — Наказание должно вести к искуплению. Бесконечное страдание бессмысленно. Хэ Сюань хотел бы, чтобы Ши Уду страдал до конца вечности. В его мучениях и заключался бы смысл, другого и не нужно. — И как ты поймёшь, что твой мучитель страдал достаточно? — Почувствую, — лего отзывается Цинсюань, пристраивая голову на плече Хэ Сюаня. — Правда, надеюсь, я никогда не захочу причинить кому-то страдания. Хэ Сюань наклоняется к нему и шепчет в макушку: — Надейся.***
— Почему со мной вечно происходит что-то подобное? — спрашивает Цинсюань с недовольным видом упираясь локтями в чужую спину. — И почему оно происходит только со мной? — Я мог бы написать целый научный трактат на эту тему на девяноста восьми свитках, — отвечает Хэ Сюань, идущий рядом. Цинсюань бормочет что-то возмущённо-обречённое и в очередной раз пытается безуспешно вырваться из чужого захвата. Его женское обличие физически слабее мужского, но хрупкой девой всё равно назвать сложно, а значит, держат действительно крепко. — Тогда мог бы меня отговорить, — страдающим тоном тянет Цинсюань. — Я сказал, что соваться в Призрачный город ещё и в женском обличии — плохая идея. — Ты про все мои идеи так говоришь. — Потому что не люблю врать без необходимости. От возмущения Цинсюань колотит чужую спину. — Кто знал, что всё закончится так? Если у тебя хватит на целый трактат, мог привести более серьёзные доводы! — Зачем? К моему трактату сейчас добавляется девяносто девятый свиток. — Ну, Мин-сюн! — возмущение в голосе мешается с жалобностью, но сердце Хэ Сюаня таким не тронуть. Он думает лишь: «Не к тому обращаешься». — Тихо вы там! — прикрикивает на них здоровый как книжный шкаф демон, несущий Цинсюаня на плече. Именно он в одной из подворотен схватил Цинсюаня, приложив к его лицу платок с сонным зельем. Только потом демон заметил Хэ Сюаня, но тот лишь вскинул руки, показывая, что препятствовать не будет. Тогда демон перекинул Цинсюаня через плечо и потащил куда-то. Хэ Сюань же пошёл следом, испытывая лёгкое желание узнать, чем же всё закончится. — Такие, как ты, обычно не болтают! — демон встряхивает Цинсюаня, отчего тот недовольно ойкает. — А что они делают? — тут же заинтересованно спрашивает Цинсюань. — Плачут и зовут на помощь. — Даже не думай начинать рыдать, — предостерегающе говорит Хэ Сюань. С этой императрицы драматизма ведь станется. — Мин-сюн, помоги мне! — очень проникновенно тянет Цинсюань, выбрав второй из предложенных вариантов. — Сам в это ввязался, сам и выберешься, — ледяным тоном отвечает Хэ Сюань. Цинсюань дуется как ребёнок. Хэ Сюаня все его ужимки совершенно не трогают. — Заткнитесь оба! — рявкает на них демон, но одного уничтожающего взгляда Хэ Сюаня в спину хватает, чтобы замолк он сам, правда, ненадолго, потому что Цинсюань хочет поговорить. — А куда ты меня несёшь-то вообще? — спрашивает он, устраиваясь на плече демона поудобнее. — Не твоего ума дело. Хэ Сюань смотрит в затылок демона очень пристально. — Прочь из Города призраков. — А конкретнее? — А не много ли… Хэ Сюань смотрит очень пристально. — В бордель тебя сдам! За такую красотку денег отвалят столько, сколько ты весишь. — Но я мужчина, — возражает Цинсюань, мгновенно меняя обличье. Демон останавливается, снимает Цинсюаня с плеча, поднимает на вытянутых руках, как котёнка, и озадаченно рассматривает. Цинсюань рассматривает не обременённое интеллектом клыкастое лицо демона в ответ. Хэ Сюань наблюдает за ними обоими. — Да и так хорошо, мужиков-то красивых всяко меньше, чем баб, а охотников достаточно. — И весит он так больше, если там по весу плату дают, — подсказывает Хэ Сюань. — И то верно! — обрадованно соглашается демон, снова закидывая Цинсюаня на плечо. — Можно взять двойную плату за каждое из обличий свою, — продолжает Хэ Сюань, глядя, как Цинсюань всё больше хмурится. — Ты вообще на чьей стороне? — недовольно спрашивает он, глядя на Хэ Сюаня с осуждением. — На своей. «Всегда был и буду». — Но мы же друзья! «Это ты так себе придумал». — У меня нет друзей из борделя. Демон противно похрюкивает смеясь. — А ты мне даже нравишься, — говорит демон, поглядывая на Хэ Сюаня, — как получу плату, угощу тебя выпивкой! — Это вряд ли, — хмыкает Хэ Сюань. — Да чего ты, я за слова свои отвечаю! — Я тоже. Будь демон хоть чуть умнее, понял бы что-то из его слов. Но он решил не обременять головы тяжестью, а потому продолжает довольно тащить Цинсюаня к выходу из Призрачного города. Цинсюань со скуки начинает напевать что-то, Хэ Сюань не слушает, не вслушивается тем более. Чистый голос просто звучит и звучит, как музыка ветра, как журчание ручьёв, прекрасный и мелодичный, даже если никто не слушает. Поющий будто бы не для кого конкретно, но для всего мира сразу. Будто бы не для кого конкретно, но на самом деле лишь для тебя. Хэ Сюань не перебивает его, Хэ Сюань не смотрит на него. Лишь время от времени бросает на демона тяжёлые взгляды, чтобы не смел тоже. Песня заканчивается одновременно с Городом призраков. Только тогда Хэ Сюань говорит: — Владения Хуа Чэна закончились. Цинсюань вздыхает облегчённо, с интонацией «ну наконец-то». Демон этого не понимает. У демона не хватает ума и слуха различать интонации выдохов Цинсюаня, тональности исходящей от него энергии. Иначе, он бы уже бежал так быстро, как могут его неповоротливые ноги. Но и это бы не помогло. Веер Цинсюань выхватывает одним движением, быстрым, но изящным, выверенным как в танце. На втором движении лапы демона уже не сжимают его, а сам Цинсюань стоит на твёрдой земле. На третьем движении от земли отрывается уже демон. Как он бьётся об эту землю на четвёртом, Хэ Сюань не видит, ведь смотрит лишь на движение рук Цинсюаня, на то, как развиваются на поднявшемся ветру широкие рукава. — Ах ты мерзк… — хрипит демон, едва приходя в себя после падения, но не заканчивает. Голова его отлетает от тела раньше. Чтобы сделать это, Хэ Сюаню даже не приходится двигаться. Поэтому шаг вперёд он делает лишь затем, чтобы слегка отстранить Цинсюаня от растекающейся лужи крови. Испачкается ведь. Потом всю дорогу страдать будет, что от него демоном пахнет. Но Хэ Сюань думает лишь: «Поздно спохватился».